Глава 1. О глупых маглах и их безграничной доверчивости (1/2)

Когда Петунья проснулась рано утром, настроение ее было не слишком радужным, и на то, разумеется, были свои причины. Как разумная женщина, осознанно взявшая на себя нелегкий подвиг материнства, она не решалась загружать усталого мужа проблемами. Тот зарабатывал деньги, содержал свою фирму, и его усов, о, вам достаточно будет поверить на слово, опасались все подчиненные до единого. И Петунья свято верила в то, что это отличное положение вещей. Ее же вотчиной оставался дом, пребывающий в идеальной чистоте, сад, ухоженный до последней колючки на розовом кусту, и маленький сын — воплощение любви двух непохожих, но абсолютно преданных друг другу людей.

И если дом, красивый как с рекламных проспектов, сад, цветущий буйно, но под властью прилежной хозяйки, радовали глаз и наполняли душу ощущением успеха, то с сыном все было не так замечательно. Если оставить в стороне бескрайнюю родительскую любовь и безбрежное умиление, вызываемое одним лишь видом пухлых розовых щек, Петунья чуть тревожилась за любимое и единственное дитя. Они как раз пришли к тому опасному периоду, когда малышу требовались особые забота и внимание, терпение и здравый смысл. Вчера Дадлик попытался пнуть ее прямо из коляски, требуя конфету, и это огорчило молодую маму едва ли не до слез.

В разговоре с Верноном она упомянула, что у их соседки обнаружились серьезные проблемы с дочерью, хотела подвести мужа к тому, чтобы тот проявил интерес: какие проблемы, в чем заключаются, как корректируются. Уже после этого можно было перейти к Дадлику и признаться, что день был заполнен не только словом «хаччу», но тот оказался на удивление рассеян. Слушал через слово, делал вид, будто понимал смысл слов, кивал невпопад. Охладел ли он к ней? Быть может, одна из новых работниц решила вскружить своему боссу голову?

Петунья знала, что ее муж — надежный мужчина, настоящий и преданный, в отличие от тех смазливых и бравых красавчиков, на которых так любят западать некоторые молоденькие дурочки. Сбегают из семьи, забывают о корнях, еще и поглядывают свысока, высмеивая чужие лишние фунты и стремление к респектабельности. Тьфу! Настроение испортилось еще сильнее, и Петунья даже отложила в сторону мягкую губку, которой наводила в доме утренний порядок. Дом для нее был как она сама: с солнышком им обоим требовалось проснуться, умыться, навести красоту. И со смятением в сердце этого делать не стоило.

И ведь было, от чего приходить в смятение! Мало того, что Вернон вел себя так, словно бы охладел к ней и к Дадли, но ведь он еще и решил разбередить старую рану. Ту самую, что почему-то неотрывно была связана в сердце Петуньи с молоденькими дурочками. Разумеется, Вернон решил вдруг вспомнить младшую сестру Петуньи, рыжую хохотушку Лили, которая с детства привыкла задирать нос и требовала к себе особенного отношения. Ну, конечно же, ведь быть особенной — такое достижение! Нет уж, нет уж, как все-таки славно, что они-то с Верноном — самые обыкновенные, нормальные люди!

Миссис Дурсль осознала, что мысли ее скакали в разные стороны, переходили с одного на другое. Это было совсем нехорошо, нельзя так волноваться! С нервной матерью Дадлик мог навсегда получить серьезную травму, а ведь его поведение уже сейчас вызывало беспокойство… Ну, вот опять! Петунья устало опустилась на кухонный стул, спрятала лицо в ладонях и покачала головой. И зачем только Вернон вспомнил об этих Поттерах? Знал же, что она ненавидит, когда в доме звучит это мерзкое имя. Еще и сына их упомянул, как будто бы забыл, что Петунья еще ни разу не видела своего племянника. И не показывала Дадлика сестре… И не заваривала чай ее мерзкому мужу, кривящему губы так, словно бы он наследный принц!

Нет, сегодня у Петуньи совершенно точно было плохое настроение. Настолько плохое, что она даже забыла о времени, погрузившись в невеселые мысли. Лишь тяжелая поступь Вернона наверху — ему определенно нужно заняться своим здоровьем в ближайшее время! — заставила молодую женщину вскинуться и удивленно посмотреть на часы. Завтрака не было! Кухня не прибрана! Каши для Дадлика нет еще! Даже бутылки молочнику не выставлены, а ведь он скоро придет и уйдет, оставив семью с пустом!

Всплеснув руками, Петунья кинулась за тарой, затем шустрой ласточкой метнулась к выходу, чтобы не упустить хотя бы это, и закричала от острого приступа паники. Ее сердце колотилось где-то в районе горла, бутылки выпали из ее рук и жалобно зазвенели, покатившись по ступеням. Маленький ребенок, кажется, годовичок, до этого мирно дремавший в свертке на пороге дома, распахнул свои сонные глазки, напрягся и громко, надрывно закричал, заполняя целую улицу истошными воплями.

«Боже мой, что же подумают соседи!» — мелькнула первая мысль в голове Петуньи, и она ловким коршуном бросилась вперед, схватила сверток и вернулась с добычей в дом. Громко хлопнула входная дверь, бутылки так и остались сиротливо лежать на ступеньках крыльца, а женщина, тяжело дыша, смотрела на орущий сверток.

— Милая, что случилось? — лестница тяжело заходила под поступью хозяина дома, и на сердце Петуньи стало полегче. Она была не одна, любимый муж находился рядом, и сейчас они вместе все решат.

— Тут это… — с трудом выдавила из себя женщина, показывая сверток, хотя уже начинала понемногу приходить в себя. Ничего ведь такого страшного не случилось. Неприятно, но в инциденте чета Дурслей никак не виновата, виноваты безответственные родители, что сначала зачали ненужного ребенка, а затем подкинули к порогу честных людей, словно в девятнадцатом веке. В конце концов, даже тогда уже были приюты, стоило ли так портить день кому-то еще!

— Что это? — Вернон уже выбрался в прихожую и тоже замер. — Откуда это взялось? Оно же сейчас разбудит Дадлика! Нам нужно вызвать полицию, мы не обязаны разбираться с тем, что произошло. Любовь моя, я сражен твоим милосердием, твоей сострадательностью, но поверь мне, в нашей стране есть целая система, и специально обученные люди сделают все, чтобы помочь этому…

Судя по тому, как Вернон витийствовал, он страшно разнервничался. Стоило хоть немного ободрить его, но Петунья все никак не могла выбраться из собственных переживаний и страхов. К счастью, муж замялся, но все же осмотрел орущий сверток. На какой-то момент его лицо исказила недовольная гримаса, но он быстро взял себя в руки и продолжил успокаивать жену, которая уже принялась машинально укачивать орущего младенца. Материнские инстинкты — штука страшная, как бы не пришлось решать проблему радикально.

— Мы платим налоги, чтобы толпы бездельников разгребали ошибки еще больших бездельников. Милая, все будет хорошо, нужно только вызвать полицию.

— Я… я просто растерялась, — Петунья наконец подала голос и протянула сверток Вернону. — Ты прав, нужно вызвать полицию, все объяснить и закончить с этим. И я должна идти готовить кашу и завтрак. Ты сможешь разобраться?

Все, что угодно, лишь бы говорить хоть что-нибудь. Если им удастся сделать вид, будто не произошло ничего странного или ненормального, быть может, беда обойдет стороной? Быть может, все еще обойдется? О, только бы хватило сил сидеть на полу в собственной прихожей и вести этот до безумия деловитый нелепый разговор.

— Опоздаю на работу, — недовольно буркнул Вернон, но принял ребенка, который больше не орал, только возился, как большая гусеница. — С другой стороны, я ведь глава своей компании, один день могут обойтись и без меня.

Что ж, семейная жизнь — дело такое, иногда требуется пойти на жертвы, если хочешь сохранить теплые отношения. Вернон хотел, даже очень, а потому потянулся к телефону почти безропотно.

— Вернон… — вздохнула тут жена, и супруги замерли в едином порыве ужаса.

Не обойдется.

Из свертка с младенцем вывалилось письмо, набранное изумрудными чернилами на свитке тончайшего пергамента, настоящего, старинного. Запечатано письмо было сургучной печатью с гербом, от которого в глазах Петуньи разлился такой ужас, что Вернон уже начал беспокоиться за рассудок своей жены.

Разумеется, письмо не сулило Дурслям ничего хорошего. А что вообще хорошего может обещать письмо, адрес в котором звучит как: «миссис и мистеру Дурсль, графство Суррей, город Литл-Уингинг, Тисовая улица, дом четыре, с напоминанием о светлой памяти мистера и миссис Поттер».