14. Моё море (2/2)

* * *

Гермиона дожидалась его у выхода из спорткомплекса. Из-за беготни до медпункта и обратно, из-за невольных переживаний за мальчика, из-за того, что всё прошло не идеально (как он планировал), а с погрешностями, Люциус и не заметил свою оплошность.

А Гермиона заметила.

— Мне казалось, что я выяснила, откуда у тебя тот шрам на животе, — заговорила она. — Теперь начинаю сомневаться.

Между строк читались вопросы: «Ты мне солгал? Или детям? Или всё же мне?»

— Слишком много внимания этой отметине.

— Так кому ты рассказал правдивую историю? И рассказал ли вообще?

— Сегодня ты услышала правду. Пошли, нам лучше поговорить в машине.

Гермиона немного помялась на месте (скорее всего, для вида), а потом двинулась к стоянке. Первые несколько минут ехали молча, и Люциус всё ждал, ждал, ждал — когда же вновь польются вопросы? И дождался.

— А тогда, в прошлый раз? — спросила Гермиона так, словно они и не останавливали этот разговор. — Почему ты не рассказал мне правду?

— О чём? Что мой отец ударил меня шпагой и не позволил использовать зелья? Что он нещадно меня «гонял» каждый чёртов день? Что тот порез заживал месяца три? Зачем мне было этим делиться — чтобы ты начала меня жалеть? Нет, не так. Чтобы у тебя было ещё больше поводов меня жалеть?

— Но детям ты рассказал.

— Им не нужны подробности. И такие истории западают в память.

— А что насчёт меня, Люциус? По-твоему, мне можно и выдумку «скормить», лишь бы отстала?

— С тех пор прошло много времени, милая. Тогда мне действительно было необходимо, чтобы ты прекратила расспросы. Для такой откровенности мы мало знали друг друга. Нужно было время.

— Нет, для откровенности необходимо доверие. Если ты мне не доверял, мог бы так и сказать. Мол, это слишком личная история.

— Я пытался.

— Ты увиливал.

— Мерлин! С каких пор это считается преступлением? Часто ли ты откровенничаешь со мной? Даже сейчас? Что такого сокровенного я знаю о тебе, чего не знают остальные?

— Многое. Интимное.

— Это не в счёт. Что-то о тебе. Что-то помимо одной-единственной истории из детства о том, как ты мёрзла в своей спальне.

— Я рассказала тебе, как Драко увеличил мои передние зубы.

— Ладно. Тогда что-нибудь помимо этих двух историй из детства.

— Спрашивай. Я, в отличие от некоторых, не строю из себя жутко загадочную личность. Что именно тебе интересно?

— Расскажи о своих родителях, например. Если, конечно, ты уже готова говорить об этом. Почему я до сих пор не знаком с мистером и миссис Грейнджер?

«Потому что ты последний, кого молодая девушка захочет представить своей семье».

— Потому что мои родители мертвы.

Тут просто необходимо было выдержать паузу. Бесконечную.

Во время которой всё вокруг словно замерло, и слова просто не могли вырваться наружу.

— Как давно? — тихо спросил Люциус.

— Больше года назад. Был пожар. Неисправность проводки или что-то вроде этого. Я не смогла достать почти никакой информации, только нашла их могилы. И ничего не поделать, они уже мертвы. Были — и вот их нет. И всё из-за меня.

— Ты испортила им проводку? Или развела огонь? Иначе твоё самобичевание выглядит неуместным.

— Я была в Англии. А они — в Австралии. Потому что я их туда отправила, модифицировав им воспоминания. Они даже не помнили, что у них есть дочь, понимаешь?

«И после это ты продолжаешь стирать память людям. Неисправимая, неисправимая Гермиона».

— И после этого я стёрла память тебе. И Оливеру. Я ужасный человек.

Надо же, не прошло и полугода, а они уже мыслят в одном ключе.

— Вовсе нет, милая.

— Не надо меня успокаивать. Ты и сам считаешь, что я не должна была использовать Obliviate в тот раз, с тобой.

— А в случае с родителями — была необходимость?

— Был Волдеморт. Я сделала это ради их же безопасности. Тогда мне казалось, что это пусть и радикальный, но полностью оправданный шаг. Они бы ни за что не уехали без меня, расскажи я им всё. И я отыскала заклинание, которое вернуло бы всё обратно. Их нужно было просто переместить как можно дальше от этого вашего Тёмного Лорда, понимаешь? А Гарри… Надо было ему помочь… Со всем этим… Ты знаешь…

На последних словах Гермиона всхлипнула. Секундой позже догадалась съехать на обочину и затормозить.

— И ты помогла, насколько мне известно, — отозвался Люциус.

— Да. Но мои родители погибли.

— Ты ничего не могла с этим сделать.

— А вдруг выход был? Придумать план получше, например.

— Интересный ход мыслей. Может, и мне следовало найти другой путь, чтобы не совершать своих ошибок? Может, у меня получилось бы не принимать метку? Или я сумел бы после возрождения Тёмного Лорда перейти на другую сторону? Сумел бы обезопасить свою семью? Может быть. Или нет. Мы не узнаем, Гермиона, потому что это уже случилось. И если у тебя нет Маховика Времени под рукой, то проверить уже ничего нельзя.

— Знаешь, на третьем курсе у меня был Маховик. Целый год им пользовалась. Мы с его помощью спасли Клювокрыла от казни.

— Кого?

— Гиппогрифа, который ранил Драко. Между прочим, если я не ошибаюсь, ты делал всё возможное для того, чтобы эта казнь состоялась. Но мы тебя обошли, — Гермиона даже слегка улыбнулась.

— Так я и знал, что здесь дело нечисто. Дамблдор просто так выдал тебе Маховик?

— Макгонагалл дала мне его в самом начале учебного года. Я посещала несколько уроков одновременно. Хотя, честно сказать, Прорицания с Трелони того риска не стоили. И я их бросила вместе с Маггловедением.

— У тебя была возможность пользоваться древним магическим артефактом и дальше, но ты отказалась по собственному желанию?

— Играть со временем опасно, дорогой. Или ты хотел бы попасть в прошлое?

— Конечно.

«И сказать себе, что я идиот. «Ты идиот, Люциус, и останешься идиотом ближайшие десять, пятнадцать, двадцать лет. Будешь совершать одну ошибку за другой. Но ничего страшного, смирись с таким положением дел и постарайся это пережить». Да, так бы и сказал. Неплохая идея».

— Изменив его, ты создал бы временной парадокс. Настоящее бы не наступило.

— Я знаю законы времени и не стал бы ничего менять. Просто сказал бы себе, что всё в конце концов наладится. Знаешь, как тяжело месяцами сидеть в камере Азкабана, зная, что и после окончания срока тебя не ждёт ничего хорошего? У меня были галлюцинации. Я сходил с ума. Мне нужно было хоть что-то.

— Ты бы вернулся на год назад и заявился к себе в камеру с новостью, что всё будет замечательно? — судя по тону, Гермионе эта идея казалась совершенно абсурдной.

— Да. Если бы у меня получилось добраться до камеры, разумеется.

— Не думаешь, что ты бы принял себя за очередную галлюцинацию?

— Надежда всё равно появилась бы. В хорошие новости всегда хочется верить, они помогают держаться, добавляют сил.

— Ты и так неплохо справился. А люди, которые встречаются сами с собой из-за путешествий во времени, чаще всего сходят с ума. Более того, могут и убить себя.

— Я и без того был не совсем в здравом уме.

— И какие у тебя были видения?

— Крысы шумели в камере. Точнее, мне казалось, что это была одна крыса. Чертовски неуловимая крыса.

— Но в Азкабане не водятся никакие животные, даже паразиты. Разве нет?

— Поэтому мы и говорим о галлюцинациях.

— Тогда это самый скучный «глюк» из всех возможных. Ты мог бы слышать голоса, рассказывающие страшные истории. Мог бы видеть призраков. К тебе могли бы приходить знакомые, которых ты не видел десятилетиями... Знаешь, один из хоркруксов Волдеморта как-то внушил Рону, что у нас с Гарри тайный роман. Он видел, как мы целуемся, сплетничаем о нём. И поверил в это! А ещё у нас был пациент, которому всюду мерещились фестралы. Он их видел буквально везде! И что у тебя — обычная крыса? Как скучно, особенно для подсознания волшебника с таким богатым жизненным опытом.

— Ты разочаруешься, но я эту крысу даже не видел, было темно. Только слышал шуршание.

— И с чего ты взял, что это грызун? Шуметь могло что угодно.

— Понятия не имею. У меня тогда очень сильно болела голова. Почему-то я был уверен, что если прикончить этого мелкого паразита, то и мигрень пройдёт.

— Ты говорил об этом в Мунго?

«Чтобы они поместили меня в одну палату с Локхартом? Нет уж, увольте».

— Когда я очнулся в больнице, никакого шума уже не было. Тишина и спокойствие…

«Если не считать агрессивно настроенных медработников, конечно».

— Любопытно… — протянула Гермиона и перевела разговор на нейтральную тему.

Вскоре она нажала на педаль газа, и автомобиль вновь двинулся по направлению к дому.

* * *

В последующие несколько дней разговоров об Азкабане и мышах они больше не вели — вроде бы и не намеренно, но обходили эту тему стороной. Но и без того было что обсудить. Например, одного из членов семейства Уизли.

— Рон сегодня заходил в Мунго, — с порога заявила Гермиона.

— Надеюсь, при этом никто не пострадал?

— Ты преувеличиваешь его эмоциональную неустойчивость. При желании он может быть очень сдержанным. Не таким «каменным» как ты, конечно, но всё же.

— И на сей раз у него было желание?

— Видимо. Мы не ругались, а просто поговорили.

— Хочешь сказать, что он не против наших отношений?

— Ну разумеется, он против. Но бунт поднимать не собирается. Рон меня не то чтобы осуждает, но и не поддерживает. Как, впрочем, и большая часть всех остальных. Одобряет тебя только Луиза. Другие стараются как-то меня предостеречь.

— И почему я не удивлён?

— Потому что это логично. В прошлом ты не раз достаточно прозрачно высказывался против магглорождённых. А ещё ты недавно развёлся, у тебя сын — мой ровесник. Ты сидел в тюрьме, чёрт возьми! Угрожал жизни моих друзей, да и моей тоже. Именно это всё первым делом вспоминают те, кто слышит новость о нашем романе. Гарри отреагировал лучше всех, потому что он нас видел. Вместе. Целый вечер в домашней обстановке, а не две минуты в коридоре Мунго. Остальные не могут себе это представить. Знаешь, какой основной аргумент Рона против тебя? Он считает наш роман бессмысленным, потому что ты никогда не сделаешь мне предложение.

— Что за глупость!

— Я сказала ему ровно то же самое, — Гермиона мягко улыбнулась. — Это особенно забавно звучит, учитывая, что с ним мы расстались именно после того, как я увидела кольцо.

— Подожди… То есть ты тоже считаешь, что я никогда не решусь сделать тебе предложение?

— Нет, я так не считаю. Решимость тут не при чём. Просто свадьба нам вообще не нужна.

— А если я считаю, что нужна? Ты что, убежишь? — спросил Люциус.

А про себя добавил: «Даже если попытаешься, я тебя догоню. И верну».

— Никогда я от тебя не убегу…