А теперь ты просто страница (2/2)

Оглядываясь на пару секунд назад, я уже могу трезво рассудить о том, что это было неадекватно. Резкий эмоциональный скачок, и воспоминание о брате, которое я запирал в глубине подсознания каждую паническую атаку. Запру и сейчас; затолкаю в засасывающую канаву с зыбучей почвой. Пусть она высосет из меня все негативные воспоминания, а я поверю, что так проблема и решится. И зачем тратить деньги на психотерапевтов, если можно в себе захоронить все свои переживания? Без Чана это бы продлилось дольше. Пусть он и был причиной. Крис, будто прочувствовав это, спрашивает:

— Я что-то могу сейчас сделать для тебя?

— Вообще-то можешь, — я решаю воспользоваться своей наглостью. — Можно ли мне дотронуться до тебя?

— О… — видимо, эта идея приходится Чану по душе, пусть он этого и не ожидал. — В любое время, Чонин. — Бан аж ёрзает на месте.

Он хочет встать, но это делаю я. Поэтому, он остаётся на месте. Я двигаюсь к нему, и сажусь колено о колено к нему. Я правда это делаю? Несмело протягиваю руку к его оголённым предплечьям. Вздыхаю. Давай, назад дороги нет. Я закрываю глаза. Пальцы касаются подрагивающей под ними кожи. Слышу выдохшую усмешку Чана. Я сжимаю его мускулы.

— Открой глаза, — слышу я. — Тут ничего такого нет.

— Я стесняюсь, — не дожидаюсь его приказа посмотреть ему в глаза, и говорю это, поддерживая зрительный контакт.

С трудом. Чан насмешливо хмыкает, и я не могу оторвать взгляда с его серых глаз. Это палка о двух концах. Если я опущу глаза, обратно их не подниму. И если я буду рассматривать его глаза, обратно взгляда я уже не отведу. Я сжимаю его бицепс, глядя ему в глаза. Он напрягает колени, согнув их. Ничего не говорит. Это и бесит, и интригует. Я неспециально это делаю — глажу вниз по его рукам. Его руки будто твёрдые, но становятся мягче под моими пальцами. Растягиваю удовольствие. Бан протягивает ближе своё запястье. Медленно провожу по его венам. Улыбка Чана из любопытной переходит в градиент удовольствия, и тот издаёт вздох. Чувствую комки его мурашек под подушечками пальцев. Его вены согласно выступают, будто идут навстречу моим рукам. Подрагивают. Мои пальцы касаются опасной зоны. Ладони. Я даже этого не вижу. Чан выпрямляется, и становится шире. Я проигрываю игру в гляделки. Майка, оголяющая его подмышки, немного показывает линию его груди. Чан ловит этот взгляд:

— Может, ты всё-таки хочешь, чтобы я обратно разделся?

— Я… — мысли о тревоге, и прошедшем раздражении сменяются другими.

Только сейчас ловлю себя на мысли, что я не могу оторваться от Чана. Ни при каких обстоятельствах. И боюсь даже что-то начинать, ведь думаю, что не остановлюсь. Замечаю, что моя рука всё ещё у его ладони. Чёрт. Я ведь правда мог взяться с ним за руки. Отдёргиваю руку, и… Хотя, я опаздываю. Он берёт меня за руку, переплетая со мной пальцы, и запястья. Сердце вздрагивает. Он нахально улыбается:

— Всё моё тело — в твоём распоряжении.

— Звучит двусмысл… — я глотаю последние слоги, увидев, что наши руки реально переплетены. Поднимаю снова голову. Чан снова смотрит на меня так.

— Какие у тебя сейчас мысли в голове? — о том, что когда ты смотришь на меня так — я не понимаю, что со мной творится.

Добровольно хочется прикасаться вампира? Я хочу плакать, глядя ему в глаза? Сердце бьётся от факта, что он сидит напротив? И я не могу даже поверить, что наши руки переплетены, а люди за дверью хотят его? Что я думаю? Перечёркиваю все выше-перечисленные ответы, и прочищаю горло. Давай, умник, придумай что-нибудь. Чан наклоняет голову:

— Ты сегодня не прекращаешь меня удивлять, лис, — достаточно его большому пальцу погладить мою ладонь, как у меня мурашки гурьбой пройдут по телу. Кадык вздрагивает под подбородком. — Раз уж на то пошло, позволь и мне тебя удивить… — Чан двигается вперёд, не разрывая зрительный контакт. Рефлекторно отшатываюсь, но он удерживает меня за руку. Чёрт, она же совсем вспотела. Крис приближается к моему лицу, и тихо спрашивает. — Можно тебя поцеловать?

— Нет.

Всё. И Чан сам ослабляет хватку, что я расплетаю пальцы, убрав руку. И я прихожу в себя. Какие чувства, Чонин? Тебя просто хотят трахнуть, не забывай. Нет в его глазах ничего, кроме вожделения. Ты уж перестань, и с братом его не сравнивай. Вздыхаю пару раз. Кислород должен распутать этот запутанный клубок в голове. Нет чувств. У тебя нет чувств к вампирам. Его тело это… У тебя просто утренняя, нет, вечерняя эрекция, вот и реакция бурная. Сейчас всё исчезнет. Я здесь уже вторые сутки. Пора уходить. Бан начинает оправдываться:

— Прости, что причинил тебе дискомфорт! Я… Мне не стоило говорить этого, — странно, что он говорит это, после того, что я потрогал его. Я встаю из-за стола, и отворачиваюсь. Что-то я здесь задержался. — Эй!

Я засовываю руки в карманы, и ухожу к двери. Поворачиваюсь к нему, только чтобы поклониться. Но он тут же нависает надо мной, перевернувшись снова. Отворачиваюсь, но он сжимает мои щёки:

— Да что с тобой происходит? — странно разговаривать с вампиром, чьё лицо перевёрнуто прямо передо мной.

Я заставляю себя взглянуть на Чана, и снова — не хочу думать о нём плохо. Отбрасываю все эти мысли, что Чан хочет лишь мною воспользоваться. Крис поцеловал меня в лоб, и не обнимал меня ночью, пока я сам не сделал этого. Чан интересуется моим состоянием. Он ничего не делает без моего согласия. Лишь спрашивает разрешение. А я… Я же почти мог поцеловать его. Как же это безумно. Я был в паре сантиметров от его губ. А во что бы это ещё перетекло? Я смотрю в глаза Чана снова и снова, пытаюсь найти там ответ. Но вижу только свои вопросы, которые запутываются в тонюсенькие, но безумно тяжёлые хитросплетения. Голова уже болит. Я сам себя не понимаю.

Что я чувствую к Чану, раз так боюсь себе признаться, что я его… Немыслимо. Даже про себя и слова подобрать не могу. Мозговой штурм так и кипит.

— Чан, я хочу побыть один. Я сам себя не понимаю.

— Оу, — приземляется Чан передо мной, закинув руки на затылок. — Да. Будь аккуратнее там. Ладно?

— Ладно. Спасибо тебе за всё, — его присутствие с каждой секугдой давит на меня.

— Не говори так, будто мы прощаемся. Возвращайся сюда в любое комфортное для тебя время, пожалуйста, — оставляю эту фразу без ответа, и стучу в дверь. И мне открывают.

Что со мной происходит, твою мать?! Крис нравится мне, я нравлюсь ему. Что ты опять себе усложняешь, Чонин? Блять, ты был так близко к его губам. Ты спал в его кровати, с ним в обнимку. Вчера был самый лучший вечер за этот грёбанный месяц. Мы смотрели «Сумерки», ели кучу вредной пищи, и я чувствовал себя под защитой. Хотя, я считал его самой главной опасностью. Почему ты так боишься хорошего? Бежишь. Куда ты бежишь? Каша в голове. Сплошная каша.

Его руки с моими. «Не верь в ту лабуду, что он тебе на уши навесил. Ты не особенный». «Твоя аура — приятная». «Веди себя умнее». «Докажи им, что так нельзя». «Оставьте нас». Я на руках Чана, на глазах всего гарема. «Пока я с тобой, бояться нечего». «Он слабак».

Я закрываю уши от собственных мыслей, но никуда от них не убежать. В гареме на меня толпа только давить будет. Хотя бы, выдавливать все эти мысли из меня, вселяя новые. А далеко я не уйду. Я никуда отсюда не уйду. От себя я никуда не убегу, как бы быстро не пытался. Хватит. Не думай. Вздыхаю, засунув руки по карманам. Кислород должен освежить мыслительный процесс. Спокойно. Так и должно быть. Я не провёл бы там вечность. Посетители покоев после повелителя отправляются к себе. Это нормально. Сейчас я захожу в гарем. Все смотрят на меня, остановив свои разговоры. Уже хорошее начало для иллюзии правления. Опять эта духота, эти люди. Если покои Чана это — «Ferrari», то гарем это общественный транспорт по утрам. Закрываю за собой двери. Я должен что-то сказать? Моргаю, и уже иду к своей койке. Интересно, наверное, быть главным героем чьей-то новой сплетни.

— Это что такое?! — дёргает меня за рукав возникнувший Хёнджин.

— Что тебе опять надо? — уже не пугаюсь его появлению. Да и настроение не то.

Только сейчас гляжу вниз. Я всё ещё в худи Чана. В том самом худи, в котором он чаще всего является гарему. Ой. Я забыл об этом. Чёрт.

— Ух ты… — слышу комментарий Ёсана.

— Так это тот же самый псих! — тыкает в меня пальцем какая-то девушка. — Он в худи Чана!

— Вот это д… Да, — Минхо еле поспевает к Хёнджину.

Ли запыхается, выдув воздух через губы. Минхо поднимает голову на меня, и улыбается. Показывает два больших пальца. Читаю по его губам беззвучное «мощно».

— Минхо, — даже не оглядывается на него Хёнджин, строго подметив.

Минхо же не меняет позы, да и улыбки с лица не снимает. Одним лишь взглядом Хван готов испепелить меня на месте. Смотрит на меня в худи, разглядывает меня сверху донизу, снова и снова. Будто ищет взглядом к чему придраться, выглядит забавно. Я криво улыбаюсь, наклонив голову. Теперь, повод поднять настроение — сыграть на нервах Хёнджина:

— Да. Это его худи. А у тебя что от него есть, кроме статуса?

— Ну же, расступитесь! — слышу голос Сонхва прямо у себя над головой. Я оглядываюсь. Все поклоняются Паку, и я делаю то же самое. — Чонин. Идём со мной.

— А? Его изгоняют? — а у Хёнджина так голос радости и полон. Жаль рушить твои надежды, гадёныш.

— Хм, — бесстрастно смотрит на них Сонхва, засунув руки за спину. Затем, также беспристрастно переводит взгляд на меня, и дёргает головой наверх. — Идём.

— Куда? — непонимающе моргаю я.

Сонхва уже разворачивается, и уходит. Переглядываюсь с Сынмином и Ёсаном, и я пожимаю плечи. Сонхва поворачивает направо. И о чём с ним теперь думать, зная, что он читает мои мысли? Так он ещё и… Кот. Пак резко останавливается, и спрашивает:

— Откуда ты знаешь? — это ставит меня в ступор. — Меня тоже ставит такое в ступор. — и что ему ответить? Сонхва испытывающе смотрит на меня, встав прямо напротив меня. — Правду.

— Чан, ой, то есть, господин сказал… — опускаю я глаза в пол. Чёрт, это непривычно, когда я даже не произнося слов, невольно становлюсь собеседником. Так это правда?

— Не говори об этом никому в гареме, ладно? — разворачивается ко мне Сонхва. Я киваю. Пожалуйста, не делайте так… Не отвечайте мне на мои мысли вслух. — Отлично. — надеюсь,

Мы идём дальше по коридору, и я узнаю эту дверь. Идём вверх по тёмной лестнице. Вижу свет в коридоре. Мы прямо на балконе. Я смотрю вниз, проведя по перилам. Теперь, уже Хёнджин снизу стоит. Минхо ободряюще улыбается мне. Хван открывает рот, злостно согнув брови. Сонхва открывает дверь возле покоев Хёнджина. Я захожу прямо за ним — и вижу большую двуспальную кровать. Всё здесь украшено в золотистых, и алых тонах. Узоры деревьев, цветов, красиво вырисовываются на обоях. Нога ступает на пушистый ковёр во весь пол. Над кроватью висят алые шторы, и я мысленно соединяю это сходство с комнатой Чана. Здесь особо-то ничего и нет — всего лишь красивая комната, зашторенные кровать с окном. Сонхва стоит возле двери, сплетая пальцы за спиной. Я облегчённо падаю спиной на мягонький матрац. Это прекрасно. Пропускаю воздух через ноздри. Выражение лица Сонхва не меняется — тот безразлично смотрит сквозь меня. Я развожу руками в стороны. Как же здесь мягко. Спина буквально подпрыгивает на матрасе. Ладно, я приятно удивлён. На сегодняшний вечер я ожидал худшего исхода для себя. Пак открывает рот, и я ожидаю от него какие-то душно нотации. Но вместо этого, наш потенциальный разговор перебивает Хёнджин. Хван оказывается возле нас с засунутыми руками по карманам. Тот мычит какую-то незамысловатую мелодию. Я кидаю на него крайне пренеприятный взгляд. Сонхва метает на него испепеляющие глаза, явно предугадывая ситуацию. Хёнджин осматривается, двигая головой, но на меня же глядит нейтрально. И выдерживает на себе грозный взгляд попечителя:

— А что это… Ему комнату фаворитов отдали? Соседушка у меня появился? — его лицо мгновенно показывает мне улыбку.

— Как видишь, Хёнджин, — Сонхва снова смотрит на меня, пусть и Хван по-смешному злобно фыркает, хочет начать ругаться. — Отныне, Чонин — твой сосед по балкону. Поблагодарите судьбу, что вы не вместе живёте, ранее наши фавориты могли комнату делить на двоих. Ты помнишь своего соседа, Хёнджин? — я сажусь на кровать, а Сонхва, отведя глаза, сладко протягивает. — Как там его…

— Сонхва, я понял, — Хёнджин себя странно ведёт. — Фаворитов у нас давно не было, потому я и удивлён! — хотелось бы, чтоб была услада для глаз — Хёнджина бы отчитали. Но он мастерски защищается от этого. Больше, пожалуйста, такого.

— И хорошо, что ты понял. Вы теперь фавориты, но это не делает вас выше, чем парнишек и девушек снизу. Или вы будете вестись на провокации и драться, как глупые рабы, или будете и дальше вести себя умнее остальных. Всё в ваших руках. Цените своё расположение, но ни в коем случае не зазнавайтесь. У вас всё по расписанию должно быть. Главные наложники всегда спокойны и степенны. Как Феликс. — который сегодня увидел нас вдвоём, и его прогнал Чан. Сонхва быстро поднимает на меня голову, и явно не одобряет мои мысли. Извините, я не могу их контролировать. Он смотрит на меня в немом десятисекундном осуждении, и продолжает. — А если попробуете только перечить — вы окажетесь в сосудах. Вас легко могут заменить другими, потому и будьте лучшей версией себя. Я всё ясно говорю? — Хёнджин кивает, смирно поклонившись. И я наклоняю голову, встав с кровати. Скрещиваю ладони на поясе. — Отлично. — Сонхва удаляется, презрительно глянув на нас. Тот останавливается возле дверей, повернувшись на нас вдвоем. — Хёнджин.

— Я поворкую пока с новеньким, хорошо? — натягивает приторную улыбку Хёнджин.

— Хёнджин, — строго повторяет Сонхва.

Я осторожно встаю с кровати. Хван сгибает большой и указательный пальцы в знак «ок», и Сонхва недоверчиво поглядывает на нас двоих. Хван продолжает:

— Всё нормально, — он мне… Улыбается? Как такое возможно?! Неужто он подобрел ко мне лишь из-за статуса? — Чонин, скажи же? — Хёнджин на меня так никогда не смотрел, добродушно улыбаясь. — Мы у тебя, я хочу поболтать с тобой, как фаворит с фаворитом. Ты уж более не сосуд.

— Да, Хёнджин, — Хван приглашающим жестом указывает Сонхва на дверь.

Недоверчиво скривив губы, Пак в конец выходит из моих покоев. Хотя, до сих пор непривычно, что это мои покои. Стоит двери захлопнуться, я произношу, глядя на дружелюбную улыбку Хёнджина:

— И к чему этот цирк? — мне сейчас вообще не до него.

— К тому, что клоун передо мной стоит, — его улыбка медленно исчезает с лица. А это уже привычное поведение Хёнджина в моём присутствии. Грозный прищур, сморщенные брови, и скрип клыков.

— Ты вроде не напротив зеркала, — Хёнджин с издёвкой вздыхает от моей брошенной фразы.

Он опять перемещается, уже со всей силы толкнув меня на кровать. Чёрт. Хван не отпускает моё плечо, до боли скручивая. Воздух идёт с шипением сквозь щели в зубах. Хван укоризненно пылает взглядом, глядя на меня. Тот переходит на угрожающий шёпот, что я пугливо пытаюсь его с себя спихнуть:

— Да что ты…

— Слушай сюда, — я дрыгаюсь под ним, и со стороны положение наших тел выглядит не так, как бы нас поняли верно. Вы всё неправильно поняли, он хочет меня убить, всего лишь прижал к кровати, и теперь локтем давит на мою шею. — Ты — никто, так и никем и останешься. Это всё блажь, тебя потрахают и бросят.

— Как Феликса? — слетает с моих губ в улыбке.

Тот даёт мне звонкую пощёчину. Я вздрагиваю. Кровь приливает к мозгу. Это уже несмешно. Тот сжимает мою шею крепкой морозной хваткой, что рвотный рефлекс кашлем через рот выходит. Хван наседает на меня, поднимает голову, откинув свои алые волосы назад. Красные глаза никуда не уходят. Ядовитая лава пылает в его глазах. Он злостно поджимает губы до побеления, тот восстанавливает дыхание, а моё — перекрывает. Его руки слишком холодные, не могу от своей шеи отбросить:

— Слушай меня сюда, ты же хотел домой уехать? Так и уезжай, умирай, блять, что угодно, куда ты лезешь?! Какое право ты имеешь такие слова вообще произносить своим омерзительным языком? А? — тот трясёт меня за шею, и я отбрасываю его от себя ногами в одеяле.

— Я не уйду! — ногой случайно ударяю его в лицо, хотя, наоборот — намеренно.

— Ах! — удар был слабый, да и тем более, всего лишь кончиком большого пальца через одеяло. Но Хёнджин отшатнулся от этого, будто это он здесь бояться должен. Словно не он напал на меня первым. Хван прикрывает губы ладонью, выкатив свои глаза в два больших шара. Тот учащёно дышит, да и я раскашливаюсь. Хван с ужасом смотрит на меня. — Ты почти убил меня!

— А ты — нет? — поглаживаю свою шею после весомого следа Хвана. Пытаюсь усмирить дыхание.

— Это просто запугивание, а ты… Ты-ы… — Хёнджин спрыгивает с кровати, помотав головой. Не убирая руки с губ, тот перемещается к двери. — Держись от меня подальше, сосуд.

Когда в комнате никого не оказывается, я понимаю. Буквально минуту в комнате фаворитов побыл — меня уже придушить пытались. Ещё и я виноватым остался. Это и есть борьба за любовь. Конкуренция выше башен этого дворца. Восстанавливаю дыхание в испуге, и встаю с кровати. Глухо произношу самому себе:

— Пиздец…

Щека всё ещё побаливает. Брошенные слова в гневе крутятся в моей голове повтором. Видимо, Хёнджин, наконец, помогает мне понять до конца смысл слов Минхо и Феликса об этом гареме. Здесь нет времени ныть.

Я не уйду. Пусть гонит он, пусть меня ненавидят — я уже никуда не уйду.

***</p>

МИНХО</p>

Я иду по заснеженной дороге. Безоблачное небо, и ветви тёмных, голых деревьев провожают меня. Решаю снять обувь. Мне совсем не холодно. Подушечки пальцев на ногах чувствуют под собой только щекотку. Опушка пустеет, будто освобождает собой пространство. Я дохожу до какого-то деревянного дома. Да, я знаю этот дом. Этот дом сейчас совсем запустел. Под ногами тает снег. Вижу, что здесь я не один. Прямо на льду озера сидит Хан Джисон. Слишком расслабленно, смотрит куда-то наверх. Пытаюсь даже звука не издавать — слишком он уж красиво выглядит. Согнув одну ногу, сидит на льду, будто на ковре, раскинув руки назад. Неужели лёд под ним не тает? Он переводит взгляд на меня с улыбкой:

— Так вот, какова твоя аура.

— Господин, — кланяюсь я, хотя, не чувствую, что здесь надо.

— Ой, можно и на «ты», — отмахивается Хан, я несмело поднимаю голову. Джисон сдерживает паузу. — Подойди сюда. — указательным пальцем Хан бьёт по льду около себя.

— Хёнджин говорил, что моя аура холодная, мёрзлая, и в моей ауре люди простужаются, — я присаживаюсь около него, на лёд. Он издаёт треск, но ничего более. Я боюсь пошевельнуться, лишь смотрю вниз, под себя. Кладу руки прямо около коленей, закинув спину назад.

— Тут тепло, почему? — поднимает бровь Хан. Может, я только здесь смогу видеть его так близко. И говорить с ним, как со старым другом. Даже во сне — не могу себе позволить никаких вольностей. Пусть и хочу. — По-моему-у… — Хан откидывает шею назад, глядя в небо. — Начало весны? — Джисон поворачивает голову ко мне. — Когда у тебя день рождения?

— Двадцать пятого октября, — Хан восторженно поднимает веки шире.

— Это совсем скоро! Ладно, не попал, — отмахивается Джисон, шевельнув серьгой. — Я уж думал… Ты в это время и родился. — хмыкнув, мотаю головой с улыбкой. Я смотрю в красные глаза Джисона. У Хёнджина это выглядит жутко, а Джисону же красный пигмент глаз более, чем идёт. — Тогда выходит, что это место для тебя что-то значит.

— Да, — тяжело вздыхаю я, рассматривая потемневший обветшалый дом снова. Навеки пустой. Джисон накрывает своею ладонью мою.

— Эй, — я выпрямляюсь в напряжении, и поворачиваю голову к нему, поджав губы. Джисон подворачивает своё лицо мне прямо под нос. — Хочешь, я попрошу маму, и ты сюда приедешь уже по-настоящему?

— Это слишком для меня, — скромно усмехаюсь я. И перевожу взгляд снова на него — он абсолютно серьёзен. Наклонив голову, он смотрит на меня снова и снова. Даже неловко. — Что-то не так?

— Ты красивый, — «ты тоже» — сдерживаю в себе я, и Хан одаряет меня заботливой усмешкой. Что? Я сказал это вслух? — Нет, но во сне нет границы между мыслями и словами.

— Так это сон? — когда я произношу это, Хан испуганно хватается за мою руку.

— Не просыпайся… — шепчет он, расслабив руку на моей.

Разве ли можно мне желать такого? Коленной чашечкой он касается меня, придвинувшись ближе. Он протягивает ладонь к моему лицу. Сам поздно это понимаю, как приближаюсь к нему тоже, прикрыв глаза. Хан заводит руку от скулы, к моим волосам, нежно погладив их. Проходится через корни. Я прикрываю глаза, и чувствую его губы на своих. Слегка обнимаю его за предплечья, потянув к себе. Чувствую, как Хан коленями переступает через мои, и я усаживаю его на себя. И всё-таки, он маленький. Хан мягко массирует мне предплечья. Его губы, как мёд в яблочном пироге. Тягучий, сладкий, колкий. Накрывает, прикусывает, растягивает, гладит, проводит языком, стукается об зубы, сжимает предплечья, усаживается коленями у меня на пахе. «Ты вкусный» — проносится где-то вдали от меня, в небе. Зато я точно знаю, что это произнёс Хан. Ты тоже. Охотно принимаю его язык, облизываю его улыбкк, тяну к себе. Живот приятно искалывает меня внутри, и тянет вниз тем же мёдом.

— Встаём! — влетает в дверь Хёнджин.

— А…? — лениво тянусь я на кровати.

— Какого хрена это я тебя бужу, вообще, Минхо?! — четыре пальца я стукаю об большой, протянув к Хёнджину. — И не затыкай меня! — присаживается около меня Хван. — Сегодня важный вечер.

Хван встаёт у меня в дверях, голова раскалывается. Встаю с кровати. Тру веки, пытаясь догнать, что произошло. Значит, так… Какого чёрта я сосался во сне с Ханом Джисоном? Я не думал даже о нём в таком ключе. Хотя, признаю, его поцелуй был чересчур хорошим, чтобы быть действительным. Медленно тру ресницы, и пытаюсь сфокусировать взгляд на тумбочке около кровати. Глаза будто склеены липкой смолой, иначе не могу объяснить, почему мне встать так сложно. Смотрю вниз. Чёрт, ещё и утренняя эрекция. Господи, у меня же не температура под тридцать семь, чтобы меня такие сны посещали. Да и в принципе, мне сны редко снятся.

Хёнджин присаживается около меня — его глаза пока не подведены, а волосы собраны в небрежный пучок на макушке, значит, он сам только что проснулся. Конечно, он в этом белом худи всегда спит! Ещё раз потираю веки, пока Хван что-то лепечет вроде:

— Сегодня во дворце будет праздник, — он проводит по моему колену через одеяло. Пинаю его в бедро. Хёнджин осторожно поднимает руку, и опускает глаза. — В гареме, в королевских покоях — все празднуют приезд Хана.

— Понял, — Хёнджин кивает. Я нетерпеливо процеживаю. — Что ещё?

— Не ори на меня, — обиженно дует губы Хёнджин. Закатываю глаза, и слегка ударяю его подушкой. — Абьюзер.

— Тебе надо что-то? — повторяю я вопрос, встав с кровати.

Конечно, у меня не койка фаворитов, это даже, буквально, диван с шёлковым пошитым матрацем. Засыпать на нём сначала было неудобно, зато просыпаться — тело от дивана не отодрёшь. Хёнджин позволил мне иметь отдельную комнату, хоть фавориты и спят вместе. Но я не фаворит, и через стенку спит он сам — так положено у вампиров, и их слуг.

— Тебе снилось что-то мокрое, Минхо? — опять у него началось, закатываю глаза. Хёнджин приближается, проведя языком по верхним губам. — С моим участием? — мгновение — и Хёнджину в лицо летит подушка. — Ай! Ты мне губу разбил! — Хван нагибается, схватившись за рот.

— Так тебе и надо, — закатываю я глаза, встав с дивана. — Ты меня просто достать решил? — отворачиваюсь к камину, и вращаю головой туда-сюда. Подхожу к шкафу.

— Нет уж! Принеси мне завтрак, ладненько? Хочу йогурт черничный, печенье с шоколадной крошкой, и шоколадное молоко. И кровавое, если будет, — стягиваю с себя пижаму, и надеваю белую футболку.

Узорчатое сиреневое хаори само падает вместе с джинсами, значит это сегодня и надену. Хёнджин оказывается сзади, и кладёт мне пальцы на плечо. Рычу сквозь зубы, даже не смотря на него:

— Я измельчу чеснок на мельчайшие кусочки, и тебе в йогурт добавлю, если ты не отъебёшься, — Хёнджин поддельно дует губы, но ответить ничего не успевает.

Выхожу из наших покоев, засунув руки по карманам. Гарем уже весь проснулся. Спускаюсь по лестнице с деловым видом — многие восхищённо смотрят на меня, хоть какие-то привилегии от Хёнджина. Девушки о чём-то привычно шепчутся. Голова поворачивается к парням — Сынмин уже вовсю опустошает тарелку с мюслями. Видимо, в гареме сегодня мюсли с молоком, и хлопьями. А судя по чашке Чонина — только какао. Ёсан играет с лапками чёрного кота, который лежит на его коленях. Это заставляет меня притормозить. Да и Чонин здесь… Разве ли ему не выдали покои фаворита? Я подхожу к ребятам, в очередной раз привлекая чужие взгляды незнакомых парней по разным сторонам.

— Привет, — первым замечает меня Сынмин, когда я подхожу сюда. Честно говоря, мне всегда неловко говорить с ним после произошедшего. Но будто, он этого даже и не чувствует.

— Привет, — я присаживаюсь около сказавшего Чонина, и не свожу взгляда с Ёсана, который носом трётся об мордочку котика с улыбкой. Слышу шёпот под ухом. — Ты тоже это знаешь? — я киваю, и замечаю, как Чонин прикрывает рот ладонью, болтая со мной. — Может, скажем ему?

— Не думаю, — именно в момент моих слов «кот» поворачивается на нас, и шипит.

— Что такое? — Ёсан удивлённо моргает, смотря то на нас, то на «кота». — А, Минхо, привет! — я любезно киваю ему. Он вполне милый, спокойный новенький — мне нравятся такие. — Я нашёл этого кота на кух… — кот переворачивается, и спешно убегает с коленей Ёсана. Кан пытается словить его, но рука попадает только по хвосту. — Эй, ну, куда ты! — Ёсан переводит взгляд на меня. — Это ты его спугнул! — Сынмин улыбается коту вслед. Он тоже знает.

— Ладно, я чего пришёл-то… — если кот сейчас убежит за дверь, будет «удивительно», что сейчас в коридоре возникнет Сонхва. — Почему ты ешь здесь, Чонин? — обращаюсь я к нему, и он аж жевать перестаёт. — У тебя же покои свои есть…

— Такие привилегии дают только вампирам, — Ян пожимает плечами, заглатывая новую ложку мюслей. — У меня же слуги нет, завтрак мне никто не принесёт. К тому же, не забываю старых друзей.

— Тебе его должны выдать! — подчёркивает Сынмин, облизав губы от молока. — Это не зависит от того, вампир ты или нет, ты — фаворит. И… Ты быстро. Здесь всего два дня, а уже… Там.

— Ладно, я пошёл, — ребята кивают мне. Недолго я с ними поболтал. — Долг зовёт. — Ян понимающе мне улыбается. На Сынмина смотреть не буду — и без этого неудобно с ним общаться.

Я прохожу мимо возникнувшего Сонхва. Поразительное совпадение, десять из десяти. И скоро ли Ёсан догадается, что кот с подвохом? Сонхва фыркает, я кланяюсь ему, и сдерживаю усмешку. Держу путь прямо на кухню. Уже чувствую пар на своём теле, даже не доходя дотуда. И когда я оказываюсь там, быстро в одни руки беру… Так, что он там просил? Йогурт, печенья, шоколадное, или кровавое молоко? Торможу.

Насчёт кровавого молока он значно загнул, вероятно, пошутил, или попытал удачу. Ещё не период вскармливания, конечно же, свежей крови для молока здесь не будет. В экстракт кровавого молока входит, непосредственно, человеческая кровь, и коровье молоко. Либо же козье, кто что успеет отхватить. Эдакий деликатес для вампиров королевского рода — молоко, разбавленное кровью. Такое я не пробовал, да и не особо горю желанием.

Да и к тому же, это считается фразеологизмом у вампиров. Как рассказывал мне Хёнджин, это метафора к потере невинности. Нет, не той самой девственности. Человек, обращённый в вампира — в буквальном смысле, теряет свою человечность и невинность, и становится кровавым молоком у вампиров. В его белую кровь намешивают алый цвет, и он становится разрушительным существом. Хван, конечно же, ни разу в жизни не встречал обращённых вампиров. Знаю, что Йеджи настроена к таким особям радикально. «Кровавых молочников» она до чёртиков не любит. Считает их кровь грязной, а не молочной. Особо-то, я не слышал разговоры королевской семьи о кровавом молоке, поэтому, врать не буду — затрудняюсь выразить их отношение к этому.

Я почти оказываюсь у кухни, но останавливаюсь. Хан. Джисон выходит вместе с Чеён с кухни, широко улыбаясь. Хан проходится языком по сияющими белизной клыкам. Он смотрит на меня, прищурившись в улыбке. Я торможу, раскрыв рот. Ты вкусный. Сердце вот-вот выпрыгнет из груди. Дрожь будто вводится в меня внутривенно. Кадык застывает под подбородком. Во рту будто пустынные барханы. Он на моих коленях. Хан тоже останавливается вполуоборот.

— Повелитель, — я кланяюсь, но можно и на ты.

— Минхо, — кланяется мне Чеён, скрестив руки, и опустив хвостики.

Хан разглядывает меня снизу-вверх, улыбчиво приоткрыв рот. Приснится же такое. Джисон подходит ко мне. Чёрт. Веди себя естественно. Меня всего трясёт, чёрт побери. Хан не успевает и шагу сделать. Чеён одёргивает его рукав. Джисон вопросительно смотрит на Сон, и та уводит парня на приличное расстояние от меня. Они встают на месте. И я почему-то думаю, что мне тоже не позволено никуда уходить. И позволено ли мне на них так подглядывать? Опустив голову со сжавшимся сердцем, размером с апельсиновую косточку. Хан улыбается мне, словив мой взгляд. Чеён оборачивается, и оба смеются. И что же их так рассмешило? Хан что-то беззвучно лепечет Чеён. Они будто бы отключили звук на их ртах. В любом случае. Хёнджин будет ругаться. Я только сейчас вспомнил о его существовании. Ступаю на кухню. Находясь в расстоянии метра, Чеён громко окликает меня:

— Эй, стой!

Вновь опускаю голову в знак вежливости. Не скашиваю глаза на Чеён, только слышу её каблучки. Лишь на долю секунды осмеливаюсь посмотреть на Хана, если хочешь, я могу уйти. Хватит. Трясу головой, да и Чеён встаёт напротив меня:

— Минхо, верно? — я бы сказал — Чеён встаёт прямо под моими глазами. Она даже ниже Йеджи, или любой статистической южной кореянки — не назвал бы её карлицей, но будь я её другом, точно бы подколол за рост.

— Да, — Чеён прячет свои длинные белые рукава рубашки за спину.

— Смотри, — не смотрю ей в глаза — смотрю в чёрный подол юбки, как она приближается ко мне. Её голос снижается до шёпота. — Господин Хан ждёт тебя в своих покоях сегодня.

— Что?! — слух обостряется мгновенно. Я поднимаю голову — и даже не похоже на шутку. Чеён кивает, скрестив руки за спиной. Поворачиваю шею на Хана — тот неловко машет мне. Так это был не сон? Или… — Но я прислуживаю Хёнджину, я не в гареме…

— И что? — раздражённо вздыхает Чеён. — Либо да, либо нет.

Я перевожу взгляд на Хана. Его губы похожи на мёд в яблочном пироге. Шарлотка. Джисон машет мне, тепло улыбнувшись. Не могу сохранять нейтральное выражение лица. Чёрт. Опускаю нос, и отвечаю Чеён:

— Да. Я согласен.

— Подготовься, — пусть далее Чеён и говорит это мне, я смотрю уже не на неё.

Я и ему киваю, Хан, прямо как радостное дитя, выдвигает шею вперёд, и лучезарно улыбается мне.

— Вечером иди в душ, красиво оденься, пусть Хёнджин тебя накрасит. Сегодня ночь золотой дорожки.