Глава 7. Кубок огня (1/2)
Том в очередной раз мученически закатил глаза. Задернутый балдахин его кровати из неизменного зеленого бархата, окрасившегося серебром в тусклом свете, что проникал сквозь мутные воды озера в слизеринскую спальню, остался безразличен к его изъявлениям негативных эмоций. Том вновь опустил взгляд на открытую книгу на своих коленях, на которой даже в этой полутьме он мог различить ехидно скалящуюся ему иллюстрацию. Та должна была изображать миловидную женщину, но в сознании Тома, утомленном уже с утра пораньше бесконечными бесплодными попытками, она выглядела немногим милее Медузы Горгоны, а по сексуальности могла посоперничать с заместителем директора Минервой МакГонагалл. Глядя в нагло ухмыляющиеся глаза, он обреченно произнес:
— Рж-ж-ж!
— У вас почти получилось! — определенно, на лице зачарованного изображения в учебнике появился оскал. — Следует произносить эту букву одним звуком — поднять язык к нёбу, а губы приоткрыть, образовав щель. Попробуйте еще раз!
Кажется, он слышал эту фразу уже сотню раз. Нисколько не помогала написанная в главе самоучителя информация, что буква «эр с гачеком»<span class="footnote" id="fn_32396329_0"></span> гребаного чешского алфавита, то бишь «абэцэды», является самой сложной для освоения иностранцами. Том не имел иллюзий по поводу своих языковых талантов — если резкое и рубленое немецкое произношение у него выходило настолько сносно, что при коротком общении акцент был почти не слышен, то французское мягкое грассирование и мурлычущие перекаты не давались никак. А теперь этот драный книззлами чешский. Хотя, может…
— Рш-ш-ш? — он попробовал прижать язык к нёбу, как и говорила преподаватель из магического учебника, раздобытого в Хогсмиде, и прошипел эту букву практически на парселтанге.
— У вас почти получилось! — выдала его визави, нарисованная чернильными штрихами на желтоватой бумаге. — Следует добавить в голос немного уверенности и звучности. Попробуйте еще раз!
— Тварь!
Захлопнув учебник, Том со всей силы швырнул его вперед, почувствовав, как ярость взвилась подобно языкам пламени над сухим, готовым вспыхнуть от малейшей искры деревом. Насмехающаяся книга ударилась в зачарованный не только от звуков полог и отскочила от него, словно от твердой стены. Том сжал кулаки и отвел взгляд в сторону в попытке успокоиться, чтобы не поджечь ненароком с таким трудом доставшийся ему поистине редкий экземпляр — не многие англичане жаждали учить язык маленькой страны, сложный, как все славянские, и не распространенный за ее пределами. Однако из этой страны был его новый «одноклассник», чье сложновыговариваемое имя Мария произнесла с такой легкостью, и теперь Том не должен ударить в грязь лицом перед всей школой.
Хоть он еще не был знаком с загадочным Ондржеем, но он уже его заочно ненавидел.
***</p>
— А они что здесь делают?
Гарри не очень учтиво указал обслюнявленным кончиком пера на студентов в голубых мантиях, которые сейчас располагались на первом ряду аудитории истории магии, тихо переговариваясь на французском и шурша пергаментами. Они же с Гермионой и Томом устроились на заднем, где последний мог спокойно читать более полезную, чем нудные пересказы гоблинских восстаний, литературу, пока его Прытко Пишущее перо само записывало лекцию. Удачное, хоть и дорогое приобретение, которое ему подсказал сделать Томас — тот последние недели был подозрительно дружелюбен. Гермиона же с не меньшим усердием, чем зачарованный артефакт, строчила что-то в пергаменте — вероятно, эссе, которое только что задали на травологии и которое надо было сдавать лишь неделю спустя. Впрочем, Том тоже планировал приступить к нему сегодня, но чуть позже.
— Как что, учатся на нашем потоке, — ответил он на вопрос Гарри, равнодушно пожав плечами.
— В смысле? Ты хочешь сказать, что студенты Шармбатона будут учиться… с нами?
Том не мог классифицировать эмоцию, которая возникла на лице Поттера, но отметил заинтересованный взгляд, остановившийся на точеной фигурке, что как раз выбирала место в первом ряду, куда усадить свою очаровательную попку. Габриэль откинула волосы за плечо и обернулась, скользя взглядом по студентам. Кажется, на их ряду она задержалась чуть дольше, а потом резко отвела глаза.
— Не только Шармбатона, но и Дурмстранга. А ты что думал? — Том вопросительно вздернул бровь, пронаблюдав за представлением француженки. — Что они потащат с собой всех учителей из своей школы, оставив сотни студентов резвиться и разносить замки в свое удовольствие? Или что приехавшие на Турнир претенденты просто пропустят седьмой курс? Вообще-то, это ты был свидетелем предыдущего, а не я, должен бы знать такие вещи.
— Я даже… Видел их в школе, но как-то не задумывался, — смутился Гарри, взлохматив затылок еще больше обычного нервным движением. Его взгляд будто прикипел к первой парте. — Тебе не кажется, что она такая… такая… — он попытался неопределенным жестом в воздухе выразить свою мысль, но руки почему-то очертили символ, похожий на песочные часы. — Миленькая, — закончил невпопад.
— Вряд ли я бы применил к ней это определение, — задумчиво ответил Том. — Она из древней чистокровной семьи, хоть и ходят всякие слухи об их связи с неподобающими существами. Но эта девушка явно хорошо знает чего хочет: ее главная цель — устроиться в этом мире, выйти из тени старшей сестры и организовать не менее удачное замужество, чем намечается у той.
— Она еще слишком молода для таких мыслей! — вспыхнул Гарри. — И так невинна, буквально светится чистотой…
— Ага. Светится.
Том с подозрением оглядел парней, почти все из которых смотрели на Габриэль Делакур так же, как Поттер, слишком прозрачными и неморгающими глазами. Наверно, это были те самые вейловские флюиды, что у нее в крови. Он же не ощущал ничего необычного и, фыркнув, отвел взгляд от девушки, которая нарочито медленно поглаживала парту перед собой кончиками пальцев, будто в раздумье. Гермиона отчего-то посмотрела на него с восхищением.
Флер уже замечала его устойчивость к ее женским чарам и обосновывала это отсутствием у него эмпатии. Впрочем, это было бредом — Том прекрасно знал, что такое эмпатия, и она у него имелась. Он всегда мог понять, что задумали люди, возможно, он даже лучше видел их ничтожные, низменные мысли, которые они скрывали от самих себя, все грязные стороны их души, эгоистичные порывы, что они прятали под маской благочестия. Слышал лживость их речей о всеобщем равенстве, о любви к ближнему и взаимопомощи. Каждый был сам за себя, и грядущий Турнир, который должен являться символом единения и дружбы между школами, представлял это лучше некуда. В глаза декларировать взаимовыручку и уважение, а на деле биться насмерть, стараясь урвать жирный кусок именно себе, доказать свое превосходство и встать в лучах славы с трофеем в руках. Сколько участников умерло или же убило друг друга во время этого безумного соревнования? Если судить по слухам о предыдущем Турнире три года назад, тогда тоже не все прошло гладко, а Седрик Диггори и Каркаров до сих пор разве что не плевали друг другу вслед, случайно пересекаясь в Хогвартских коридорах. Впрочем, подробностей этой истории он так и не знал.
— Гермиона? — он наклонился к своей девушке. — Расскажи мне, что там за скандал случился на прошлом Турнире?
Как он пропустил момент, когда начал так называть ее даже в мыслях, воспринимать ее принадлежность как само собой разумеющееся? Он любил владеть вещами, получал истинное удовольствие от этого, начиная еще со своего приютского детства. Если тогда это были сломанные игрушки, яркие камешки или дефицитные сигареты, то со временем предметы, которые он коллекционировал, становились все сложнее. И если какие-то, вроде побрякушек знатных слизеринцев или золотых монет, что он получал в обмен на длинные витиеватые эссе или помощь в личных проблемах, для него не значили ничего и не задерживались в кармане, то другие становились достойными экземплярами его коллекции, с которыми не хотелось расставаться. Например, он так и не нашел в себе сил избавиться от часов Лестрейнджа — Том коснулся пальцем гладкого сапфирового стекла, на котором не появилось ни одной царапины за последний год, — хотя они буквально кричали о своей стоимости и выдавали в нем вовсе не мальчика из семьи среднего достатка, которым он притворялся. Также он не смог избавиться и от… нее.
Определенно, Гермиона стала одной из его жемчужин. Пускай она не имела яркого блеска слизеринских изумрудов — что, впрочем, зачастую оказывался глупой фальшивкой, взять хотя бы Панси, — но ее равномерное сияние, как от блестящего разума, который лишь немногим уступал его и прекрасно работал с ним в консонансе, так и от девичьей горячности, которую так приятно было вбирать в себя, испивать до дна и наслаждаться каждым несдержанным стоном, что он срывал с ее губ, заливающим щеки румянцем и той негой в глазах, которую они разделяли, убегая от остального мира… Том почувствовал, что вместо скучной лекции сейчас с бо́льшим удовольствием прогулялся бы до Выручай-комнаты.
— А, так ты не в курсе подробностей! — тем временем кивнула она, вырвав его из приятных мыслей, и привычным жестом заправила прядь волос за ухо. Взгляд Тома остановился на голубой жилке, что пульсировала на открывшейся тонкой шее, так и приглашая втянуть ее в себя, прикусить алебастровую кожу и ощутить вкус мела на губах. — Когда участники Турнира в последнем соревновании почти добрались до центра лабиринта — это было финальным испытанием, пройти лабиринт, который вырастили на квиддичном поле, а Хагрид напустил туда своих соплохвостов и прочих тварей, Виктор говорил, там был даже сфинкс…
— Скандал, — коротко напомнил Том, поняв, что Гермиона отвлеклась и сейчас по обыкновению начнет расписывать ничего не значащие детали. К тому же имя Виктора неприятно резануло по ушам.
— А, да, и в середине лабиринта все три участника встретились. И потом… О, профессор Биннс!
Гермиона прервалась, стоило серебристому приведению вплыть в класс через доску. Французы за первой партой умолкли и будто бы подавились словами — видимо, их никто не предупредил о потусторонней природе преподавателя.
— Я думаю, начнем урок с опроса по прочитанной вами за лето литературе, — проскрипел призрак, скучающе обводя взглядом студентов: он в большинстве своем даже не помнил их по именам. — Мисс… — остановился на ближайшей к нему первой парте, которую благоразумно обходили студенты Хогвартса, ибо умерший много лет назад преподаватель теперь никак не мог выйти из замкнутого круга, исполняя тот же алгоритм, что и долгие годы своего посмертия. Окинул взглядом французов в голубых мантиях, явно пытаясь вычленить хоть что-то знакомое, и непонимающе нахмурился. — Малфой?
— Делакур! — разъяренно откинув светлые волосы назад, возмутилась Габриэль. Слизеринцы, расположившиеся на задних партах правее Тома, засвистели и заулюлюкали. Кажется, больше всех старался балагур Забини. Том бросил беглый взгляд на Малфоя и, ему показалось, прочитал по губам: «А че, я не против», произнесенное с ухмылочкой, но достаточно тихо, чтобы не заметила Панси. Перо в руках Гарри с треском сломалось.
— Мисс Делакре, — ничуть не смутившись, кивнул призрак и исковеркал фамилию девушки по-новому. — Что вы можете рассказать о восстании Ульрихта Пятого?
— В тысяча шестьсот тридцать пятом году… — скрипнув зубами, начала она. Хоть Том и видел лишь ее напряженно замерший затылок, но он был уверен, что прекрасно знает, какое выражение отвращения сейчас затопило ее лицо, словно неприятный запах коснулся ее тонкого обоняния, воспитанного исключительно на ароматах духов и свежеиспеченных круассанов.
— Гермиона? — обреченно шепнул он, пытаясь возобновить прошлый разговор.
— Ш-ш-ш! — она возмущенно ткнула его локтем в бок. — Я хочу послушать, как это преподавали им во Франции.
Она. Затыкает. Его. Предпочитая какое-то гоблинское восстание. Сжечь бы всех этих тварей! Впрочем, силы злиться кончились уже сегодня утром, и Том только страдальчески возвел глаза к потолку.
***</p>
Нехорошие предчувствия оправдались на первом же уроке ЗОТИ, который был теперь не сдвоенным, а строенным — Гриффиндор, Слизерин и Дурмстранг. Том раньше не мог объяснить ничем иным, кроме магии, как МакГонагалл умудрялась впихивать в расписание столько студентов и уроков при относительно небольшом количестве профессоров, а теперь и вовсе не представлял, как ей удастся добавить новых студентов, свалившихся на голову преподавательскому составу. Однако, по всей видимости, она решила, не мудрствуя лукаво, просто присовокупить группы к уже имеющемуся расписанию.
— Учебники убрать! — Снейп по обыкновению кружил между рядами черной птицей. — Хотя все вы уже совершеннолетние, раз добрались до седьмого курса, но бьюсь об заклад, что палочку на летних каникулах вы использовали лишь для того, чтобы заварить себе чай или трансфигурировать платье покороче. Так что я хочу увидеть, насколько плоха ситуация, и сколь многое покинуло ваши дырявые головы за пару безмятежных месяцев.
Мария в ответ на такой выпад лишь подняла бровь. Кажется, если в чем она и сходилась с Томом, то это в антипатии к Снейпу, что выросла буквально с первой же встречи, щедро удобряемая его сарказмом.
— Почему бы не посмотреть, что умеют студенты Дурмстранга? — тем временем с напускной задумчивостью промолвил Снейп, обводя группу красных мантий внимательными черными глазами. — Одного я уже лицезрел, но, может, это не показатель? Как насчет… Реддл и Долохова?
Мария уже потирала палочку, но Том лишь качнул головой.
— Не думаю, что это хорошая идея, профессор, если, конечно, вы не горите желанием подыскивать новое помещение для класса ЗОТИ. Особенно я переживаю за окна, — ответил он тихо, вспомнив печальную судьбу шикарного панорамного окна в особняке Томаса после их незабываемой дуэли. Но каждое слово в замершей тишине было очень хорошо слышно. Ученики, буквально затаив дыхание, наблюдали, что же выйдет из этой сцены, особенно он почувствовал на себе напряженный взгляд Гермионы. После секундной задержки, которая понадобилась Снейпу на принятие решения, он кивнул:
— Хорошо, поверю вам на слово. Тогда выберите себе противника сами.
Профессор буквально вперился в него взглядом, ловя каждое движение мимики, малейшее узнавание или же неузнавание. Мария тяжело дышала сквозь зубы, а на лице был написан вызов: «Что, испугался?». Том обвел взглядом дурмстранговцев, выбирая самого на вид крепкого, чтобы не оставить никаких сомнений в его смелости. Ну конечно, иначе и быть не могло.
— Думаю, Ондржей, — он был горд тем, как легко тренированная буква сорвалась с его языка. Это звучало так идеально, как у него не получалось ранее. Может, не такой уж и сложный этот чешский?
Широкоплечий парень вышел ему навстречу. Ухмыльнувшись, поднял палочку вертикально вверх перед лицом в приветствии.
— Что, Реддл, за год в своей Англии разучился нормально произносить мое имя?
Оскорбленный в лучших порывах, Том обрушил на противника град заклинаний. Тот отбивался невербально, его движения были четкими и явно отточенными долгими тренировками. Но в скорости Тому он уступал и двигался грузно, по-медвежьи. Том, который раньше считал свой дуэльный стиль достаточно жестким для англичанина, а кое-где и грубым, теперь осознал, что рядом с дурмстранговцем он порхает с места на место подобно мотыльку, легко и грациозно.
Много времени это не заняло. Камень под ногами чеха потек, превращаясь в жидкость, обхватил его лодыжки серыми языками. Пошатнувшись на секунду, он пропустил удар и миг спустя уже лежал на полу без палочки, прожигая Тома снизу вверх разъяренным взглядом. Тот подошел ближе и протянул руку, вежливо помог поверженному сопернику подняться.
— Я бы сказал, что неплохо, если бы это был урок не ЗОТИ, а трансфигурации, — скривившись, выдал Снейп, но огонек жадной подозрительности в его глазах пропал. — Впрочем, победа все же есть, десять баллов Слизерину. А теперь разбейтесь на пары и отрабатывайте тот последний блок, что не дался мистеру Онд… ученику Дурмстранга. И, Долохова… Поверю Реддлу, который явно слишком хорошо вас знает, — держитесь подальше от окон.
Кажется, тот взгляд, коим наградила его девушка, обещал скорую и мучительную смерть.
***</p>
За неделю иностранные студенты немного освоились и более-менее свыклись со своим пребыванием в древних стенах гигантского замка. Впрочем, они все еще плутали по бесконечным переходам и опаздывали на занятия, как какие-нибудь первокурсники, а изящные плетения французских матов доносились от движущихся лестниц, что считали своим долгом уйти прямо из-под носа зазевавшегося чужака, или от исчезающих ступенек, рядом с которыми толпились целые группки голубых мантий, выдергивая попавшего в ловушку соплеменника совместными усилиями.