Хенмины // Это не может быть мой Сынмин (1/2)
Стоя в родных стенах Хенджин еще ни разу не ощущал такого холода, который неумолимо бегал по его коже. Глазам верить в этот момент не хотелось совершенно, а мозг кричал о том, что это болезнь, сумасшествие. Скрываясь за углом одного из смежных залов, Хенджин не сводил глаз с парня, который так и крутился вокруг его картин.
Этот паренек нервно поправляющий кепку каждые пару секунд, будто сам с собой сражался, пытаясь убедить себя что ему стоит оттуда уйти. Его шатало из стороны в сторону, он прокручивался на пятках, вновь поворачиваясь к картинам. Он пару раз даже пытался прикинуться обычным посетителем, медленно двигаясь с места в сторону следующего зала, непринужденно переставляя ноги и делая вид, что он вдумчиво осматривает другие картины. Но потом он все равно возвращался. Он возвращался непременно именно к этим двум картинам. И у Хенджина каждый раз душа на осколки распадалась, а тело сводило подступающей истерикой. Ему и правда казалось, что он прямо сейчас свихнётся, потеряет рассудок. Дышать временами было сложно и парень постукивал себя по груди.
Привыкший к тому, что в мире нет красок, что все вокруг однообразно бело-черное, наполненное лишь промежуточными оттенками, Хенджин ломался. Для него было нормально, что с каждым месяцем он все реже подходил к своим картинам, но с каждым разом они тускнели лишь сильнее. А ведь он помнил сочность красок на этих подсолнухах. Ядрено жёлтые, наполненные теплым оранжевым, со всеми бликами ярких теплых солнечных лучей. Он рисовал это через год после аварии, позволяя своему воображению вернуть его назад. Каждый вечер он надевал наушники, погружаясь в яркий солнечный день, слушая родной смех и привычные подколы. Он плакал, так надрывисто плакал у той самой карусели, именно этот Хенджин из настоящего, потому что тот паренек из прошлого себе такой роскоши не позволял. Но этот, разрушенный, потерявшийся, неспособный себя простить, плакал громко и долго, чтобы в своих воспоминаниях уткнуться в излюбленную другом жилетку, чтобы утонуть в родных объятиях.
Только там он видел солнце, сейчас же каким бы ярким оно не было, Хенджину плевать, красок нет, желания на них смотреть тоже особо не наблюдается. И сейчас, следя как этот парень смотрит на те самые подсолнухи, Хенджин губу закусывает, потому что они и правда яркие, как в те моменты, когда его грели воспоминания. Только сейчас его сердце и его рассудок лечили не моменты из прошлого, а парень из настоящего. Совершенно незнакомый, странный и пугающий, но он был совершенно таким же. И Хенджин убеждал себя в совпадении, в глупых шутках вселенной, даже придумал историю о потерянном брате, но все бесполезно.
С каждой секундой его защитный барьер все сильнее трещал под напором реальности. Перед ним стоял молодой человек, повзрослевший разумеется, но как две капли воды похожий. И дело не только в мягких чертах линии челюсти или изящной переносице. Дело в деталях, потому что другой человек может обладать таким же лицом, но не может обладать такими же привычками. По этому парню было видно, когда он задумывался над тем или иным элементом, потому что он забавно хмурился и дул губы. Даже дурацкая манера поправлять торчащие из-под кепки волосы ребром мизинца была в нем. От этого рушился Хенджин, отказываясь верить в реальность.
Его родной человек, которого он знал больше десяти лет, с которым он прошёл невероятно много, в которого влюбился до беспамятства и дрожащих кончиков пальцев погиб. Его любимый остался в автобусе. Его Сынмин умер пять лет назад. И это не может быть он, потому что умершие вернуться к жизни не способны. А у Хенджина в голове экран телевизора с картинкой аварии и голос репортера, сообщающий, что выживших нет.
Его душа умерла пять лет назад. Его сердце раскололось в тот вечер. Он похоронил себя вместе с Сынмином, где-то в груде холодного металла.
Но в один миг его плечо тяжелеет, и парень дёргается от неожиданности, припадая спиной к стене, замечая того, кого не вспоминал столько времени.
— Ну здравствуй, Джинни. — этот голос художник не слышал с самого университета, он даже не вспоминал его. Но сейчас это самый голос вместо ножа вскрывает его внутренности, выворачивая наизнанку все, что внутри похоронить пытался.
— Ты… — шипит Хенджин, отшатываясь в сторону, хватаясь одной ладонью за стену для поддержки, а второй волосы назад убирая.
— Да, у меня имя так то есть. — этот холодный, безразличный тон. Ничего не поменялось. Парень напротив бровь лишь вздрагивает, припадая плечом к стене.
— Помню, Минхо, не переживай. — деланным голосом отвечает младший, прячась за напускной уверенностью. Его ломает от страха и волнения, но этого он точно показывать не собирается. — Какими судьбами.
— Забрать его, — Минхо кивает в сторону парня, который так и стоит у картин, поглощённый деталями произведений. — Что, трус, никак подойти не можешь? Лишь забившись в уголок понаблюдать собрался?