Глава 11 (1/2)

Дайан вернулся на Колледж-Лейн, чтобы забрать детей и заодно увидеть Валери. Ялу сказала, что миледи в саду.

Сад был не просто садом, а садом ведьминым. И Дайан мог поклясться, что это одно из прекраснейших мест на земле, если бы был уверен, что он действительно расположен на ней. Всё дело в том, что он бывал в саду, и не раз. И каждый раз тот представлялся обширным, не менее пяти тысяч квадратных ярдов. Поместить такие угодья незамеченными на закреплённой за «Голубым пальто» в соседстве с другими зданиями территории казалось просто немыслимым. Да оно так и было, если подходить к местоположению ведьминого сада рационально. Но поскольку рациональное на Колледж-Лейн трещало по швам и расползалось, словно плохо подогнанное по размеру платье, Дайан принял решение поступить, как обычно поступал в доме миледи. Наплевал на рацио и просто, когда нужно, открывал в стене патио полукруглую деревянную дверь на чугунных петлях и с таким же кольцом, а потом затворял её за собою.

Так он сделал и сейчас.

Птичье разноголосье взмыло вокруг и над, а со всех сторон окружил запах цветущих кустов чубушника, который, впрочем, тут же уступил аромату жасмина. Дайан шёл по каменной дорожке и попеременно окунался во вскипающие запахами фонтаны кустов персидской сирени, белого шиповника и пушистой, словно волосы ребёнка, спиреи.

Всё дело в том, что ведьмин сад прикидывался культурным, в то время как на самом деле (Дайан просто шкурой это чувствовал) был диким и дремучим. Можно было быть уверенным, что любой, кто зашёл бы сюда без полученного от миледи разрешения, сгинул бы в одном из затенённых уголков. Возможно, его бы задушили плетями настурции, а после унесли в неведомый муравейник невероятно выносливые муравьи.

Миледи пригласили Дайана сами. Не сразу, конечно. Всего лишь прошлой весной. «И почему не раньше?» — возмутился Дайан. «Всему же своё время», — сказала Сесиль.

Действительно.

В Ливерпуль Дайан прилетел осенью. Это теперь он знал, что уже тогда сад оглушающе буйствовал лиственными огнями, обсыпался ягодами, пряными грибами и тяжёлыми тыквами. Сам же Дайан едва успевал следить за жизнью в лёне и вне его. Уж не до сада, как, вероятно, верно рассудили миледи. Чего стоил один ведьмин офис или полуреальные шоу Балицки у монумента Королеве, открытие существования ея же нечисти при дворе Питера Бауэра и его притязания, беременность, похищение и счастливая катастрофа в «Золотой гордости». Дайан едва, но с энтузиазмом, справлялся с жизнью, а ведьмин сад спал под снегом.

Первой ливерпульской весной Дайан донашивал двойню и переживал за судьбу Джона, потом погрузился в отцовство, потом выстоял против эриннии святого отца Клирхеда, потом отпраздновал черничный лугнасад и снова забеременел. Всё это время сад покрывался зеленью, цветами и растил птиц и плоды, терпеливо Дайана дожидаясь.

Только на вторую весну в городе и в лёне, уже когда Дайан переменился и перестал быть человеком, Валери встретила его в веллингтонах в цветной горошек и обронила: «Мы решили, что пора познакомить тебя с садом. Сейчас там сходит снег, вот-вот зацветут крокусы и прилетят чёрные дрозды. Но он уже проснулся и готов бодрствовать до ноября. Пойдём?»

Конечно Дайан пошёл. И, конечно, задался справедливыми вопросами, как такой большой сад возможен посреди Ливерпуля и как он остаётся неотмеченным на карте. «Мы привезли его с собою, милый, — просто сказала Сесиль, баюкая руку на круглом животе. — Он наш ведьмин сад».

Дайан шёл мимо мшелых кладок изгородей из круглого камня; мимо подёрнутых зелёным туманом отворяющихся почек жимолостей и рододендронов, мимо чаш и ваз из белого мрамора, которые оплетали ещё сухие шнуры плюща и дикого винограда. Мимо белеющих прямо из чёрной мартовской земли нарциссовых полян и гиацинтовых ведьминых кругов под деревьями. В небе играло солнце, то скрываясь за клочковатым облаком и делая сад холодным и по-весеннему сырым, то гостеприимно выкатываясь на всеобщее обозрение, после чего сад начинал гореть блюдцами снеговой и дождевой воды в каждом ведре, ковше и на каждом металлическом боку, будь то носик лейки или жестяное кашпо.

«Джон ни словом прежде не упомянул, что у вас здесь так красиво», — то ли с упрёком, то ли с сожалением сказал Дайан.

«И не должен был. Все в лёне знают об этом месте, но говорить о нём можем только я и Сесиль», — Валери сорвала серо-жёлтую вербную почку, растёрла ту и поднесла к носу. Было заметным, что обе ведьмы получают почти языческое удовольствие от сада. На каждый ком земли, лужу и пьющего из этой лужи воробья, хозяйственную тачку для сорняков, гибкую, оттаявшую после зимы ветку, пару садовых перчаток или глубокую плошку с выгнанными луковицами тюльпанов они смотрели с такой радостью и любовью, что Дайан задался вопросами: доставалось ли таких взглядов конунгам и достанется ли хоть один такой родящимся у них сыновьям?

Обе миледи, несмотря на изрядную беременность, скоро шли по дорожкам мимо овощных, ещё пустых, грядок и теплиц, мимо наполненной тёплым туманом зимней оранжереи, за стёклами которой были различимы простые глиняные горшки, выстроенные вдоль стен, с уже зелёными всходами базилика, петрушки и луковых перьев. Ни та, ни другая не испытывали никаких трудностей, свойственных дамам в их положении, оставаясь полными жизни, мёда и яда.

Какой-то совершенно невообразимый тис вырос перед ним, словно из-под земли. Не иначе, что Дайан отвлёкся в мыслях и просто не заметил, как его привели к дереву. Тис, на погляд, не уступал в высоте трёхэтажному дому. Ветви его, уже ощетинившиеся мягкими крошечными иглами, корявым гигантским куполом вскидывались и никли обратно к земле. А сама земля под ними и вокруг неохватного могучего ствола была голой, потому что ни одна трава и ни один цветок не могли вырасти в ядовитой тени этого дерева.

Но самым изумительным в открывшемся Дайану был мерцающий, рдяно-рубиновый пульс, что свисал из узловатой кроны и чуть раскачивался. Показалось, что это красная свеча зажжена в стеклянном кованом фонаре, который колыхался на ветру в надетом на крепкую ветку кольце. Но Дайан ошибся.

«Познакомься, — Валери оперлась о его локоть всем телом и шмыгнула ставшим мокрым от быстрого шага прекрасным носом, тут же мазнула его кончик шерстяной митенкой, — это Любящее Сердце».

«То самое, в котором вы сохраняли от боли души Иво и Ялу?» — Дайан приблизился.

«Да. Душа Никки гостила в теле Элека, а души Иво и Ялу здесь… Не трогай веток и коры», — даже радостно предупредила Сесиль.

Это действительно был фонарь. Но за почерневшим от времени кованым корпусом и чуть мутным стеклом горела не свеча. Сердце. Любящее Сердце. Оно билось ровно и незыблемо, разве что чуть убыстрилось, стоило встать близко. Дайан мог бы поклясться, что ему обрадовались и это чувство он именно услышал. Оказалось, что если смотреть на и слушать Любящее Сердце дольше нескольких секунд, то можно начать слышать дыхание сада, которое следовало за драгоценным рудяным ритмом. И даже попасть в этот ритм самому. «Привет», — прошептал тогда Дайан. Любящее Сердце окатило ответным всполохом.

Теперь же Дайан пробирался под касающимися его покрытыми цветами ветками и наслаждался поиском Валери, но не терял бдительности. Сад был, как он очень скоро понял, под стать самим ведьмам. Как Валери и Сесиль под шикарной и лощённой внешностью и манерами держали в узде страшные, беспощадные, но и милосердные сущности, так же и сад прятал за состриженной травой, выстроенными альпийскими горками и островами выбеленных беседок дремучую гать. Казалось, стоит сойти с тропинки, как схватят зелёные руки дриады* или Лесного Короля**. Но «казалось» себя до сих пор не оправдывало: из-за поворота дорожки выскакивали то грядка с кудрявой редиской, то полыхающая календулами клумба, то козлоногий зазеленевший бронзовый сатир, а то и вовсе обыденное цинковое ведро с переливающимися через его обод ярко-розовыми петуниями, а вовсе не покрытая занозами и жаждущая зарыть тебя, как удобрение, под корнями дерева дриада.

Валери нашлась в садовом домике. Она стояла на коленях перед выстроившимися горшками и рассаживала в те уже зацвётшие черенки пеларгоний. Самый крупный горшок стоял на кругляше осинового спила у дорожки. Ещё несколько спилов лежали вдоль той же, только на расстоянии друг от друга.

— Помочь расставить? — спросил Дайан, склоняясь и целуя Валери.

— Привет. Пожалуй, помоги, — согласилась та, сняла перчатки и ушла в домик, в котором села в старое кресло с полинявшей обивкой.

Обе двери домика стояли настежь, под коньком крыши висел скворечник, а у стены и над крышей росла липа. Вдоль дорожки, по которой пришёл Дайан, цвела белыми и лиловыми хвостами астильба, волновался ароматный до дурноты, стоило растревожить листья, мужегон, толстели разноцветные полосатые копны хост и стелился мелкий розовый вьюн.

Разделавшись с горшками, Дайан шагнул в домик. Всякий раз, уже сидя внутри во втором вылинявшем кресле, Дайан радовался растворенным дверям. Иначе приходилось чувствовать себя слоном в посудной лавке. Даже теперь длинные ноги Дайана дотягивались до порожка. Хотя кресло было удобным. Подушки в вывязанных крючком наволочках мягкими. Стены изнутри, выкрашенные когда-то светло-голубой, а теперь кажущейся серой и шершавой краской, были чистыми и сухими. Весь домик пах лавандой и исключительно располагал к себе. На столе, покрытым скатертью из белого хлопкового тюля, стояли ваза с незабудками, голубой чайный сервиз, банка джема и тарелка бисквитов. У джема, по скатерти, крутились три муравья.

Валери разлила чай для двоих. И когда Дайан надумал отказаться, протянула когтистую лапку к стоящему в углу белому комоду (тоже очень маленькому), вытянула на себя ящик, уже оттуда достала бутылку с бренди и здорово так ливанула в чашку Дайана.

— Есть ли предел твоему совершенству и таланту аргументировать?.. — меланхолично, но искренне протянул Дайан.

— Нет, — так же ответила Валери, удовлетворённо выдохнула и плеснула из бутылки уже в свою чашку. Потом откинулась на спинку кресла, отпила и сказала: — Ты чуть не поломал мне Кота.

— Валери, прости. Я не хотел навредить Коту.

— А чего ты хотел?

Дайан глянул на Валери, чтобы определиться сразу с нескольким: как говорить, что говорить, а главное — на что рассчитывать.

Валери Сэндхилл сидела в кресле, скинув босоножки и подтянув под себя обе ноги. Она могла так сделать, потому что, вот уж действительно, садовый домик был тоже ведьминым и был отстроен именно для таких маленьких женщин, как она и Сесиль. Сама же следила за Дайаном из-под волнистых полей соломенной токильи, держа в одной руке чашку, а другой задумчиво накручивая на палец выбивающиеся из-под тех же шляпных полей локоны.

Дайан видел, что незанятая чайной чашкой рука ведьмы перебиралась с волос на янтарную каплю серёжки, потом ложилась на шею, потом могла накрыть декольте или погладить плечо, снова вернуться к волосам или разгладить по коленке простенькой расцветки рабочее платье. Все эти оглаживающие путешествия внушали: Валери отдыхает и даже словно благодарит саму себя. И, может, весь разговор не обязательно будет неприятным и напряжённым, а, наоборот, таким же лёгким и непринуждённым, как синичий свист или медленный, но верный рост зелени вокруг.

Может. Но это вряд ли. Потому что, в отличие от легкомысленной когтистой лапки, взгляд Валери, пусть и прикрытый стрелами ресниц, пристально остановился единственно на Дайане.

Короче, вилять было нельзя.

— Я хотел помочь девушке. Проститутке, что сидела в камере с Астер. Её жизнь была не сахар.

— Разве что она сама такую выбрала, поэтому должна была прожить до конца.

— Каким образом? Переходя из рук в руки от одного отчима к другому? — чётко, но зло произнёс Дайан.

— Ну да… — протянула Валери, взгляда не отвела, вот только чашку опустила на блюдце. — Дайан…

Она остановилась на имени, глубоко вдохнула и выдохнула.

— Ты всё больше становишься вампиром, раз позволяешь себе злиться уже на меня.

Дайан хотел возразить, но Валери нетерпеливо отмахнулась.

— Вряд ли ты способен или хочешь держать это под контролем. Это ваше видовое: отсутствие страха за последствия и перед наказанием. Видел бы ты Джона на заре нашего с ним знакомства.

— Что, совсем несгибаемый и безнадёжный? — свёл брови Дайан.

— Просто пиздец, милый.

— Я не хотел.

— Знаю, само получилось. Иногда гнев выглядит очень эффектно и к месту. Он говорит о том, что у тебя есть принципы. Но, Дайан, ты ведь абсолютно не отслеживаешь взаимосвязей. Откуда тебе знать, кем прежде была та проститутка?