Часть 8 (1/2)

Вернулся Дазай через три дня и сразу же направился к Чуе, спросив у Джо, как чувствует себя пленник.

Войдя в комнату, Осаму подошёл к кровати и, присев на край, провёл пальцем по лицу рыжего.

— Как ты, милый? — участливо спросил Дазай, будто и правда очень переживал за его состояние.

— Всё было прекрасно, пока ты не появился, мудак! — зло бросил Чуя, гневно сверкнув на Дазая глазами.

— Опять грубишь? — Дазай тяжело вздохнул, будто его действительно расстроили слова рыжего, хотя, может, так оно и было?

— Пошёл ты!

— Чуя, я не хочу лишний раз причинять тебе боль, но ты вынуждаешь меня это делать. — Дазай сокрушённо покачал головой. — Джо сказал, что ты вёл себя отвратительно. Он не мог намазать тебя мазью, потому что ты его чуть зубов не лишил, ударив ногой, и ему пришлось тебя несколько раз вырубать, активировав обруч с пульта, чтобы обработать раны. Я же просил, Чуя... У тебя всё должно было зажить к моему возвращению.

— Для чего, чтобы ты снова это сделал?

— Если ты не будешь сопротивляться, больно не будет, — Дазай посмотрел в голубые глаза почти ласково. — Тебе ведь известно, каким нежным я могу быть в постели. Неужели ты предпочитаешь страдать от боли, а не получать удовольствие?

— Я никогда не буду с тобой по своей воле, психопат. Ты можешь убить меня, но я тебе не покорюсь.

— Покоришься, Чуя. Настанет тот день, и ты поймёшь, что мы созданы друг для друга и не можем быть порознь. Я никогда тебя не отпущу.

— Почему? Зачем я тебе нужен?

— Потому что я люблю своего Чуечку и не могу без него жить.

— Ненормальный. То, что ты сделал, называешь любовью? Да что с тобой, Дазай? Я знаю о твоей болезни, и знаю, что такие, как ты могут притворяться, но зачем продолжать разыгрывать эту комедию сейчас, когда показал своё истинное лицо? Неужели ты думаешь, что я тебе снова поверю и прощу?

— Ты ведь хорошо знал меня, Чуя. Но всё равно полюбил, и я уверен, что всё ещё любишь.

— Я тебя ненавижу!

Осаму криво улыбнулся и, склонившись над Чуей, впился в его губы жадным поцелуем, зарываясь пальцами в рыжие пряди, которые уже не помешало бы и помыть. Чуя замотал головой, пытаясь отвернуться, но Дазай схватил его волосы в пучок и сильно потянул, тогда эспер укусил его за губу, покусывая её насквозь.

Дазай резко отстранился, почувствовав боль и металлический привкус крови во рту и ударил рыжего по лицу.

— Тебе всё-таки нравится боль, слизняк. Что ж, тогда я исполню твоё желание.

Осаму принялся расстёгивать свою рубашку, а когда с пуговицами было покончено, сбросил её на пол, после чего перешёл к брюкам.

Чуя с ненавистью смотрел на шатена, наблюдая за его действиями.

— Меня будут искать, — проговорил он.

— Кто? — Осаму стянул с себя брюки и кинул их к рубашке. — Ты сам покинул организацию, и даже Коё считает, что ты всё ещё в Осаке. Кстати, она ничего не заподозрит, так как по-прежнему получает от тебя сообщения, где ты говоришь ей, как хорошо там живёшь. Никто не будет тебя искать, милый, даже, если ты исчезнешь навсегда.

Дазай сбросил с себя боксёры и, подойдя к рыжему, снова склонился над ним, целуя. Чуя не хотел испытывать новую боль, но и позволить Дазаю вновь себя осквернить — тоже не мог, поэтому со всей силы пнул его ногой, когда шатен устроился между его бёдер. От удара, Осаму слетел с кровати, а поднявшись с пола, сокрушённо покачал головой и, подойдя к парню, снова ударил его по лицу, затем ещё и ещё, разбив почти зажившую после прошлого раза губу.

— Не понимаешь по хорошему, будет по плохому, — проговорил шатен, нажимая на кнопку на пульте и наблюдая за тем, как парень корчится от удара электрическим током и теряет сознание.

Когда Чуя пришёл в себя, то ощутил новую боль. Дазай, крепко сжимая его бёдра, грубо вбивался в его тело, постанывая от удовольствия. Сил на сопротивление после удара током совершенно не было, и рыжий попытался расслабиться, чтобы хоть как-то уменьшить отвратительные ощущения от надругательства над своим телом.

Не желая видеть довольную рожу насильника, Чуя зажмурился, ощущая в себе болезненные толчки, которые ускорялись и становились более проникающими, причиняя всё больше боли. После прошлого изнасилования у Чуи до сих пор болел живот и ныла поясница, анальный проход и так горел огнём, а сейчас стало ещё хуже, ведь Дазай снова его порвал.

Когда всё это закончилось, Осаму вышел из Чуи и, молча одевшись ушёл, на этот раз не потрудившись даже вытереть кровь и свою сперму, которая вытекала из жестоко растраханой дырочки.

Минут через тридцать, Дазай вернулся. В руках он держал шприц, наполненный какой-то жидкостью. Подойдя к Чуе, он вколол жидкость из шприца в шею эспера, а когда тот отключился, снял с него металлический обруч и отстегнул наручники, после чего поднял его на руки и отнёс в ванную. Положив Чую в воду, Осаму обмыл его тело и вымыл эсперу голову, а затем, снова подняв на руки, кое-как вытерев полотенцем, отнёс в спальню. Постельное бельё на кровати было свежим, Джо сменил, пока Дазай купал Чую.

Положив рыжего на постель, Осаму высушил его волосы, воспользовавшись феном, и снова закрепил на голове обруч и застегнул на руках наручники. Смазав заживляющей мазью разбитую губу эспера и его анальный проход, Дазай надел на него чистое нижнее бельё и брюки, после чего покинул комнату.

На следующий день Осаму вновь заглянул к Чуе, тот уже пришёл в себя после инъекции и сверлил Дазая ненавидящим взглядом.

— Ну чего ты на меня так смотришь, Чуечка? — Осаму присел на кровать рядом с рыжим и провёл рукой по его волосам. — Ты сам виноват в том, что тебе больно. Не нужно было сопротивляться.

Чуя молчал, отвернувшись от Дазая в сторону, но тот, схватив его за подбородок, развернул лицом к себе.

— Я понимаю, что тебе больно, но я снова хочу тебя, поэтому придётся потерпеть. — С этими словами, Дазай начал раздеваться, а Чуя лишь сказал:

— Когда выберусь отсюда, убью тебя.

Дазай усмехнулся.

— Если будешь сопротивляться, снова придётся вырубить тебя током.

— Лучше уж быть без сознания, чем чувствовать тебя в себе, мразь! — с этими словами, Накахара активировал способность, ощутив жуткую боль, пронзившую мозг, после чего эспер отключился. Из его носа потекла кровь, Дазай удивленно посмотрел на рыжего, подходя к нему и вытирая салфеткой кровь. Однако это его не остановило. Стянув с рыжего брюки и боксёры, Осаму взял в руки смазку и, обильно смазав ею колечко мышц парня и свой член, приставил его ко входу и осторожно вошёл внутрь, стараясь не сильно травмировать и так повреждённый анус.

Немного подавшись назад, Дазай вновь толкнулся в Чую, удерживая его за ягодицы руками и двигая на себя. И хотя он старался входить медленно, чтобы вновь не порвать партнёра, его движения под конец ускорились. Чуе не повезло очнуться именно в этот момент, он не смог сдержать непроизвольного стона от боли и отвращения. Дазай всё ускорялся, причиняя каждым толчком всё больше мучений эсперу. Наконец, он кончил и вышел из рыжего, завалившись на него сверху и тяжело дыша.

Пару минут спустя, Осаму с него встал и, воспользовавшись влажными салфетками, вытер кровь и свою сперму с тела Чуи и снова смазал мазью колечко мышц парня и анус изнутри.

— Чуя, ещё раз так сделаешь, и мне придётся снять с тебя датчик мозговой активности и посадить на иглу. Ты же не хочешь стать наркоманом? Знаешь, что будет в этом случае? Ты будешь готов на всё ради дозы, и сам подставишь мне свой зад, да и не только мне. Тебе будет всё равно, кто тебя ебёт, лишь бы получить наркотик. Но, подумай, зачем ты нужен будешь мне таким? Я избавлюсь от тебя, как от мусора. У тебя шла носом кровь, слишком часто твой мозг подвергался электрическому воздействию. Мне не хочется, чтобы ты, умер, любимый, и отпустить я тебя не могу. Я не хочу, чтобы ты через всё это проходил, поверь, мне вовсе не доставляют удовольствие твои мучения, но ты должен понять, что тебе от меня никуда не деться. Лучше смирись.

— Дазай, просто съебись с моих глаз, чтобы я тебя никогда не видел, — тихо проговорил Чуя, отвернув от него голову.

— Да, я уйду. У меня много дел, — ответил Осаму. — Но дней через 5-7 вернусь. — Дазай провёл рукой по лицу рыжего. — Надеюсь, ты поумнеешь к тому времени. Если по своей воле будешь со мной, я никогда больше не сделаю тебе больно. Обещаю.

Дазай коснулся губ рыжего своими и ушёл.

Накахара закрыл глаза и попытался уснуть. У него всё болело, просто живого места не было. Шок от происходящего до сих пор не прошёл, но ему уже стало всё равно. Он словно отрешился от реальности, казалось, что это какой-то дурной сон, или всё происходит не с ним. То что творил Дазай, просто не укладывалось в голове, неужели это был тот самый человек, с которым рыжий провёл прекрасную ночь на яхте? Он был совсем другим в тот день, неужто можно ТАК притворяться? Чуя страдал, как физически, так и морально. Он никогда не думал, что окажется в такой ситуации, как сейчас; не думал, что будет беспомощным, ведь он один из сильнейших эсперов мира. Накахара ругал сам себя, за то, что не послушал Коё; за то что связался с этим психом; за то, что не достаточно серьёзно отнёсся к его болезни. Ведь он много выяснил о ней и знал, что у него нет шансов покорить сердце социопата, на что он надеялся? Хотел его забыть, но не предполагал, что он пойдёт на всё, только бы не отпускать. Зачем он вообще Дазаю нужен? Поиграть? Ведь Дазай не способен любить, да и как человек, который любит может творить такое с объектом своего вожделения? Думая обо всём этом, эспер, измученный болью, всё же уснул.

Через какое-то время Чуя проснулся, от того, что кто-то коснулся его плеча и потряс за него. Это был Джо. Он прикатил столик с едой и, видимо, хотел, чтобы рыжий поел, но аппетита не было, и Чуя начал отворачиваться. Джо ударил его по лицу, но Накахаре было всё равно. Когда эспер по-прежнему продолжал отказываться от еды, Джо его бил, но не издал ни звука и пульт более не использовал. Кстати, после пробуждения, Чуя обнаружил, что у него связаны ноги, снова... Джо уже связывал их ему, когда Дазая не было, чтобы эспер не брыкался и опять это сделал. За всё время их «знакомства», он ни разу не проронил ни слова.

«Может немой», — думал Чуя, хотя этот вопрос мало его волновал.

Джо всё пытался накормить Чую, но тот не собирался открывать рот и принимать пищу насильно, тюремщик бил его, но по-прежнему не использовал пульт от обруча для наказания. Провозившись с Чуей несколько часов и так и не накормив его, он ушёл. На следующий день всё повторилось. А потом снова и снова. А затем вернулся Дазай, прошла, наверное, неделя или около того, Чуя уверен не был. На протяжении всего этого времени, Накахара отказывался от пищи, есть совершенно не хотелось; он лишь пил воду, и то только потому что, временами жажда становилась невыносимой. Ведь известный факт, что человек без еды может существовать какое-то время, тем более, если на нервной почве аппетита может не быть, но обезвоживание организма невыносимо тяжело переносится. К тому-же прожить без воды более 4 —7 дней просто нельзя, а Чуя умирать не собирался.

Когда Дазай заглянул в комнату и увидел исхудавшего, избитого Чую, его глаза от удивления, чуть на лоб не вылезли. Но это был лишь какой-то момент, словно миг просветления, после чего Осаму спешно покинул комнату и его не было пару часов. Чуя провалился в спасительную тьму, которая стала для него такой желанной в последнее время. А потом он пришёл в себя от того, что кто-то его гладил по голове и нежно касался губами лица.

С трудом разлепив веки, Чуя открыл глаза и посмотрел на шатена. Тот вдруг обнял его, как безумный шепча:

— Что он с тобой сделал, сволочь! Чуя прости, прости! — Дазай упал на его грудь и заплакал, его плечи сотрясались от рыданий, и Чуя действительно чувствовал на своей груди горячие слёзы.

— Психопаты не просят прощения, — зачем-то тихо произнёс он.

— Я не психопат, — сквозь слёзы проговорил Дазай.

— Ах да, социопат, как я мог забыть? — Чуя горько усмехнулся.

— Нет, нет. Я освобожу тебя, Чуя. Я правда тебя люблю и не хотел всего этого. Прости. — Дазай разрезал путы, которыми были связаны ноги эспера, а затем начал шарить по карманам, что-то ища. Найдя ключ от наручников, он поднёс его к браслету на правой руке рыжего и вставил в скважину, повернув. Наручник упал с исхудавшего запястья, затем Дазай расстегнул второй, освободив левую руку парня. Чуя, испытывая жгучую ненависть и гнев, ударил Осаму по шее освободившимися руками, и тот отлетел на пол.

Накахара был ослаблен от издевательств и голода; у него тряслись руки. Чуя потянулся к обручу на голове и попытался его снять, что удалось сделать не сразу. Закреплён он был хорошо. Когда всё же у эспера получилось сбросить обруч, он кинул его на кровать и со всей дури ударил Дазая ногой в живот. Хотя, как со всей дури? С той, на которую хватило сил, ведь рыжий был очень слаб и сейчас он впервые пожалел о том, что отказывался от еды эту неделю. Удар отнял у него почти все силы, но Чуя всё же нашёл их в себе, чтобы нанести ещё один своему врагу, на этот раз ногой по роже. А потом его щиколотку обожгло, а тело тряхануло и будто парализовало. Рыжий отключился, а когда пришёл в себя, то понял, что снова прикован к кровати, а на голову был надет тот самый обруч. На тумбочке возле постели лежал электрошокер, которым Дазай, походу, и вырубил его.

— Нет! — закричал эспер, рядом с ним стоял Дазай, его лицо не выражало эмоции. Вдруг произошло нечто неожиданное: шатен обхватил руками голову и упал на пол, держась за виски. Только сейчас Чуя заметил на его запястьях бинты. После того, как Дазай стал боссом Портовой Мафии, он перестал их носить, но сейчас они снова были на нём, и на них виднелись коричневые пятна крови. Дазай резал вены? Зачем? Что с ним происходит? Мелькали вопросы в голове рыжего.

А тем временем Дазай схватил себя за волосы руками и качался вперёд-назад, повторяя:

— Уходи, убирайся прочь, никогда не возвращайся. Ненавижу тебя!

Глядя на шатена, Чуе стало страшно. Он выглядел, как безумец, его взгляд был устремлён куда-то в сторону Чуи, но смотрел сквозь него, будто Дазай не видел эспера. Чуя помнил всё, что читал о социопатии, но о таких странных приступах в интернете упоминаний не было. Что всё это значит?

Тем временем, Дазай кричал уже истерически:

— Пошёл вон! Убирайся! Ненавижу тебя!

И тут он подорвался с места и бросился к тумбочке, извлекая из неё одноразовый шприц. Вытащив откуда-то из плаща ампулу, он отломил от неё кончик, поранив пальцы и наполнил шприц. Сбросив плащ на пол, вколол себе препарат прямо через рубашку в плечо, после чего прислонился к стене и медленно сполз по ней на пол.

Несмотря на своё плохое самочувствие и слабость, Чуя внимательно наблюдал за происходящим, широко распахнув глаза. Любопытство всё же пересилило ненависть и обиду и он спросил:

— Дазай, что с тобой происходит?

Но тот молчал, тогда Чуя задал ещё один вопрос:

— Что ты себе вколол?

Тишина в ответ.

— Дазай, ты наркоман?! — уже закричал рыжий и тогда Осаму поднял на него свой безразличный взгляд.

— Нет, — тихо произнёс он, вставая на ноги, разворачиваясь и выходя из комнаты.

Чуя огляделся вокруг. Шприц валялся на полу, а пустая ампула, каким-то образом очутилась на его кровати. Накахара прочитал название. Теперь он знал, что вколол себе Дазай. Когда он читал о Социопатии, ему попадалось много различной второстепенной информации о психических заболеваниях и случайно где-то на каком-то сайте, он увидел название этого препарата. Это был транквилизатор. Но их редко назначали социопатам, Чуя не мог вспомнить при каких заболеваниях выписывают транквилизаторы, но был уверен, что психи, вроде Дазая их принимают едва ли. Зачем же Осаму ввёл себе этот препарат? Что с ним вообще происходит? Хотя он мог вколоть его, чтобы успокоиться. Сегодня он был другим: странным, страшным, нервозным, чересчур возбуждённым, хорошо хоть не в сексуальном плане. У Чуи ещё задница до сих пор не зажила. Накахара помнил Дазая другим. Да, он был психопатом: расчётливым, холодным, бесчувственным, но привычным; а что с ним происходило сегодня? Чуя мог смириться с тем, что Дазай с ним сотворил, точнее, не смириться, понять, что он это делает в силу своего психического заболевания, ведь такое поведение было свойственно таким как он, но то, что произошло сегодня просто повергло Чую в шок. Долго ещё размышляя о том, что увидел, Накахара не заметил, как вырубился. Дазай его в эту ночь не посещал.

На следующий день Осаму заглянул к Чуе, эспер похоже спал, но сколько шатен не пытался его разбудить, у него ничего не получалось.