1. (1/2)
Женя, как обычно, везде опаздывает. Эта привычка у неё сохранилась ещё со времён рокерской жизни, когда особенно торопиться никуда не надо было. Сейчас у неё есть двое очаровательных деток, которые остались дома одни. Опрометчивое решение, но деть их более некуда. Муж ушёл буквально вчера, после удачного собеседования Кинбурн на место учителя истории в новопостроенную школу в Санкт-Петербурге. Её негодованию не было предела. Но она переборола себя. И вот, идёт она в школу, важным шагом, прямо как пионер. В ушах наушники с песнями давно знакомого ей Славы Бутусова, который однажды ночевал у неё. В руках — букет директору и пакет с коробкой конфет. Директором школы был горячо нелюбимый Евгенией Борис Гребенщиков. Он вроде пришёл руководить процессом обучения, но послушаешь его — чувствуешь себя настоящим идиотом, ей богу. Его размышления вслух похожи на холодный ветер. Именно такой сейчас и дул на девушку, которая собой закрывала букетик, придерживая сумку. Сумка висела через плечо и была набита разными бумагами, лентами и прочими безделушками, которые должны были пригодиться в оформлении класса. А дали ей один из самых светлых кабинетов в школе — он расположен на солнечной стороне, и там всегда будет как теплота комнаты, так и теплота души, которой иногда не хватает. Странно, что солнца не было сейчас — в августе. Вроде как последняя осень показала себя невероятно тёплой. Неужто бабье лето в этом году отсутствует?
— Простите, девушка, — подбежал к Жене молоденький и очень знакомый внешне парнишка, — Женёк, ты что ли? — он сразу разулыбался.
— Слава? — она тоже рассмеялась, продолжая идти. — Вот уж где-где, а тут я тебя увидеть не ожидала! Как ты?
— Превосходно. Ты к нам устроилась, мне Юрец сказал? — он попытался стянуть с неё сумку.
— Я сама, — Кинбурн тихо прорычала, — Да, вот, скоро моя шкетня в школу пойдёт — надо хоть руку набить.
— Правильное решение.
— А ты всё так же, один? — участливо спросила девушка, замечая впереди массивное красное здание школы.
— Да вот, да… — Бутусов вздохнул. — Давай помогу, — он взял у неё из рук букет и пакет, из-за чего девушка вцепилась обеими руками в тяжёлую сумку.
— Спасибо, Слав.
— Всегда пожалуйста!
***</p>
Войдя в огромное фойе школы, Евгения и Вячеслав поразились — цветные шары украшали его буквально до самой стеклянной крыши, из-за чего создавалось ощущение, что небо сияет разными красками. Женя сразу заприметила украшавших — Костя Кинчев и Юра Каспарян. Внизу ими руководили братья Самойловы, а где-то в стороне стояли Гребенщиков и Цой, увлечённо беседуя о чём-то. Кинбурн увидела, как Бутусов в пару шагов достиг братьев и крикнул ребятам наверху о том, кто пришёл в школу. Они спустились и увидели свою давнюю подругу.
— Сколько лет, сколько зим! — Кинчев сразу же подхватил её на руки и расцеловал чуть ли не во всё лицо, — Долго же мы тебя ждали.
— Костя, поставь её! — смеялся Каспарян и, увидев, что ноги Кинбурн снова оказались на земле, мягко поцеловал её в щёку, — Мы очень скучали. Особливо скучал Слава.
— Юрик! — тот умоляюще взглянул на смеющегося коллегу.
— А кто же из вас кто? — девушка улыбнулась.
— Костя — физрук, Слава — чертёжник, я — англичанин, Вадик — психолог, а Глеб — биолог, — назвал всех Юрий. — А вот Цой стоит — он математик. С БГ ты уже знакома.
— Рада знакомству, — Женя пожала руки Глебу и Вадиму, — ой, вы братья?
— Самойловы, если вам угодно, мадам, — Глеб вёл себя очень галантно.
— Глеб, прекрати! — Вадим легонько ударил его по рукам.
— Сразу видно, кто из вас старший, — Женя рассмеялась.
— Евгения Сергеевна, рад вас видеть! — спустился к общей массе лично Борис Гребенщиков.
— Взаимно, Борис Борисович. Благодарю за принятие, — она вручила ему небольшой букет и пакетик. — Надеюсь, мы сработаемся!
— Я тоже так думаю, — они слегка обнялись, и все увидели, какая между ними пролетела искра ненависти. Женя ещё помнила, насколько идиотские вопросы тот задавал на собеседовании, дабы не допустить её.
***</p>
— Евгения Сергеевна, как вы думаете, что такое Третий Рим? — задаёт вопрос директор.
— Вам нужно было быть философом, а не директором. Понятие Третьего Рима растяжимое.
— А вы ответьте узко. Чтобы я понял.
— Я думаю, что Третий Рим — это что-то несокрушимое, вечное и сильное. Как армия Наполеона на первый взгляд. Но впоследствии оно всё равно рушится. Иначе не было бы приставлено числительное «Третий», так?
— Всё возможно. Третий Рим — это Москва, Евгения Сергеевна. Москва, — он ехидно улыбается, всё ещё принимая умный вид.
***</p>
— Вячеслав Геннадьевич, покажите кабинет вашей коллеге! — отстранившись, Гребенщиков обратился к Бутусову, и тот повёл девушку в сторону кабинетов. За ними увязался Каспарян.
— Смотри, вот мой кабинет. Вот Лёшин, — Юрий указывал пальцами, где чья дверь, — а вот твой. Мы все рядом! — он улыбнулся.
— Гуманитарное крыло? — она задумалась.
— Можно и так сказать. На втором этаже Андрей Вадимович, Слава с Витей и Юрой, на третьем — Александр Викторович и Анастасия… Забыл, как её. Слав, помоги, — Каспарян впал в растерянность.