Глава 1. Правило (1/2)

Тягучий, тяжёлый, давящий шум, пульсирующий в висках, заставляющий картинку перед глазами размываться. Трясущаяся рука страдальчески ищет опоры, режет воздух в хаотичных движениях: механических движениях. А в голове словно раскалённым жезлом выжжено пекущее тавро, правило, дескать нельзя облокотиться.

Только подумайте, сначала холмик, за ним обломок глыбы, какой-нибудь обледеневший пень, с которого легко и бесповоротно соскользнёт слабая туша и шмякнется ничком в снег, а там, в лежачем положении, и смерть близко.

Облокотиться обо что-то — значит умереть.

День мук и хождения по непроглядной, снежной обители плавно перетекал в вечер. Сначала это было простым любопытством. Он думал, что контролировал ситуацию, что мог столкнуться с прошлым и спокойно принять правильное решение. Он от и до знал территорию Драконьего Хребта и как всегда, был на сто десять процентов уверен в себе.

Искусанный язык шарит внутри полости, чтобы найти кусочек льда — обманки для голодного желудка. Но он растаял час назад. А Кэйя не помнит. В полуобморочном состоянии он еле может собраться с мыслями. Образ тёплого уголка таверны, разделённого вместе с греющим самую кровь напитком, забылся ещё вчера. Сейчас он еле помнил только людей, только лица своих, мондштадских, и правило: нельзя облокотиться.

Всё медленно свистит. В уши словно пищат сирены. Метель уже целую вечность рвёт воздух невозможно, однако... вдруг стихает!

В глухом пространстве слышится мерзкая брань, что значит, случилось кое-что ужасное. Кэйя нервничает и хмурится. Его тягучий, тяжёлый, давящий шум вмиг исчезает, возвращая капитана в реальность. Отрезвляя его.

Что случилось: его замедленные движения вновь сходятся с реальным временем, а ему кажется — всё летит.

Никакого писка, а Кэйя всё бы сейчас отдал, лишь бы вернуть это протяжное чувство обратно.

Тут сплошь динамика: он босыми красными ногами, словно дьявол, поднявшийся с преисподней, весь в крови, вытаптывает по снегу, сильно ударяя окаменевшими ступнями, что еле держат хозяина, по белоснежной пелене. Он не чувствует их, своих ног, видит только разорванные по колено брюки и оторванную кожу с взбухших пят и пальцев. Это не его тонкие и аккуратные десять в ряд, легко помещающиеся в красивые сапожки: это отвратительные, окровавленные от того, что побитые, куски мяса, уже даже не плоти. Ощущение, словно ступни отгрызли хиличурлы, трупы которых затерялись в снегу ещё ночью; а вместо ступней к основанию икр приклеили двух беспанцирных слизней. Кэйя шатался на онемевших от шока ногах.

Он делает шаг, отрывая ногу от ледяной земли вместе с прилипшей к ней кожей, пачкая всё кровью. Выдыхает, громко стонет от боли, затем орёт, не осознавая, как это из него вырывается, а на деле весь его порыв — неслышимое кряхтение. Горло разорвало изнутри окончательно ещё утром. Тело бросает из стороны в сторону, хочется лечь. Уже вторые сутки хочется. Он напоминает себе не ложиться. Уснёт, умрёт, не встанет. Надо дойти до зелёной травы, надо найти огонёк Беннета. Кэйя помнит, как мальчик зажигал костёр. Но когда...

— Когда...?

Ему так не хочется умирать. Это на него не похоже. Он знает. Он опешил от этого ещё прошлым днём, когда его чуть не прибил очередной маг Бездны. А он тогда только прикончил Стража руин, еле выжил, уже хотел искать ”его”, как возникла чувырла, танцующая близ ледяной статуи капитана, в которой он задыхался.

Архонты, смерть была близко.

Он думал, что не боится умереть. Он думал что перерос это. Он был уверен. Столько всего произошло. Страшнее была только смерть Беннета, Итэра или Эмбер.

Эмбер.

Точно, ведь она с ними! А значит всё хорошо, она должна вывести их, невзирая на опасности от невезения одного из них.

”Они будут в порядке...”

Он останавливается, силясь узнать местность.

”Конечно будут. С ними Эмбер.”

Он стал поворачиваться, осматривать местность. Ни единого проблеска тёплых фонарей... костров.

В голове маячат родные лица. Он смеётся, понимая, в чём дело. Его пугает не смерть.

Здесь, на Драконьем хребте, где сухой снег режет синие — уже давно не красные — щёки, заполняет холодным воздухом лёгкие так, что дышать становится тяжело и больно. А ещё... как если бы мало. И он старается заполнить мысли, думать о своих рыцарях, о друзьях, о Кли или Альбедо, и о... нём, виновато, чтобы не вспоминать про явную необходимость в нормальном дыхании, потому что грудь у него вздымается пугающе быстро, предупреждающе часто.

Вокруг сплошь мрак. Он не боится смерти.

Но ему нужно хотя бы пару суток, чтобы вернуться и всё объяснить.

— Господи...