Глава 1. О глупых маглах и их безграничной доверчивости (2/2)
Петунья не смогла развернуть письмо, ее руки задрожали, стоило ей лишь дочитать адрес. Вернон перехватил пергамент почти у самого пола и осторожно, словно бы он мог его укусить, сломал печать и развернул исписанный мелким косым почерком, украшенным причудливыми завитушками, текст. Время от времени его взгляд возвращался к началу письма, словно бы мужчина не верил написанному и не мог уловить смысл текста, но все же героически пытался сделать это. Петунья же отстраненно смотрела куда-то в стену и слегка покачивалась.
— Тут говорится, что твоя сестра и ее муж погибли, — нерешительно сказал Вернон, украдкой разглядывая жену.
— Угу, — едва слышно прошептала Петунья, и ее плечи чуть дрогнули.
— Это твой племянник, Гарри Поттер, и ты — его единственная кровная родственница, — еще медленнее произнес Вернон, постепенно закипая от злости.
— Угу, — отозвалась женщина и перевела взгляд на ребенка. Ее руки потянулись к мальчику, и мистер Дурсль не стал сопротивляться, а передал сверток, даже порадовался избавлению от нелегкой ноши.
— Петунья, эти ненормальные утверждают, что парень — такой же урод, как и они сами, — над губой Вернона выступили мелкие бисеринки пота, он побледнел, руки его дрожали, но он упрямо вглядывался в письмо. — Они требуют, чтобы мы оставили мальчишку у себя и воспитывали до тех пор, пока его не заберут в этот…
— В Хогвартс, — прошелестела Петунья, пристально рассматривая племянника. — Его должны будут забрать в школу для уродов и обучить превращать чашки в помойных крыс.
Отстраненный тон жены царапнул Вернона по нервам. Он с ненавистью посмотрел на сверток, перевел взгляд на отстраненное лицо Петуньи, которая все вглядывалась в Гарри, мать его, Поттера, словно бы пыталась что-то найти в розовом детском личике.
— Прекрасно! Ты же не думаешь, что мы и в самом деле обязаны подчиниться этим ненормальным? — поинтересовался Вернон, лихорадочно соображая, как настоять на своем и не рассориться с любимой женой окончательно. Пока в голову ничего не приходило, но надежда тлела. — Есть ведь приюты, в конце концов, у ненормальных должны быть свои налоги и свои службы… Они ведь не могут быть настолько ненормальными, чтобы всерьез думать, будто мы возьмем в свой дом нахлебника как раз тогда, когда Дадли нужно все наше внимание… Петунья, солнышко?
— Вылитый папаша, — отстраненно пробормотала женщина и повертела сверток в руках. Она словно бы не слышала ни единого слова, произнесенного мужем, лишь завороженно разглядывала ребенка. Мальчишка открыл глаза, и Петунья вздрогнула. — Глаза, Вернон, ты только посмотри…
— Что? — мистер Дурсль покорно склонился над самым обычным младенческим личиком, не находя в нем ничего примечательного.
— Бесовские глазенки Лили, — прошептала Петунья. — У мальчишки они точно такие же… Вернон… Я боюсь, мальчишка останется.
Мистер Дурсль недовольно смотрел на ребенка, на письмо, думал о словах жены и о том, что от его простого тихого счастья, кажется, не осталось ничего. Вот так и поверишь в злобные шутки фейри, когда твоя жена на твоих же глазах постепенно забывает обо всем, что было ей дорого.
— Разве что будет жить в чулане, — недовольно бросил он. — Там ему самое место, ведьминскому отродью! Петунья, ты можешь говорить мне, что угодно, но я заявляю: в моем доме никто и никогда не будет рассказывать ничего о всяких ненормальных! Вырастим парня в строгости, и, быть может, из него все же получится хоть мало-мальски приличный человек!
— В чулане, в сарае, в лачужке, — Петунья неопределенно пожала плечами, и ее голос стал таким равнодушным, что по спине Вернона поползли мерзкие мурашки. Женщина вдруг прижала сверток к себе и отчаянно посмотрела на мужа. Глаза ее оказались полными слез. — Вернон, ее больше нет! У меня теперь есть только ты и Дадли… И этот… Дурная кровь…
— Тоже кровь… — почти против воли выдавил Вернон и тяжело вздохнул, понимая, что не будет ни чулана, ни строгости, ни приличного воспитания. И все его силы в скором времени будут уходить лишь на то, чтобы оградить сына от дурного влияния племянника. — Мальчик останется.
После этих слов письмо вдруг задымилось, заискрилось, обожгло руку все еще держащего пергамент мужчины. Вернон дернулся, отбросил от себя писанину магов, и письмо вдруг исчезло, даже не долетев до пола.
— Ну-ну… — покачал головой мужчина, обнаружив на том месте, куда должен был упасть пергамент, стопку документов на имя Гарри Поттера. — Сомневаюсь я, что мы хоть что-то тут решали. Пойду я, накормлю Дадли и погуляю с ним сегодня, раз рабочий день сорвался. Надеюсь, носить на руках этого вельможного принца в ущерб собственному ребенку меня никто не заставит?
Горький вопрос улетел в пустоту, но остался без ответа. Вернон ушел, даже не обернувшись на свою жену, и это больно ударило по обоим супругам.
— Дурная кровь… — тихо прошептала Петунья и медленно поднялась с пола, подалась в сторону чулана, где все еще можно было найти оставшиеся после Дадлика вещи. Как все же хорошо, что природная бережливость не позволила Петунье избавиться от ставших слишком маленькими вещей.
Гарри Поттер что-то невнятно угукнул, и Петунья прижала к своей груди кроху: единственное, что осталось у нее от ненавистной и одновременно горячо любимой сестры.
Утро на Тисовой улице началось далеко не радужно, и Гарри Поттер, еще не зная о том, насколько он особенный, еще не подозревая о своем сиротстве и зыбком неясном будущем, стал первым камнем, расшатавшим опасную лавину.