Глава 3. (всё ли нужно говорить?) (2/2)
- Всё ясно, - слез Юнги на пол и направился к двери, - я – деревенский чмошник, который размечтался, что кому-то придутся по душе его простая натура и тихие, незатейливые мечты…
- Юнги! – Джинни вскочила и поймала его за руку, притянув к себе и обняв: - Ты не чмошник! Я люблю тебя! Ты всё это знаешь, но ты и знаешь так же, что я… немного другая. Я привыкла к другому. Я не могу отказаться от столичной жизни совсем. Разве это не для старости? Ты же ещё не дедушка, Юнги, - улыбнулась она, пытаясь его задобрить и расслабить. Шуга вздохнул:
- Я не знаю, Джинни. Я ещё мог понять Сеул, но Нью-Йорк? Нет, это невозможно.
- Да почему?! Из-за твоей нелюбви к Америке?
- В том числе. Не хочу я в этот Гомолэнд ехать!
- Ах ты гомофоб!
- Да, и горжусь этим! Или ты бы предпочла, чтобы я любил парней, а не тебя?
- Нет, но это совсем другое…
- Да ничего не другое! Вы – поколение помоложе, как стадо баранов – роете сами себе яму! Вам внушают идеи по самоуничтожению и саморазрушению, и вы, радостно махая транспарантами, поглощаете этот зловонный пердёжь политиканов. О, надо поддерживать меньшинства, надо любить педиков! А потом мотать сопли на кулак, что нет нормальных мужиков и все женщины такие одинокие? Фу, блять, Джинни, даже говорить об этом не хочу!
- Ну ладно тебе, спокойнее, - погладила она его по плечу. – Ты, кстати, о чём-то поговорить всё-таки хотел. О чём?
Шуга замер, вспомнив об отце. Да, с Джинни рядом он забывал о многом, и когда они спорили – это тоже отвлекало. Но вот снова реальность вернулась и предстала перед ним, лицом к лицу. «Она хочет учиться в Америке, там, куда я никогда бы не хотел и не захочу поехать. Она хочет продолжить образование и так горит этим – я давно это знаю! Требовать от неё отказаться от своих желаний я не могу, это было бы эгоистично – ставить на первое место свои собственные. К тому же, зная упёртый характер Джинни, мы можем разругаться в пух и прах на этой почве, и я не смогу её переубедить. Рассказать ей о болезни отца? Какой будет её реакция? Либо она, проникнувшись жалостью, отложит все свои хотелки, забьёт на всё и останется рядом, пойдёт на мои условия, о чём наверняка будет жалеть всю оставшуюся жизнь, либо продемонстрирует небывалый эгоизм и всё равно поедет, плевав на мои обстоятельства. Второе было бы совсем ужасно, меня бы оглушило разочарованием, поступи она так. Но и первого мне совсем не хочется. Я не хочу быть виноватым в том, что лишил её чего-то».
- Не к спеху, - покачал Юнги головой, - поговорим в другой раз, ладно? Мне надо подумать о том, что ты сказала.
- Ты обиделся?
- Нет. Немного расстроился, поэтому мне надо переварить. Заеду завтра, хорошо? – Шуга поцеловал её в лоб, а потом всё-таки в губы, после чего двинулся на выход. «Учил Хану откровенности и тому, что всё надо обсуждать, а сам что? – выйдя из квартиры, думал молодой человек. – Может, у неё тоже в голове какие-то варианты развития событий, которые её не устраивают, и это останавливает? Иногда кажется таким простым всё сказать, выговориться, потолковать, но вот поди ж реализуй это на деле!».
Он отправился в клуб «Пятница», где когда-то, до отношений с Джинни, зависал постоянно. Потом посещения его этого места свелись к нечастым встречам с друзьями, продолжавшими там тусоваться. В «Пятнице» было всё: два бара, ресторан, дискотека, бильярдный зал, кальянная, гостиница и неофициальный, но известный многим бордель. Или, вернее сказать, солидный публичный дом, потому что никаких зашмыганных углов, грязи, дешевизны не было. Девушки были скорее эскортницами и куртизанками, чем проститутками. Многие из них имели образование, знали иностранные языки, поэзию, философию, умели петь и танцевать, как кисэн<span class="footnote" id="fn_29567168_0"></span> прошлого. Никакой пролетарий не мог зайти сюда с сотней баксов на час, местные девушки стоили очень дорого, и клиентура в основном состояла из состоятельных бизнесменов, миллионеров, чеболей. Когда-то здесь вертелись и Намджун с Хосоком, пока не переженились, остепенившись.
Юнги нашёл Чонгука и Чимина – тех из товарищей, что оставались вольными холостяками – в одной из кабинок ресторана, за столиком в компании трёх девушек. Да, иногда работницы этого заведения делали исключения и встречались с кем-то из личных симпатий, а не за деньги. Правила заведения этого не запрещали в свободное от работы время. Возле Чонгука сидела прекрасная японка Сана – одна из фавориток «Пятницы», на которую вечно стояла очередь алчущих мужчин. Но она, в лучших традициях японского искусства ублажения и развлечения, успешно продавала даже часы досуга с ней без интимной связи, и только по настроению – занятия любовью. В Чонгука она была влюблена давно, и временами даже не безответно. Как часто наступали такие времена – никто не знал, но какими-то таинственными путями домыслов, догадок и логических заключений все знали, что порой так случается, и Чонгук с Саной случаются. Большинство других девушек симпатизировало или было влюблено в Чимина, самого упорного волка-одиночку из их компании, который вообще не признавал для себя узы брака, супружество, детей и прочую мишуру, отягощающую его легкомысленную жизнь, полную приключений, радостей и удовольствий. Поэтому и сейчас по обе стороны от него сидели накрашенные красотки, требующие от него внимания, а не денег. Юнги двинул бедром Чонгука ближе к Сане и уселся рядом:
- Приятного вечера!
- И тебе, - пожал ему руку через стол Чимин после того, как ладонь Шуги освободилась от чонгуковской, - а рожа чего такая кислая?
- Сахар делается горьковатым только если подгорает, - пошутил Чонгук.
- Да так, с Джинни побеседовали, и я пришёл в замешательство.
- А что такое? – поинтересовался Чимин.
- Можно сначала пива хлебнуть? На сухую уже язык не ворочается.
- Конечно, - подтолкнул Чимин крайнюю соседку: - Солнце, сходи до бара, принеси на всех по кружке, пожалуйста.
Девушка выпорхнула. Юнги тяжело вздохнул:
- Только между нами всё, ладно? Не говорите Рэпмону или Хоупу.
- Да что такое-то? – заволновался немного Чонгук, чувствуя, что дело не в какой-то пустой бытовой ссоре.
- В общем… у меня отец захворал. Рак ему диагностировали. – Он выдержал паузу, за которую друзья понимающе переглянулись. Скорбное сочувствие пока было не к месту, они просто стали серьёзнее. – Стадия ранняя, врачи обещают, что всё поправимо. Пока никакая помощь не нужна, поэтому и не хочу вмешивать Намджуна и Хоупа, они ж сразу начнут спрашивать, надо ли что, суетиться, клиники подыскивать. Это всё ни к чему. Ну и, Намджун наверняка всё выложит Джинни…
- А почему ты не хочешь, чтобы она обо всём узнала? – не понял Чонгук.
- Я и хочу, и не хочу. – Девушка вернулась с подносом и шестью бокалами. Расставила их перед присутствующими и села на своё прежнее место. – Спасибо, - глотнул Шуга и стёр языком с верхней губы пену. – Джинни хочет уехать учиться в Америку. Она весь последний год закидывала удочки, говоря про магистратуру, ну, я дурака включал, типа не понимаю о чём речь или переводил тему. Не хотел я, чтобы она дальше училась, думал, настрою её как-то на семейный лад. Но неволить её я не могу, не передумала она, не перехотела. Тишком от меня подала заявку в университеты штатские и её пригласили…
- Ого! – оценил Чимин. – Это здорово, на самом деле. Ты можешь ею гордиться!
- Я и горжусь! Но я не могу уехать из-за отца, понимаете? Я не брошу их с мамой. Я должен быть рядом, заботиться, помогать. Поехать с Джинни я не могу, заставлять её остаться – жестоко.
- И что ты думаешь делать?
- Понятия не имею!
- Женщине надо получать хорошее образование, - сказала вторая спутница Чимина, что сидела в углу, - это даёт ей уверенность и возможности. Я вот не училась нигде, кроме школы, и теперь жалею. Красота с возрастом увядает, гибкость тела уходит, и что остаётся? О будущем определённо нужно начинать думать пораньше, а не спохватываться потом.
- Да ладно тебе, Хваса, - посмотрел на неё Юнги, - тебе-то рано унывать, ты ещё огонь!
- Оставь при себе свою лесть, Сахарный, - отмахнулась она, поднимая к губам бокал пальцами с длиннющими ногтями, усыпанными стразами. После глотка на стекле остался красный отпечаток помады. – я тут уже семь лет работаю, пришла из стриптиза. Что, кроме танцев и песен, я умею? Ничего. А на танцующих и поющих перезрелых тёток смотреть никто не хочет, ещё пару годочков – и пора на пенсию. А на какую? Будущее пугает.
- Никто не может предугадать будущее, - сказала Сана, - получишь образование, но профессия станет ненужной, как однажды перестали быть нужными машинистки или телефонистки. Родишь детей, надеясь на их заботу в будущем, но они вырастут непочтительными и оставят. Найдёшь верного спутника, но он внезапно погибнет. Жить ради будущего – пустое, невозможно всего предусмотреть.
- Это тоже верно, - кивнул Юнги, - но Джинни как раз в удовольствие будет учиться, смотреть новую страну, это не только будущее, это и яркая молодость, да вот… только я в это, похоже, не вписываюсь.
- Да ладно тебе, - похлопал его по плечу Чонгук, - поговорил бы с ней по душам и выход нашёлся бы. Может, она бы осталась учиться дальше в Сеуле? Далась ей эта Америка?
- Я пытался поговорить, хотел, но не смог. Я вдруг представил, что она может сказать, что всё равно поедет в Штаты, несмотря на моего отца, мои желания, страхи и просьбы. Она же очень упрямая иногда. И так жутко стало!
- Да брось, Джинни понимающая девочка, - успокоил его Чимин, - никуда она не поедет, если узнает…
- Вот! Если узнает! То есть, из жалости! Она не поедет, если почувствует ответственность и ей будет стыдно уехать. Она не расхочет ехать, а просто не сделает этого. Пройдёт время, и она проклянёт меня из-за упущенного шанса. Чёрт! Я не хочу быть виноватым в том, что у неё чего-то не вышло, что она лишена чего-то, я сам себе этого не прощу.
- Ну а ты как же? – задумался Чонгук. – Разве не в этом суть любви и отношений? Быть рядом, поддерживать друг друга в тяжёлые моменты?
- Вот поэтому я против отношений! – поднял палец Чимин. – Там всё слишком сложно, не бывает идеальных ситуаций, в которых всегда находится выход. Всякий выход кого-то чаще ущемляет, и не всякая любовь способна жить вопреки этим ущемлениям. Рано или поздно чувства исчерпаются и тебя пошлют подальше…
- Ты просто трусишь и пасуешь перед ответственностью, - сказала ему та, что ходила за пивом.
- Мои желания безыскусны, - покачал головой Шуга, - всё, чего я хочу – это жениться на Джинни и быть с ней, детишек завести. Отца на ноги поднять, вылечить. Это сделает меня счастливым. Но несчастная Джинни меня счастливым не сделает. Она мне нужна, но нужна счастливой сама. В конце концов, может, два года пролетят незаметно, мы будем видеться раз в полгода или почаще…
- Руки накачаешь, - с намёком пошутил Чимин.
- Ну, а что делать?
- Слушай, Шуга, - обратилась к нему Хваса, - а может она тебе просто не подходит? Твоя Джинни. Я тебя почти все эти семь лет и знаю, ты такой же, как я – простой деревенский парень, я тоже из деревни, приехала когда-то столицу покорить, и что? Бросай Джинни и приходи ко мне.
- Спасибо за предложение, - усмехнулся Юнги, само собой не рассматривая его всерьёз.
- А что? Я всё равно думаю, как уйти отсюда, куда податься, завершая свою «карьеру». Я тебе согласна родить хоть тройню, забери меня в свою деревню, верни честное имя. Не пожалеешь, правда, я очень хорошая!
- Я знаю, что ты хорошая, Хваса, поэтому ты мне подруга.
- Не сбивай Сахарного с праведного пути! – погрозил ей пальцем Чимин.
- Отстань! С тобой-то точно бесполезно договариваться! Женился бы на мне сам – я бы к другим не приставала!
- У меня болезнь, мне нельзя.
- Какая?
- ОРВИ – очень развратное, вольное индепендентство<span class="footnote" id="fn_29567168_1"></span>. В простонародье - неженибельность. Это не лечится.
- Это не заразно? – скромно поинтересовалась Сана.
- Наука пока мало про это знает, но, скорее всего, передаётся не половым путём, а воздушно-капельным, правда, Чонгук? – подмигнул он ему. Они чокнулись. Юнги скептично покачал головой:
- Да уж, я нашёл, с кем свои проблемы обсудить! Всё что вы можете, это нахваливать свою свободу, придурки!
- Я не нахваливаю, - воспротивился Чонгук, - каждому своё. И я, правда, не знаю, как бы поступил на твоём месте. Наверное, всё-таки сказал бы Джинни всё, как есть. В конце концов, это ей решать, оставаться или нет здесь, с тобой, или выбирать Америку и учёбу.
- Ага, то есть, если я признаюсь, то переложу всё со своей совести на её? Получится, что я сам спёкся. Если же я промолчу, пусть это будет и нехорошо, но я не заставлю Джинни делать трудный выбор. Она будет свободна в своём решении, на неё не будет ничего давить. Я на неё давить не буду.
- Короче, ты уже принял решение ей не говорить, - сказал Чимин, - но пришёл на нас закалить убеждённость в этом, какие мы тебе доводы ни приведи, ты всё равно разложишь так, что выигрышнее не говорить.
- Может оно и так.
- А если потом Джинни узнает, что было на самом деле? – задумался Чонгук. – Не обидится разве за то, что ты ей не сказал?
- Надеюсь, она поймёт
- Сейчас не поймёт, а потом поймёт?
- Это разные ситуации!
- Давайте выпьем! – оборвал их Чимин. – За то, чтобы какими бы разными ни были ситуации, все они приводили к успеху и счастью!
Вшестером они выпили по кружке пива, потом кто-то перешёл на вино, кто-то на мартини, кто-то на чай. Шуга продолжал потягивать своё светлое нефильтрованное. К середине ночи разошлись все, кроме него и Хвасы, пересевшей из противоположного угла к нему поближе. После алкоголя беседы пошли доверительнее.
- Я же без шуток предложила, - хмельно сообщила она, - ты мне давно нравишься, Сахарный. Позови ты меня замуж – я бы уже через час стояла в белом платье, с причёской и букетом невесты.
- Ты найдёшь хорошего парня, - улыбнулся Юнги.
- Где? Среди клиентов? Они все женатики или статусные, им такая как я жена ни к чему. Я не хочу тебя обидеть, ты – куда достойнее большинства из них. Ты верный, добрый, не жадный. Очень ты хороший, Сахарный! – положила она ему подбородок на плечо, глядя в упор взглядом из-под длинных наращенных ресниц. Ему сделалось неловко. Не хотелось ему, любя Джинни, иметь такие тесные контакты с другими, даже если очень красивыми и сексуальными. Юнги осторожно попытался отстраниться, но Хваса придержала его когтистой хваткой хищницы за это самое плечо: - Я знаю, о чём ты думаешь, я тебя понимаю. Все мы рано или поздно любим кого-то, кто совсем не по нашу душу. Может, ты тоже не по мою, я – падшая женщина, а ты – порядочный мужчина…
- А ты меня прям любишь? – отворачиваясь, попытался свести всё к шутке Шуга.
- Кто знает? Может, это и любовь. Нравишься ты мне. – Она сама отстранилась и, вертя в руке бокал вина, смотрела как плескается рубиновая жидкость. – Я пока ещё красивая, хорошо выгляжу. Мне никто не даёт моих лет, но клиентов у меня всё меньше и меньше. Им вечно подавай свеженькое, новенькое. Ещё года два-три и мне придётся быть тут посудомойкой или горничной, считать жалкие воны. Быть никому не нужной. Вернуться мне некуда. Когда я уехала – дом родителей занял старший брат с женой и детьми. Узнав, чем я занимаюсь – он отказался со мной общаться, оборвал все контакты. Родители тоже со мной не знаются. А разве я плохая, Сахарный, скажи? Плохая? – нетрезво и требовательно стала вопрошать она. Юнги медленно повёл лицом туда-сюда:
- Нет, Хваса, не плохая.
- Если бы не Джинни, ты бы мог на мне жениться? Или тоже бы побрезговал из-за рода деятельности?
Шуга никогда не имел дела с проститутками, он с ними только дружил, но его брезгливость была не телесного характера, а духовного. Ему были неприятны продажные симпатии, он принимал только искренность. Но когда Хваса заговорила о брезгливости, он подумал о Джинни и её пренебрежении ко всему сельскому, простому, провинциальному. Он опять покачал головой:
- Нет, не побрезговал бы. Если бы я любил тебя, то женился бы, пожалуй.
- Я тоже детей уже хочу, Сахарный, правда. Я бы тебе родила…
Юнги поднялся. Счёт уже был оплачен, поэтому он протиснулся между столиком и Хвасой, бросив ей:
- Спасибо за компанию! Не пей много, голова болеть будет.
Накинув куртку, он покинул «Пятницу».