Глава 8. «Иди ко мне» (2/2)

– Ни о чем, – ответил Джонни, с тоской думая, что сегодня вечером придется снова подчиняться и сдерживаться.

– Ты всегда о чем-то думаешь. В твоей голове роятся мысли, и их так много… мне кажется, там настоящий муравейник. Иногда мне хочется, чтобы это прекратилось, потому что это делает тебя опасным, но потом я вспоминаю, что ты с самого начала понравился мне именно таким. Ты живой, и тебя ничем нельзя убить. Удивительно.

– А ты хочешь меня убить?

– Я хочу тебя подчинить.

– Я сам слушаюсь, – заметил Джонни.

– Ты никогда не слушаешься по-настоящему, – сжимая его крепче и совсем придавливая к себе, сказал Филипп. – В том и дело, что ты не знаешь, что такое подчиняться. Тебя можно сломать или обрубить, но ты вырастешь снова. Тебя можно закрыть, но ты найдешь трещину, чтобы пробить ее и выбраться. Я с самого начала знал, что ты такой.

– А если подчинюсь? Оставишь меня? – спросил Джонни, чувствуя, как Филипп, все еще прижимая его одной рукой, другой принялся расстегивать пуговицы его рубашки.

– Этого никогда не произойдет, – усмехнулся Филипп. – Но даже если это и случится, все равно останется то, что ты отдаешь раз в месяц во время истечения. Этого мне никто кроме тебя дать не может.

Могло ли все быть по-другому? Смог бы Джонни хоть когда-то принять все происходившее, если бы Филипп не бил и не оскорблял его? Побои не были самыми ужасными воспоминаниями в жизни Джонни. В прошлом, когда он был еще ребенком, рукоприкладство пугало его сильнее, сейчас он уже не так сильно боялся наказаний. Филипп мог ударить его несколько раз подряд или бросить на пол, но он никогда не избивал его так сильно, как это делала Няня. От его ударов тоже оставались синяки, но они были небольшими и довольно быстро проходили. По крайней мере, кожа не расцветала узорами от пылевыбивалки, не становилась горячей и тугой на ощупь. Джонни не пугала физическая боль, потому что с ней он был знаком лучше, чем хотелось.

Ему был знаком и страх, потому что этого чувства в его жизни тоже было слишком много. Наверное, звуки пьяных шаркающих шагов Фермера и сейчас могли бы испугать его до полного отупения, но крики и угрозы Филиппа никогда не приводили Джонни в такое состояние. Страхи, посеянные в его разум в детстве, продолжали расти и сейчас, и по сравнению с ними уже ничто не казалось смертельным.

С Филиппом было другое. Почему-то он был неприятен Джонни. Он много думал об этом и пытался понять, почему ему не нравились поцелуи и все остальное. Он ненавидел слюну Филиппа, особенно если она оставалась во рту или на коже после поцелуев, он с трудом переносил, когда Филипп брал в рот его пальцы или начинал буквально сосать плечи и запястья.

Почему такое происходило? Джонни не мог переломить себя и заставить принимать все это. Он пытался найти хоть какое-то объяснение, и везде заходил в тупик. Филипп хорошо выглядел, он всегда принимал душ и пользовался парфюмерией, надевал чистую одежду и вовремя брился. Не было никаких причин для брезгливости, но Джонни стоило просто титанических усилий не отталкивать его и лежать рядом, когда тому хотелось провести время вместе.

В постели, послушно приоткрывая рот, чтобы Филипп мог целовать его, как ему нравилось, Джонни пытался вспомнить, что он чувствовал к этому человеку в самом начале. Возникло ли это отвращение в момент их знакомства или оно появилось позже?

– О чем ты думаешь? – глядя на него сверху, еще раз спросил Филипп.

«О тебе».

Джонни остановил себя и просто покачал головой. Нельзя было говорить Филиппу, что он думал о нем.

– Ты думаешь о Робби? Ты его запомнил, верно? Тебя никогда никто не интересовал, но после встречи с ним ты почувствовал себя плохо, и поэтому мог его запомнить.

– Нет, я не думал о нем, – ответил Джонни, и на этот раз он не солгал.

– Нужно выбить из тебя это идиотство, – прошептал Филипп, расстегивая его брюки и начиная стягивать их с бедер. – Нужно просто вытрахать этого Робби из тебя.

– Я не думал о нем, – повторил Джонни.

– Именно о нем ты и думал. Ты постоянно лжешь мне, Джонни, ты постоянно что-то скрываешь. Я держу твою жизнь в своих руках, я единственный, с кем ты можешь говорить, и единственный, кто видит тебя, но ты все равно создаешь какие-то тайны.

Филипп впился пальцами в его бедра, двигая ближе к себе. Появилось чувство, что сегодня все было по-другому – не так, как обычно.

– Я ничего не сделал! – приподнимаясь на локтях и пытаясь выползти наверх, возразил Джонни.

– Лежи и не дергайся, не то я тебя привяжу, – пригрозил Филипп. – Не обманывай меня. Ты думаешь о нем, верно? Скажи, что это так!

– Нет.

– Ты врешь. Ты думаешь, что можешь меня обмануть? Думаешь, я ничего не вижу?

За это Филиппа и стоило ненавидеть – за то, что он придумывал что-то свое, приписывал это Джонни, а потом заставлял в этом сознаваться и принимать наказание. Так было всегда, и сейчас, пытаясь выбраться и яростно отбиваясь, Джонни вдруг понял, что это и отталкивало его постоянно. Филипп был жестоким и очень в этом походил на Няню, но никогда не извинялся и не каялся.

– Отпусти! – чувствуя, как страх прорвался наружу и побежал по венам холодными струями, закричал Джонни. – Я ничего плохого не сделал, отпусти меня!

Конечно, это было бесполезно, но остановить себя было невозможно. Джонни успел несколько раз ударить Филиппа по лицу, и тот даже на секунду выпустил его из рук, но этого времени не хватило, чтобы сползти с кровати. Да и куда бы он побежал?

Когда Филипп поймал его и перевернул на живот, Джонни подумал, что все кончено. Наверное, Филипп убьет его.

– Вот как ты умеешь? – надавливая ему между лопаток и прижимая к постели, засмеялся Филипп.

Свободной рукой он вытер губу, на которой выступила кровь.

– Я не злюсь, что ты меня ударил. Можешь драться со мной сколько угодно, мне все равно. Я злюсь, потому что ты обманываешь меня. Скажи, что ты делал с телефоном? Ты думаешь, я тебе поверил? Думаешь, я идиот?

Джонни не собирался отвечать – он знал, что это было бесполезно. Ситуация была безвыходной. Если этим следовало расплатиться за все те счастливые часы, которые они проговорили с Робби, за все эти книги, атлас и прочее, то он был к этому готов.

Нечто похожее происходило и прежде – Филипп пытался взять его сзади, но тогда ничего не получалось. Правда, тогда все было иначе, потому что Филипп был другим, он не был зол или расстроен, а сейчас он был просто в ярости. Джонни вцепился руками в подушку, а потом и вовсе закусил ее край, когда почувствовал, как в него протиснулся палец.

Он не мог ничего с этим сделать и очень плохо понимал, что происходило – ему было стыдно и страшно, а еще очень больно, и всего было слишком много, чтобы осмыслить все до конца. Филипп делал что-то с его телом, и Джонни из последних сил сжимал зубы, чтобы не закричать – не хотелось, чтобы их услышали.

Лучше бы Филипп избил его так же, как это делала Няня, когда он был ребенком. Еще несколько минут назад Джонни думал, что был готов к этому, но когда все действительно началось, он понял, что ошибался. К этому нельзя было подготовиться, потому что в его жизни еще не было ничего похожего. Дело было даже не в боли.

«Тебя не существует. Ты никто».

Филипп будто говорил ему это каждым вдохом и выдохом, каждым толчком, каждым прикосновением и поцелуем. Джонни цеплялся за подушку и задыхался, думая только о том, как бы пережить эту ночь, ему казалось, что это не закончится никогда. Под конец стало совсем невыносимо, и он отбросил подушку, потому что она давила на грудь, но даже так легче не стало – Филипп двигался слишком быстро, и Джонни чувствовал, как его горячая кожа терлась о простыню. Ткань казалась грубой, и только потом Джонни понял, что так было из-за того, что она промокла от его пота.

Момент, когда все закончилось, пролетел мимо – Джонни отключился, но не потерял сознание, а как будто просто уплыл на несколько минут. Какие-то обрывки ощущений пробивались сквозь плотную пелену, застилавшую разум, но Джонни не сумел поймать ни одного фрагмента. Он пришел в себя только когда Филипп перевернул его на спину и поцеловал еще раз.

– Я хочу пить, – отталкивая его обеими руками, сказал Джонни, прежде чем повернуться набок и закашляться.

Его затошнило, но живот был пустым, потому что он не ужинал, и он просто скрутился от спазма, грозившего вывернуть или разорвать его. Кашель был слишком долгим и обдирал горло, изо рта пошла противная слюна, и Джонни вслепую схватил край простыни, чтобы хоть чем-то вытереть лицо. Перед глазами темнело, в ушах стоял ровный гул, губы немели – теперь он точно терял сознание, и Филипп подхватил его в последний момент, чтобы он не упал с постели.

Руки перестали слушаться, и Джонни впервые подумал, что умирать совсем не больно. Это состояние не было похожим на то, что происходило в «Лотте» при встрече с Робби. Тогда Джонни не было так холодно, его чувства не отключались. Он обмяк в руках Филиппа, и уже не слышал, как тот звал его.

*

Рассел обещал забрать Розу вечером, и Гаспар был очень этому рад – он очень устал от поездки, и теперь хотел только вернуться домой, чтобы хоть немного посидеть в своем кабинете. Всю дорогу они ехали молча, но этого все равно не хватало – ему хотелось еще посидеть в одиночестве и переварить то, что произошло. Он смотрел на Артура и понимал, что ему хотелось того же самого.

В доме они почти сразу же разошлись по своим комнатам, оставив Розу в гостиной. Гаспар извинился за это, и отправил Артура в комнату, чтобы тот не мучился совестью – Артур не мог уйти сам, но если бы его кто-то отправил, он бы пошел без раздумий и даже с облегчением. Роза заметила это, но ничего не стала говорить, поскольку тоже устала. Наверное, она была рада остаться наедине с собой и перевести дух.

Просидев в своем кабинете минут пятнадцать, Гаспар достаточно пришел в себя, и вернулся в гостиную, чтобы посидеть с Розой и подождать Рассела. Он нашел ее отдохнувшей и повеселевшей – недолгое одиночество пошло на пользу и ей.

– Может, нужно позвать Артура? Пусть хотя бы выпьет чаю, – предложила она. – Твоя кухарка оставила печенье.

– Можно и позвать, – согласился Гаспар.

Он постучался к Артуру, и предупредил, что они будут ждать в столовой. Артур открыл почти сразу, Гаспар даже не успел отойти от двери. Это было удивительно – Гаспар думал, что тот спустится чуть позже, но Артур выглядел вполне нормально и был готов присоединиться к ним прямо сейчас. Они вместе спустились в столовую, чем удивили даже Розу, уже ожидавшую их внизу.

За столом все они выглядели уже совсем иначе – как будто из машины буквально полчаса назад вышли совершенно другие люди, не те, что сидели теперь в столовой и обсуждали произошедшее. Может быть, это стало возможным, потому что Артур был уже хорошо знаком с Розой – они несколько раз беседовали и гуляли в саду, пока она рассказывала ему все, что знала об омегах и пыталась таким образом убедить в том, что он здоров. Между ними почти не оставалось секретов, так что и говорить они могли свободно.

– Я думаю, нам нужно было зайти в дом или осмотреть хозяйство, – сказала Роза, разливая чай.

– И как мы могли бы это сделать? – спросил Гаспар, наблюдая за тем, как Артур тихонько постукивал пальцем по краю блюдца.

В этом было что-то нервное, но при этом не раздражающее, а живое. Раньше Артур предпочитал вообще не двигаться и не подавать признаков жизни.

– Просто отодвинуть этого мужчину и пройти, – ответила Роза.

– Тебе нужно было стать грабителем или разбойником на дороге, – сказал Гаспар, на что Роза просто рассмеялась. – Этот мужчина хозяин в своем доме, а мы там никто. И потом, что бы мы стали делать, если бы он полез в драку? Конечно, я могу с ним справиться, и я бы это сделал, но никому бы не полегчало. Иногда нужно уметь сдерживаться.

– А откуда нам знать, что детей там действительно нет? Может, он солгал нам?

Артур поднял взгляд и заговорил:

– Там никого нет. За домом натянута длинная бельевая веревка, она немного выглядывает, если присмотреться. В такое время на ней всегда сушатся вещи, но сегодня она была пустой. И перед дверью нет детской обуви, а поздней весной ребята обычно оставляют ее на улице. Занавески задвинуты, окна грязные. Их обязательно моют после сезона дождей, но в этом году ничего не сделали.

– О… понятно, – даже слегка озадаченно протянула Роза.

Она замерла на несколько мгновений, все еще держа чайник, и Гаспар ее понимал – он тоже не мог представить, что Артур скажет подобное.

– Сегодня Фермер не лгал, – продолжил Артур, убирая руку от блюдца и вздыхая. – Он вообще редко лгал нам, потому что почти с нами не разговаривал.

– В таком случае все очень плохо, – сказал Гаспар. – Если детей отправили в другой приют, их теперь будет очень тяжело найти.

Артур посмотрел на него, и Гаспар почувствовал себя неудобно.

– Вы будете их искать? – спросил он, и его голос почти пропал на последнем слове.

– Не обещаю, что найду, но искать буду, – улыбнулся Гаспар. – Теперь это просто необходимо сделать. Я еще не знаю, на чью помощь здесь можно будет рассчитывать, и стоит ли вообще кого-то привлекать к этому делу, но если речь идет о живых людях, то я сделаю, что смогу. Возможно, мы никого не найдем. Я бы не надеялся, что мы справимся, и все будет хорошо. Но попытаться стоит.

– Ты же понимаешь, что это опасно? Когда продают людей, это всегда дорого и всегда требует больших связей. Преступники работают явно не поодиночке, – сказала Роза, наконец, опуская чайник и усаживаясь за стол.

– Я думал об этом всю дорогу, – сказал Гаспар. – Закон позволяет вмешаться. Омеги должны жить за городом и работать где-нибудь в крупных хозяйствах или на уединенных фермах. Есть такой указ, и его до сих пор никто не отменил. Если покупатели не придерживаются этого порядка, это можно использовать против них.

– Тебя убьют, – вздохнула Роза. – Если ты влезешь не в свое дело, тебя убьют.

– Ну, все мы когда-то умрем, – согласился Гаспар. – Я бы хотел сделать это попозже, но сейчас… мы ведь уже не можем притвориться, что ничего не знаем?

– И Артура ты тоже отправишь за город? – спросила Роза. – У тебя даже нет такого дома.

– Артура мне придется взять в мужья, если он не возражает, – опустив взгляд в свой чай, ответил Гаспар. – Это никого ни к чему не обяжет, но зато сможет многое объяснить. Если мы вступим в брак, то я получу кое-какие льготы, и со стороны это будет выглядеть морально нечистоплотно, но вполне понятно. Я смогу покупать недвижимость по упрощенной схеме, что вообще-то полезно предпринимателям вроде меня. В целом мне это не нужно, но людям об этом знать не обязательно. Мы не будем скрывать, что Артур омега и не будем никого обманывать.

– Ты собираешься…

– Если Артур согласится, – поднимая лицо и глядя на Артура, сказал Гаспар. – Я еще раз повторю, что тебя это ни к чему не обяжет. Будешь просто жить в этом доме, как и сейчас.

Артур впервые выдержал его взгляд, не отворачиваясь и не смущаясь. Он, наверное, не совсем понял, что от него требовалось.

– Жениться могут только мужчины и женщины, – сказал Артур через некоторое время.

– В том-то и дело, что нет. По закону Аммоса омеги и мужчины могут вступать в брак. Альфы и женщины тоже. Впрочем, если ты встретишь альфу, с которым у тебя завяжутся отношения, я буду готов отпустить тебя в любое время. Если такое произойдет, мы обязательно разведемся.

Гаспар знал, что Роза объяснила Артуру, кто такие альфы, но ему было неизвестно, как именно были восприняты ее рассказы. Впрочем, после сегодняшней поездки на ферму Артур должен был понять значительно больше.

– Все это будет решаться долго, так что не бойся, тебя никто не торопит, – добавил Гаспар, с некоторым удивлением наблюдая за тем, как Артур отпивал из своей чашки.

Если он еще мог пить и вообще что-то делать, значит, не настолько он и удивился.

– Я не боюсь, – сказал Артур через некоторое время. – Вы единственный человек, который от самого начала говорил мне правду. Я просто думаю, что вам лучше жениться на женщине, чтобы родить детей. Чтобы у вас была хорошая семья.

Стало быть, Роза все ему объяснила – кто от кого мог беременеть и рожать, кто с кем мог вступать в отношения, и как это происходило. Судя по всему, Артур все запомнил, но всерьез воспринял ее слова только сейчас. Гаспар мысленно отметил, что должен был поблагодарить Розу позже, правда, он плохо представлял, как это можно было сделать.

– У меня было сорок лет, чтобы встретить женщину, на которой я захотел бы жениться, – улыбнулся Гаспар. – Не думаю, что встречу кого-то подходящего в ближайшее время. Обо мне не беспокойся, я уже много раз все обдумал.

Оставалось подождать, пока Артур усвоит все события уже подошедшего к концу дня.

*

Джонни проснулся в незнакомой комнате. В воздухе стоял горький запах лекарств, а рядом с кроватью горела лампа, от которой было немного жарко. Он попробовал усесться, но смог только приподняться, после чего сразу же упал на подушку.

– Филипп? – позвал он, не понимая, где находился и испытывая крайнее беспокойство.

Послышались шаги, дверь открылась, и в комнату вошел Филипп.

– Тебя осмотрел доктор, ты почти в порядке, – сказал он, остановившись рядом с кроватью и глядя на Джонни сверху. – Ты в моем доме, и ближайшее время проведешь здесь, пока я не выясню, с кем ты разговаривал по телефону. Если это Эрик, я найду, чем прижать сукиного сына. Если это Робби, придется поломать голову, но с этим я тоже справлюсь. В конце концов, нет мужчины, который откажется от бизнеса ради теплой постели.

Слова звучали угрожающе, но у Джонни пока не было сил бояться. Он закрыл глаза и спросил:

– Зачем ты сделал это? Тебе самому это понравилось?

Собственный голос резал слух – он был каким-то скрипучим и мертвым.

– Нет, не понравилось, – сказал Филипп. – Но я сделаю это еще раз, если ты опять будешь мне врать. И столько раз, сколько потребуется. Я вообще могу делать это каждый день, но знаешь… если ты заставишь меня повторять это постоянно, я лучше своими руками тебя убью. Просто задушу.

– Я не заставлял тебя, – ответил Джонни, открывая глаза. – Я этого не хотел.

– Нет, именно ты меня заставил. Сам я бы никогда этого с тобой не сделал. Мы три года прожили вместе, Джонни, и все было замечательно. Целых три года мы с тобой жили очень хорошо, и я был добр к тебе, я не принуждал тебя и берег твою задницу, хотя уже давно мог приучить ко всему, что должны уметь нормальные омеги, но ты никогда не ценил этого. Ты воспринимал это как должное и думал, что мне легко ждать, пока наступит твое чертово истечение, и ты сам раздвинешь для меня ноги. Джонни, ты должен знать, что это было тяжело. Но я ждал тебя и не калечил, потому что хотел, чтобы у нас все было хорошо.

Джонни смотрел на Филиппа, но почему-то видел Няню. Она тоже колотила их до полусмерти, а потом говорила, что они сами были в этом виноваты. Привыкнув верить ей и прощать ее, он почувствовал желание простить и Филиппа. Даже не простить его, а просто переложить вину на себя, согласиться с тем, что Филиппа, на самом деле, было не за что прощать – он здесь был жертвой, а Джонни по-настоящему вынудил его поступить так.

Филипп вызвал ему доктора и привез к себе домой. Он ведь не был таким уж плохим? Может, Джонни действительно был слишком жесток к нему? К тому же, он вел себя высокомерно, потому что не мог побороть свое отвращение, свою неприязнь.

– Джонни, у нас все будет хорошо, – пообещал Филипп, наклоняясь к нему и поправляя одеяло. – Твои раны заживут через неделю, а через десять дней у тебя истечение, и ты позовешь меня, даже если не захочешь этого. И знаешь, Джонни, я приду к тебе сразу же, я не стану заставлять тебя страдать. А когда все закончится, ты будешь жить со мной как раньше. Мы все забудем, ты поклянешься больше никогда мне не лгать, и все будет прекрасно.

Хотелось ответить, сказать, что ничего не будет хорошо, но Джонни уже засыпал и не мог удержать ускользавшее сознание. По телу разошлось приятное ощущение тепла, и он заснул.

Ему снился Митчелл, который обнимал его крепко, как в детстве, когда они жили все вместе. Во сне Митчелл был взрослым, но Джонни отчетливо видел его лицо и тянулся к нему, видя при этом свои руки – руки шестилетнего мальчика, только что выбравшегося из-под стола.