Пролог и Желание (1/2)
Я смотрю в его золотые глаза и вижу в них голод. Твёрдые пальцы холодят даже через шёлк ночной рубашки. Они касаются моих бёдер легко и бережно. Его губы… Желанные, яркие и пухлые, словно у девушки, приближаются к моей шее, и я покорно склоняю голову, давая их холоду напиться жаром моей кожи.
— Эдвард, я люблю тебя. Мне не страшно. Правда. Сделай это… Я хочу стать твоей.
Последние слова — мольба, заканчивающаяся стоном. Он не слышит моих мыслей, и я оглашаю их вслух. Буквально кричу. Я жажду момента, когда твёрдость его кожи на моей шее сменится остротой клыков. Его яд, чёрный и тягучий, как жидкая смола, потечёт по венам последним жаром, и я наконец стану…
— Давай, любимый, — молю я, изгибаясь и ощущая куда больше твёрдостей на его теле, чем обычно. — Я готова!
И это правда. Я готова! Уже давно. И знаю, что этой ночью он не устоит. Лунная соната играет с дорогущей виниловой пластинки, наполняя комнату дивными звуками, так милыми алмазному сердцу моего любимого. Игла проигрывателя скользит по невидимой глазу дорожке острым языком, к сокровенным впадинкам, хранящим сладкую тайну. Она такая же острая, как булавка, припрятанная в ленте, завязанной на моих волосах. Один укол. Алая капелька, словно аромат дорогих духов, и он будет моим. А я буду его. Он будет моим Адамом, а я Евой, что принесла ему плод запретного древа познания.
Он целует меня над бьющейся венкой. Сейчас! Всего лишь укол, немного боли — и целая вечность в подарок.
А этот сукин сын сбежал. Опять. Отпрянул, словно его током шибанули, и разбил мою любимую вазочку. Он всегда что-нибудь бьёт. Или гнёт. А потом выпрыгивает в окно и появляется лишь через пару дней на занятиях. Смущённый. Нерешительный. Словно и правда семнадцатилетний мальчишка. А ведь по сути он куда старше моего прадедушки! Проклятье, если всё то поколение было таким манерным и робким, я удивляюсь, как вообще прадедушка с прабабушкой играючи сделали двенадцать детей. Хотя… возможно, мне достался бракованный экземпляр.
Удостоверившись, что Эдвард не вернётся, я срываю с себя ненавистную шёлковую сорочку с нелепыми витражными рюшечками и надеваю удобную растянутую рубаху Чарли, едва прикрывающую мой гладенький задок. Я наклоняюсь, чтобы наконец положить конец мучениям чёртовой пластинки. Швырнула бы этот кусок винила вслед за ночнушкой в угол, но взяла его и проигрыватель в аренду и мне банально жалко двадцать баксов залога.
Вазу тоже жалко. Хоть купила я её за 10-ку и лишь для того, чтобы спрятать Диего от мисс Петтингрин, когда мы встретились с ней в узких коридорах того магазинчика для взрослых.
— А я ошиблась отделом, — смешно смущаясь, прошепчет историчка, увидев меня.
— А я покупаю подарок для бабули, — отвечаю я, и крашеная блондинка лишь открывает пухлый ротик. — День смеха, — уточняю я, показывая высокую вазочку в форме обнажённого мужского торса.
— А-а-а, — овцой блеет учительница. — Очень смешно, мисс Свон. У вас отменный вкус.
— Спасибо, мисс Петтингрю, у вас тоже.
Учительница спешно убирает руки от «Майкла Кларка Дункана» и, что-то мямля, скрывается из вида.
В тот день я заплатила только за вазу, к слову. Впрочем, это не первый раз, когда я крала вещи из магазина. Как-никак я дочка местного шерифа.
Всё же у того, что Эдвард не может читать мои мысли, тоже есть свои преимущества. Я поднимаюсь, чтобы убрать осколки. Хорошая была ваза. Твёрдые кубики смуглого фарфорового пресса идеально подходили к образу Диего и часто помогали мне настроиться на нужный лад. Прощайте, мистер безголовый. Я буду скучать. Правда.
И вот осколки собраны и готовы отправиться на помойку вместе с моими надеждами обрести бессмертие раньше возрастных морщин. Проклятье! Хочется покурить, но у Чарли и его друга Билли Блэка буквально собачий нюх на травку. В прошлый раз пришлось оправдываться тем, что сидела на дополнительных у мисс Петтингрин рядом с укурком Мэйзом. И хоть они мне поверили, но продавать мне косяки Мэйз с тех пор отказался категорически.