Глава 96. (2/2)
- Фигура, платье, обувь, прическа, украшения, - коротко перечислил Люциус, все больше укрепляясь в мысли, что милосердие Мерлина в этот вечер обошло его стороной.
- Да-да, все понятно, - закивал следователь. - Мистер Смит, - обратился он к совсем молоденькому парнишке в аврорской форме с оттопыренными ушами, - надобно сделать снимки, прежде чем мы приступим к осмотру. Займитесь этим.
Камера защелкала, но не успел Смитти сделать десятка фотографий, как вздрогнул всем телом и едва не выронил её из рук от голоса, разрезавшего воздух в помещении, как ножом.
- Что здесь происходит?!
У входа в библиотеку стоял Гарри — Гарри Поттер. Растрепанный, в натянутых наспех джинсах и мятой футболке он выглядел так, будто его только что подняли с постели, что, вероятнее всего, было недалеко от правды. Зеленые глаза за стеклами знаменитых круглых очков профессиональным взглядом обежали помещение и сфокусировались на том, куда все остальные смотреть избегали.
Внутри что-то оборвалось и грохнуло вниз. Взгляд ощупывал тонкие лодыжки, худые икры, короткое золотое платье, рассыпанные локоны такого знакомого оттенка — но разум отказывался верить в то, что так ясно видели глаза. В одно мгновение перед его внутренним взором пронеслась целая галерея женских фигур и лиц. Он всматривался в каждое из них в попытке сличить, примерить, совместить с тем, что видел перед собой — и всякий раз безуспешно. Сердце уже знало ответ; все его существо отказывалось его слышать.
Забыв обо всех инструкциях, предписаниях, правилах — обо всем том, чему его учили, Гарри бросился к распростертому на полу телу. Один из авроров хотел было преградить ему путь, но Фоули ловко перехватил того за рукав. Обхватив девушку за худые плечи, он перевернул её и, удерживая голову на локте, точно ребенка, рывком сбросил глупую маску, которая в полной тишине грохоча откатилась в сторону.
Мимо Гарри, куда-то поверх его плеча, смотрели карие глаза. Широко распахнутые глаза, в которых детское удивление застыло навеки вместе с толикой обиды, отражавшейся в изломе столь же неподвижных бровей.
- Гермиона! - срывающимся голосом позвал он и встряхнул её, что было силы. - Гермиона, очнись! Пожалуйста, Гермиона!.. - видя, что она никак не реагирует на его зов, Гарри беспомощно огляделся по сторонам и закричал, чувствуя, как горло сжимает подступающая паника: - Помогите же ей! Почему вы все стоите?! Вызовите целителя, нет, бригаду из Мунго! Ей ведь еще можно помочь!..
Но все застыли, словно изваяния, и лишь старательно отводили глаза, избегая встречаться с ним взглядом. Наконец старый Фоули сделал шаг вперед и ласково, с щемящей нежностью и состраданием коснулся его напряженного плеча.
- Мне очень жаль, сынок. Ей уже не поможешь.
Эти слова провалились куда-то внутрь, в пустоту, и их тут же подхватило гулкое, бездушное эхо. Не поможешь, не исправишь, не изменишь!..
«Я был дураком, раз сомневался в тебе»
«Все в порядке, ты, главное, не переживай»
«Мы не могли быть уверены в том, что в Министерстве сможем обеспечить тебе безопасность, и решили, что Малфой-мэнор в этом плане надежнее»
«Все будет хорошо...»
Кретин, идиот, придурок! Как много пустых, никчемных глупостей он наговорил ей в последнюю встречу, но не понял, не почуял, даже не подумал о том, что она была и в самом деле — последней.
«Когда-то же надо уже начинать учиться признавать свои ошибки!»
И это он сказал ей, ей, той, кто никогда не ошибалась!.. Той, что поддерживала его всегда, в любой ситуации, что бы ни считали другие. Слышался ли ему голос чудовища в стенах школы или рассказывал он о возрождении Волдеморта из мертвых — ни разу Гермиона не посоветовала ему отоспаться и отдохнуть. А он предал её, бросил одну, не поверил, не проверил, не уберег…
Чьи-то руки крепко, настойчиво обхватили его за плечи, а другие — чужие, мерзкие, забрали её, отняли, вырвали, оставив его с ощущением фантомной тяжести её головки на локте и пустотой — огромной, сосущей, затягивающей, как черная дыра. Он видел, как деловито передвигались авроры, выполняя положенные протоколом действия в утвержденной последовательности, слышал тихие, приглушенные голоса, обсуждавшие, что делать дальше, но не мог бы с уверенностью сказать, где и что теперь он сам. Его как будто не было. Была лишь пустота — нет, не пустота, а дыра, пробитая в груди навылет. В эту дыру утекало все, что у него было, оставляя лишь боль, и края оседали, осыпались, делая её еще больше. Казалось, еще немного, еще чуть-чуть — и эта воронка сожрет его целиком, а потом выйдет за пределы его тела и двинется дальше, превращая весь мир в скопище пустоты и боли. Мир, в котором больше нет её. Мир без Гермионы Грейнджер.
Потому что Гермиона Грейнджер умерла.