Глава 22. Феб (2/2)

Вдали показалось почтовое отделение, когда Рассел почувствовал, что его сердце и легкие больше не выдерживали – он был готов упасть прямо здесь и сейчас. Ноги больше не слушались, хотя они и до этого не особо радовали его. В груди было тесно, горло горело, колени ныли так, что их вой должна была услышать даже Роза, которая сидела дома и пекла сливовый тарт. Рассел попросил ее испечь что-нибудь вкусное, чтобы встретить гостя. Только явится ли этот гость?

В противоположность ему, Феб даже ускорился и Рассел подумал, что потеряет его в самом скором времени. Тело отказывалось двигаться дальше, но он продолжал переставлять ноги, хотя и значительно медленнее, чем ему хотелось. Издалека, со своего расстояния он видел, как Феб пробежал мимо машины, и это было ужасно – ему оставалось добежать до машины не меньше полусотни метров, а потом сесть за руль и тронуться с места, а за это время юный марафонец мог убежать на противоположный конец Аммоса и даже пересечь границу.

Зато на его глазах развернулась настоящая драма, которую он вряд ли смог бы увидеть в каком-нибудь кино. Из машины выскочил Митчелл, и Рассел услышал, как он позвал Феба по имени.

Разум еще не осознал произошедшего, но ноги остановились сами – какая-то часть существа Рассела поняла, что можно было больше не надрываться.

Феб пробежал еще немного, а потом остановился – было удивительно, что он не упал, поскольку бежал он до этого так, словно за ним гналась стая волков. Митчелл закрыл дверь машины и пошел к нему, протягивая вперед руку и продолжая звать по имени. Его голос звучал так, что у Рассела замерло сердце, хотя до этого оно собиралось загнаться до смерти и лопнуть прямо в груди.

Братья встретились – Феб побежал к Митчеллу, как только понял, что глаза и уши его не обманывали – и обнялись посреди дороги. Рассел ковылял к ним со своего места и уже не знал, от чего слезились глаза – то ли от трогательности момента, то ли от слишком быстрого бега и скорби по своей угасшей молодости, с которой он окончательно попрощался где-то в промежутке между фермой Колетт и собственной машиной.

*

Это был Феб – Митчелл узнал его сразу же. Только Феб умел так красиво и быстро бегать, только он был таким легким. С самого детства, как только он освоился на ферме, Феб всюду двигался бегом или вприпрыжку – он был таким быстрым, не уследить. За это ему часто влетало от Няни, но он все равно продолжал бегать, когда считал, что его никто не видел.

Малыш Феб, который долгое время оставался самым младшим на ферме – после того, как другие младшие куда-то пропали. Митчелл помнил их, они пришли сразу после Артура и Джонни, но надолго не задержались. Из всех прибывших малышей на ферме остался только Феб, и он был таким милым и ласковым, что его было невозможно не любить. За те мгновения, что Митчелл смотрел на него, бегущего прямо навстречу, но не имеющего возможности увидеть своего старшего брата, перед глазами промелькнули самые неожиданные воспоминания.

Самое яркое – зимний день, тяжелая работа в коровнике, потом перерыв на отдых до обеда. Джонни, Артур и Феб на полу под столом – совсем еще крошки. Феб никуда не выходил, потому что у него не было обуви. Тогда Митчелл взял его на руки и перенес в кроватку, но не смог сразу же отпустить – подержал еще немного. Феб был теплым и мягким, от него приятно пахло, как и от всех маленьких детей. Его сон был таким сладким, он не прервался, даже когда Митчелл опустил его в прохладную постель.

А потом были крепкие объятия Джонни и Артура – ребят, которые никогда не грустили подолгу и всегда находили, чем заняться. Они всегда выдумывали что-то удивительное, до чего не могли дойти остальные – у этих двоих было безграничное воображение, они жили в мирах, которые сами себе выдумывали, черпая силы в музыке из радио, в хорошей погоде, в собственных снах. Митчелл даже немного завидовал им – они были сильны, потому что всегда держались вдвоем.

Он открыл дверцу машины, хотя для этого пришлось подергать и покрутить разные непонятные ручки – одна из них опустила стекло, практически втянув его в дверцу полностью, и Митчелл испугался, что сломал ее. Но важнее было другое – нужно было остановить Феба, встретиться с ним, а это было сложно, потому что бежал он очень быстро и уже успел проскочить мимо машины и понестись дальше.

Оказавшись снаружи, Митчелл первым делом окликнул его.

Когда он видел его в последний раз, Фебу было девять лет. Это было так давно, но Митчелл точно знал, что не ошибся – он узнал Феба, как только тот появился на дороге. Разве он мог не узнать его?

– Митчелл…

Губы Феба шевелились, но он не произнес ни звука. Он побежал навстречу, и Митчелл протянул к нему руки, чтобы встретить и обнять.

Знал ли Рассел о том, что здесь будет Феб? Рассел вообще никак не объяснял поездку, и Митчелл ни о чем его не спрашивал. А спросить, возможно, стоило.

Как и в детстве, Феб бросился к нему и обнял, прижимаясь всем телом. Он уже плакал, его грудь сотрясалась от рыданий, и Митчелл сжимал его в объятиях, обещая больше никогда не отпускать.

– Я знал, что ты жив, я верил в это! Ты вернулся за нами? Я знал, что ты не бросишь нас! – шептал Феб, стискивая его до боли и продолжая плакать. – Больше никогда не уходи, Митчелл. Никуда не уходи от меня. Я не буду жить без тебя, слышишь? Просто не буду!

Они тяжело расставались – Феб много плакал в день, когда за Митчеллом приехал Милтон. Никто их не предупредил, и подготовиться не было возможности – просто приехал какой-то человек, и Митчеллу сказали собрать вещи. Феб уже не был самым младшим, на ферме появились ребята и меньше, но он до сих пор всюду ходил с Митчеллом и очень нуждался в нем. Оставлять его было страшно, и сейчас Митчелл корил себя за то, что все-таки ушел. Нужно было умереть, но остаться.

– Нет, я больше не уйду, – обещал Митчелл. – Теперь только вместе, обещаю. Будем жить только вместе.

Феб изменился – совсем повзрослел, стал по-настоящему красивым. Из его облика почти исчезло младенчество, но он был нежен и тонок, как будто его нарисовал или выточил мастер. И все-таки это было все то же лицо, что и много лет назад. Это был тот же самый мальчик, которого Митчелл укачивал на ночь, успокаивал и прятал, когда Фермер бывал не в духе.

По неосторожности и невнимательности Митчелл потерял Касси – не говорил с ним о скверне, не спрашивал, как тот справлялся. И вот что произошло – Касси не смог пережить это сам, и наложил на себя руки. Может быть, если бы Митчелл заговорил об истечении первым, если бы он задал хотя бы один вопрос – может быть, тогда все было бы иначе? Но он стыдился говорить об этом, потому что телесное – это грешное, об этом и вслух нельзя, только шепотом. Нужно было отбросить все сомнения и стыд, нужно было говорить и обсуждать, а не молчать и просто тратить время на объятия. Иногда слова невозможно ничем заменить.

Теперь, держа в руках Феба, Митчелл подумал, что уж этого-то он никогда не отпустит и не предаст, никогда не оставит наедине со стыдом и болью – с ним он будет говорить, его станет защищать, даже если придется очень тяжело.

Больше никогда. Никогда.

Пока они стояли и цеплялись друг за друга, к ним подошел Рассел – он задыхался от бега, его щеки раскраснелись, а одежда растрепалась. Он смеялся и вытирал лоб платком.

– Ну что, господин спортсмен, может, сядете в машину вместе с Митчеллом? – спросил он, открывая дверцу автомобиля и усаживаясь за руль. – Время не ждет, нам нужно поскорее вернуться домой.

Феб осторожно и медленно разжал руки, неохотно отстраняясь от Митчелла, а потом опустился на пятки – чтобы обняться, ему пришлось встать на носочки – и повернулся к Расселу. Теперь он смотрел на него через лобовое стекло и крепко держал руку Митчелла.

– Вы знаете его? – спросил он.

– А то, – улыбнулся Рассел, поворачивая ключ и заставляя машину заворчать. – Я привез его сюда. И правильно сделал, судя по всему. Ну, ребята, давайте, не стойте на дороге.

Митчелл сжал руку Феба и сказал ему:

– Это Рассел. Я живу в его доме, он нас не обидит. Это очень хороший человек.

Феб вздрогнул, словно очнувшись, и повернулся к нему.

– Я верю тебе, – сказал он. – Но я не могу уехать отсюда. Еще в подвале я решил, что если меня выведут в третий раз, то я сбегу, спрячусь где-нибудь, а ночью вернусь и заберу всех малышей.

Расселу пришлось выйти из машины – он попросил Феба повторить, что он только что сказал, а выслушав, задумался и опустил голову.

– Вот, что Феб, – сказал он, наконец. – Дина мы заберем уже на следующей неделе. Это будет не очень сложно, я уже договорился. А остальные пока что в безопасности, потому что еще слишком малы для… для того, чтобы их отдавали. Прямо сейчас никто никуда убегать не должен, потому что нужно хорошо ко всему подготовиться. Понять, где вы будете жить, что есть, на чем спать. Согласен?

Феб кивнул.

– Отлично, – еще шире улыбнулся Рассел. – Поэтому сейчас тебе лучше сесть в машину и поехать вместе с Митчеллом. Мои дети будут рады с тобой познакомиться. Они полюбили Митчелла, и тебя тоже полюбят. Наверное. По крайней мере, если ты покажешь, как умеешь бегать, Мартин тебя замучает – он занимается легкой атлетикой, и страдает от отсутствия достойного соперника. И надо благодарить бога за то, что хотя бы у тебя короткие волосы.

Уже в машине – Феб и Митчелл сели назад, чтобы быть вдвоем – Рассел рассказал, что Дина заберут в следующую пятницу. В это совсем не верилось – Митчелл не мог даже представить, что совсем скоро увидит Дина.

– Я не знаю, как мне вас благодарить, – сказал он, обращаясь к Расселу. – Вас и Гаспара. Трудно поверить, что на свете бывают такие люди.

– Всякие бывают, – сказал Рассел, выезжая на широкую и пустую дорогу, ведшую к городу. – Я рад, что мы тебе нравимся.

Феб нашел руку Митчелла и особенно крепко сжал пальцы, прежде чем заговорить.

– Прошу прощения за то, что заставил вас бежать, – сказал он, опустив глаза и краснея. – Я думал… думал, что меня отдадут в третий раз. Лучше умереть, чем…

– Все в порядке, Феб, – рассмеялся Рассел. – Это было забавно.

*

В обед позвонил Гаспар – предупредил, чтобы к вечеру Артур собрался и оделся, потому что их срочно пригласил Рассел. Он не стал ничего объяснять, и Артур разволновался, поскольку подумал, что случилось что-то плохое – может быть, кто-то заболел. Эти мысли даже подвели его к телефонной трубке еще раз – он хотел позвонить Розе и спросить, не требовалась ли помощь, но потом передумал. Если Гаспар сказал только собраться и одеться, так и следовало поступить.

В четыре часа Гаспар опять позвонил и предупредил, что одеться нужно было не в парадное, и Артур выдохнул с облегчением – он не любил костюмы и строгие рубашки. Он даже успел спросить, что именно случилось, но Гаспар ответил, что и сам ничего не знал.

– Думаю, все хорошо, голос Рассела был веселым, а на заднем фоне хохотала Марисса, так что там ничего страшного точно не произошло, – сказал Гаспар. – Не волнуйся. Я вернусь на полчаса раньше, чем обычно, заберу тебя, и мы вместе поедем к Расселу.

– Хорошо, – улыбнулся Артур. – Я буду ждать.

Он довольно быстро собрался – погладил рубашку и брюки, нашел жилет и подходящий пиджак. Потом на всякий случай подготовил новую рубашку для Гаспара и принялся ждать.

Как и обещал, Гаспар вернулся довольно скоро, сменил рубашку, но остался в своем рабочем костюме. Он был спокойным, совсем не тревожился, и уже в дороге рассказывал, как прошел день. Артур, который нашел в доме книгу по плотницкому искусству, теперь целыми днями сидел в саду и работал с деревом – Гаспар купил ему древесину и все необходимые инструменты. Поэтому рассказывать о том, как прошел его день, Артур не стал – все и так было понятно.

– Ну, расскажи хотя бы, что ты делал из дерева, – попросил Гаспар.

– Ничего интересного, просто обстругивал доски…

– И все же ты можешь делать это много часов подряд, поэтому я думаю, что это интересно, – сказал Гаспар. – В любом случае, я рад, что ты нашел дело по душе. По крайней мере, сможешь делать что-то именно так, как нравится тебе. Это важно – чтобы вещи, которыми ты пользуешься, были точно такими, как тебе нужно.

– Ящички для мяты и цветов теперь буду делать сам, – согласился Артур. – Теперь они будут длинными и достаточно глубокими.

– И в нижней части, наверное, будут отверстия для слива воды? – спросил Гаспар. – Или нижняя часть будет керамической – чтобы не прогнивала от сырости.

– Может быть, – кивнул Артур. – Я еще не придумал все в подробностях.

– Все получится, – уверенно сказал Гаспар.

Они доехали до дома Рассела, и с самой дорожки было видно, что вся семья собралась в гостиной – окна горели только там. Гаспар тоже это заметил – выйдя из машины, остановился и даже присвистнул.

– У них что – гости? – задумчиво предположил он. – Или они что-то празднуют. Странно. Кажется, никто из детей не участвовал в конкурсах или соревнованиях, либо я просто что-то забыл. Сентябрь только начался, они, скорее всего, даже не начали толком учиться…

Обычно их сразу же встречали, но теперь пришлось дойти до дома и постучаться в дверь. Артур слышал шум голосов, доносившийся из гостиной, и ему тоже стало любопытно.

Дверь открыл Морис – сразу же распахнул ее и посторонился, широко улыбаясь и становясь точной копией отца. Сходство между детьми и кем-то из родителей всегда поражало Артура, и он невольно задумывался, как могли выглядеть его родные родители – те, что зачали и произвели его на свет.

От таких мыслей могло стать и грустно, но сейчас они не успели никуда завернуть – с порога гостиной он увидел Феба.

Нет, ему не показалось. Феб был маленьким мальчиком, когда он видел его в последний раз – Артуру было шестнадцать, а ему тринадцать. Это было целую жизнь назад. Тогда Феб был ребенком – упрямым и довольно строптивым, скрытным и очень ранимым ребенком. Артур не мог представить его таким взрослым, он даже не пытался этого сделать, а сейчас просто видел – Феб изменился и вырос. Даже самое богатое воображение никогда не показало бы его таким.

– Артур? – Феб, который сидел в одном кресле с Митчеллом, поднялся, глядя на него огромными серыми глазами. Он повернулся к Митчеллу, и тот, смотря на него снизу, с улыбкой кивнул, подтверждая, что человек на пороге действительно был Артуром. – Артур!

Они обнялись, и Артур не понял, как оказался в самом центре комнаты – может быть, он сам вошел в гостиную, а может, его кто-то завел туда. Феб был крепче и сильнее, чем он мог представить, но пахло от него так же, как и всегда – Артур сразу же узнал его.

– С тобой тоже все хорошо, – прошептал Феб. – Ты ведь заботился о себе? Не давал себя обижать, да? Я говорил тебе, чтобы ты берег себя.

Артур не мог сказать правду – не мог признаться, что позволял делать с собой ужасные вещи и даже сам делал отвратительное, только чтобы порадовать человека, который этого не заслуживал. Он предавал самого себя целых три года, и понимал это, но только сейчас появилась мысль, что, позволяя другому человеку все это мерзкое и недостойное, Артур как будто предавал и Феба, говорившего ему защищать себя.

– Ничего, Артур, – понимая все без слов, продолжил Феб. – Я знаю, ты не мог иначе. Я тоже не мог. Никто бы не сумел.

Гостиная опустела – когда они, наконец, перестали обниматься, Артур осмотрелся и не нашел в ней никого, кроме Митчелла, продолжавшего сидеть в кресле. Они с Фебом были такими тонкими, что умещались в кресле вдвоем, и это было удивительно и даже немного смешно.

– Надеюсь, ты не очень долго страдал. Сразу к хорошим людям с тех ферм никто не попадает.

Ответить было нечего. Что он мог сказать? Феб и так все знал, а значит, ему пришлось пережить то же самое, что и все остальным, кого продали, как каких-то животных. Артур опустил взгляд на их руки – они все еще не отпускали друг друга – и подумал, что им несказанно повезло. Хотелось спросить, как Феб нашелся, что он пережил, но слова не шли с языка. Оставалось держать эти руки и ронять слезы.

– Я все обязательно вам расскажу, – пообещал Феб. – И вы тоже все мне расскажете. И мы сделаем все, что сможем, чтобы других не вываляли в грязи, как нас.

Послышался шорох, и Артур почувствовал, как Митчелл обнял их обоих – он поднялся с кресла и подошел к ним.

– Увидеть бы Джонни, – прошептал Феб, также обнимая их обоих. – Хотя, если я его увижу, то совсем умру. За один день столько счастья никому не принять.

Артур обнял их, насколько хватало рук, и подумал, что если бы здесь был еще и Джонни, то умер бы не только Феб. Но стоило ли думать о несбыточном, когда действительность была такой прекрасной? Еще совсем недавно он и мечтать не смел, что обнимет Митчелла, а теперь здесь был еще и Феб.

Все-таки слезы, которые он не мог сдержать, лились от счастья и благодарности.