Воспоминания прошедших дней. День независимости. (1/1)

На Аэродром Томас с Джоном возвращались с увесистыми партийными и дисциплинарными взысканиями. Старенькая, но крепенькая вертушка, слившись с алмазной россыпью звезд, старательно тарахтела в сторону экватора — на базу. Увиденное за эти двое суток подтверждало банальную мысль: каждый гарнизон — отдельная страна со своей иерархией, распределением благ и обязанностей, любимчиками и изгоями, благородными рыцарями и трусливыми негодяями. Чем меньше и отдаленнее гарнизон от вершины армейской власти, тем проще люди, теплее души. Чем ближе к высокому начальству это своеобразное микро-государство, тем отчетливее замечаешь в сердцах под камуфляжкой безжалостность и цинизм. С крутым провалом борта вниз, исчезли разом и ?философские? мысли. Руководитель полетов разрешил ноль тридцать первому снижение и заход на посадку с курсом 380 градусов. Дома! Увешанная праздничными, звездно-полосатыми флагами часть, с высоты птичьего полета, выглядела стареньким, рекламным билбордом. По случаю праздника Дня Независимости сегодня был один, да и то недолгий, полет. До соседнего гарнизона и обратно. Парней поздравили, выпили, забрали кожаный мешок с отрезанной головой засыпавшегося местного агента и торопливо помчались на свое, уже ставшее родным, плато. По дороге, длившейся семь минут полетного времени, рассматривали вьетнамскую голову бедолаги-контрразведчика, передавая ее из рук в руки. Все сошлись на мнении, что сам виноват. ?Он слишком много знал?, — засовывая обратно в мешок ?подарок? к празднику, сказал начальник штаба. На записке, прилепленной ко лбу агента, по-английски коряво, но без ошибок было написано: ?Ваш парень предал мировые идеи коммунизма?. Позже ЦРУ через своих людей выяснил, что этого двадцатипятилетнего ящера вычислили за месяц до Дня Независимости и решили рассчитаться с ним ?подарочным вариантом?. Голову подкинули на КПП рейнджерам, а тело привязали к ракете на импортнойустановке С-75 и произвели пуск.Получив поздравления и причитающиеся, кому полагалось, награды, личный состав гарнизона тем не менее расползаться не торопился.— Что делать будем, Том? — затягиваясь до белков сигаретой, спросил опирающийся на огромную пальму далматинец .— Через пять минут рекомендуют полежать в норах, — ответил жираф, сплевывая тягучую словно кисель слюну себе под ноги . Норами назывались личные щели-убежища, куда прятался народ при бомбардировках. На гарнизонной доске объявлений висел план праздничного дня:1. Торжественное построение личного состава части—9.30–10.00.2. Обстрел гарнизона артиллерией вьетконга — 10.15–13.00.3. Праздничный обед — 13.00–14.00.4. Разгребание завалов после обстрела — 14.00–15.30.5. Личное время — 15.30–18.00… Из всех пунктов самым приятным был пятый, так как после суматошного дня предоставлялась возможность подрыхнуть. До ?норки? — личного окопчика каждого бойца — добежать не успели. Обычно, не очень пунктуальные ?гуки?, на сей раз начали обстрел минута в минуту. Разлетавшаяся от взрывов грязь моментально забила рот, глаза и уши. Все ползи, куда поближе к укрытиям, передвигаясь по сантиметрам, между грохочущими вспышками. От взрывов и воя мин в воздухе висел монотонный неестественный звук. Не став тратить время на розыск личной комфортной ямы, Томас с Джоном на пару, теперь вздрагивали в одноместном окопчике. ?Гуки? старались изо всех сил. На крохотный гарнизон они высыпали двухмесячный запас снарядов. Горело все, что могло гореть. Орали раненые; их тащили те, кто был поближе, в специально отрытый блиндаж. В мгновение стало жарко и в следующую секунду под грохот, рвавший перепонки, Джона с другом засыпало значительной массой песка и грязи. Задыхаясь и плюясь, извивающийся, как змея, Джон руками разгребал заваленного жирафа. Метрах в тридцати от машины, связи, вспыхнувшей газовым факелом от прямого попадания, испепелились четыре офицера. Мимо тащили еще одного — непонятно, живого или мертвого. При каждом взрыве раненого бросали на землю, как мешок с песком и падали рядом. С вертолетной площадки уже долгое время слышался крик:— А-а-а… Помогите! Туда ползли минут пять. Под разваленным дымящимся вертолетом лежал молоденький енот, с наполовину срезанной, как лезвием, головой. Рядом, держа в руках грязные, как требуха, кишки, бил ногами об землю выгнувшийся в дугу первый лейтенант. Это был недавно прибывший техник вертолета.— Засунь ему кишки обратно! — орал далматинец Томасу . — Засунь, а то наступим и оторвем. Бери за ноги, я — за руки.До блиндажа лейтенант не дожил. У него закатились глаза и вместе с пурпурной пеной вывалился язык.— Кладем здесь, потом заберем, — лежа голова к голове, приняли решение носильщики.За спиной гудели в пламени и разлетались от рвавшегося топлива и снарядов два вертолета. Наконец, обстрел прекратился, но еще минут десять не верилось, что это — все.Постепенно откапывающиеся, выползающие из всех щелей коричневые комки грязи громко отплевывались, ругались, обтряхивая себя, спрашивали:— Копарзо, ты жив? А Митч? Билли никто не видел?.. Потери за сорок пять минут обстрела составили: девять убитых, пятнадцать раненных, из которых шестеро в тяжелом состоянии, сгорели два вертолета, один разрушен частично, уничтожено шесть машин пехоты. Контуженные — не в счет. Обед перенесли на два часа.