Часть 10 (2/2)

Зенины?

Сатору останавливается, Тоджи продолжает идти.

— Маки и Май — ваши родственницы?

— Мои племянницы. Не знал?

— Не знал.

— Слушай, ты сколько же с ним общаешься, что ни о чём не в курсе?

— Д-давно, — год, да? Даже больше, Сатору, если постарается и полистает галерею, скажет точно. — Он никогда не делился подробностями.

— Поверь, такими подробностями нет желания делиться. Маки, кстати, в курсе ситуации, а вот сестрёнку решила уберечь. Так вот, ты вовремя о ней вспомнил, — Тоджи ведёт ладонью по челюсти, там щетина пробилась, Сатору в квартире не заметил, — это она мне подсказала.

— А полиция?

— Полиция ничего не сделала, как видишь, мне пришлось самостоятельно разбираться. Может, оно и к лучшему, было приятно начистить ему рожу.

— Но целый месяц? — Сатору поддаётся гневу, звучит резко, Тоджи на такую мелочь не обращает внимание.

— Это был увлекательный месяц для моей племяшки, другая история, не об этом. Она явилась на порог квартиры, сама вся осунувшаяся, очки разбиты, на щеке ссадина.

А Мегуми?

Каким был он?

Как странно Тоджи говорит, для него самого месяц выдался нервным, для Маки увлекательным.

— Что ты хочешь услышать вообще?

У фонтанчика Сатору подставляет лицо воде, полощет рот, ощущая тошноту, зачёсывает влажную чёлку назад. Кофе пока не допил.

— Уже ничего. Это стрёмно.

— Не так стрёмно, как держать подростка на цепи на протяжении месяца.

— Наоя, — неуверенно произносит Сатору, имя оседает на языке чем-то похмельным, — точно с ним ничего не делал?

— Типа, не насиловал его?

— Да.

— Нет, я сам всё ещё думаю, чего ему надо было? Не мог завести себе экзотическую зверушку? И каждый раз убеждаюсь: Наоя окончательно поехал, ему было похрен, как издеваться над другими людьми. А тут уж ему в голову взбрело что-то странное, — Тоджи покачивается, его лицо освещает солнце, успешно пробившееся сквозь листву, — он мне тогда сказал: «Ты же не здесь должен быть», когда я приехал. Я в той глуши рисковал заблудиться, Маки, будь она неладна, криво описала дорогу, даже ориентиров никаких.

— Может, тебя вела родительская любовь?

Сатору вспоминает ту игру из рассказа Мегуми. Есть ли вообще эта родительская любовь или остался обычный долг — воспитать человека?

— Тц, ну да, любовь, — с сомнением принимает вариант Тоджи, — меня вела красная пелена перед глазами, выключенный телефон Мегуми, то, что я стал забывать, как он выглядит. И я увидел Наою, уши проколоты, живого места не осталось, всё тот же блеск в глазах, он выглядел нездорово. Он был во всем поместье один, ни одной служки, за ним в детстве ходили, чуть ли не в жопу целовали, не желая оставлять без внимания. И один, вместе с Мегуми.

— Давай сядем, — слабо просит Сатору.

— Ты блевать собираешься? Бледный весь.

— Может и собираюсь.

— Иди в туалет, и без того поганое этого утро.

— Давай, — начинает нервно трястись Сатору, — сядем. Пожалуйста.

Вежливость срабатывает, Тоджи крепко хватает его под локоть и ведёт к скамейке, усаживает, резко разворачивает к себе спиной. В таком положении становится легче. Не видеть, слушать.

— Я его спросил, постарался спокойно, где же должен быть Мегуми, а он отвёл меня. Всю дорогу смотрел на его таби, те почернели от грязи. Когда Наоя отодвинул фусума, Мегуми не шелохнулся. Он лежал к нам спиной, пришлось приглядеться — дышал.

Рассказ прекращается, Сатору поворачивается к Тоджи и видит не лицо — застывшую маску, полную печали.

— Тупая мысль, знаю, подумал тогда, что за жизнь увидел достаточно фильмов, самых разных, это всё равно ощущалось как кино. Наоя держал его обычно в другой комнате, на столике лежали фотографии, потом уже разглядел — старые семейные, где был я, где Наоя тоже. Мне хватило пары секунд, знаешь, схватить его за шею, услышать цыплячий писк, быстро прервавшийся. У него в глазах вроде и осознание проскользнуло, как включился ненадолго в реальность, выплыл из своего марева.

Голос Тоджи хрипит. Сатору думает — самое время кому-то из них разреветься.

— Я после этого нихуя не помню, его включило, меня выключило. Мегуми успел проснуться или отреагировал на шум.

— Как ты его не убил прямо там? — вопрос логичный, Сатору пытается представить себя в подобной ситуации. Не получается, он не отец, максимум — временная родительская фигура, и то на свиданиях. Мегуми в нём в подобном качестве никогда не нуждался.

Сатору ждёт не дождётся момента услышать, как Наоя сдох.

— Мегуми остановил меня, рука уже болела, потом стало понятно, что я два пальца сломать успел, постарался. Если бы не Мегуми, я его убил бы, превратил башку в кашу. Но, знаешь, стоило услышать родной голос, любимый голос, он же ещё прижал меня к себе, в грязных шмотках, от них воняло, мне резко стало поебать, я отпустил Наою, он, кажется, не дышал. Вцепился в Мегуми, было больно, я знаю, было больно, а ещё было плевать.

— Ты не сдал его полиции?

— Лишь из-за просьбы Мегуми, пришлось улаживать всю эту ситуацию «мой сын пропал» и «ой, он нашёлся» через знакомого. По официальной версии так и осталось —похитили, держали взаперти, у него чуть шрам на лодыжке не остался, я как сиделка себя с ним вёл, пока было время. Экзамены сдал, умудрился, мне только офигевать оставалось.

— Почему ты с ним не уехал?

— Птичка улетела, не собирался же я его всю жизнь держать рядом с собой? Тем более, после такого, требовалась свобода, он отлично с Итадори ужился.

— Так, ладно, — приходится сделать глубокий вдох и медленный выдох. — Теперь, когда вся предыстория, — на «вся» у Тоджи дёргается рот, уголок со шрамом, — мне ясна, скажи, что он умер долгой и мучительной смертью.

— Ага, — с налётом радости отвечает Тоджи, — он вернулся к отцу, к служкам, под постоянный присмотр. И даже так за ним не уследили, Наоя посреди ночи вышел во внутренний дворик и нажрался земли.

— Что?

— Да, стрёмная тема, знаешь, я не уверен, что это он сам сделал. На похороны меня никто не звал, да и не хотелось бы там появляться. Но наглотаться земли?

Кивнув, Сатору, предупредительно поднимает палец, успевает развернуться и свеситься со скамейки.

Тоджи цокает и говорит:

— Предупредил же: не блюй здесь.

Выворачивает знатно, Сатору закашливается и получает резкий и не такой сильный удар между лопаток. Прохожие обходят их по широкой дуге.

— Эй, слушай, — говорить больно, приходится пересилить себя, — а ты Зенин?

— Уже нет, — Тоджи бьёт напоследок и позволяет Сатору несколько секунд побыть в прострации.

— Мне жаль, что с вами произошло подобное.

— Со мной ничего не случилось.

— Мне всё равно жаль, блин, как я ещё должен это сказать?

Желудок перестаёт скручивать спазмами, Сатору вытирает рот и делает последние глотки из банки. Кофе всё такой же мерзкий. С привкусом рвоты.

— Спасибо за рассказ.

Тоджи смотрит на него скучающе.

Тема себя исчерпала, час наверняка прошёл, а то и два, Сатору готов и на три поставить, так его придавило услышанным. Пора разрядить атмосферу.

— Ты как, не передумал ещё насчёт отсоса? — тычется языком в щеку, забывает и делает это в больную, тут же кривясь.

— Ага, думаешь, мой хер живительный?

Уже лучше, они посмеиваются, и Сатору не ощущает былого напряжения.

— Пойдём обратно, — зовёт Тоджи.

Его «решай сам» успело потерять силу.

Посвящение в семейную тайну прошло успешно. У двери в квартиру, доставая ключ, Сатору не вовремя вспоминает фразу «избавиться от тебя».

— Я никуда не собираюсь, — обещание выходят драматичными, — от него. Просто, чтоб ты знал.

— Открывай давай, — в голосе Тоджи получается уловить сомнение.