Бывают дни, (1/2)

— Это ты сделал, — эхо Феликса раздаётся, кажется, по всему лесу. — Ты его убил! Он тебя наделил этой силой, а ты… Убил его! — шаткой походкой он хромает и истерично смеётся. — Ты всех убил, Чонин. — он спотыкается об трупы, но продолжает идти на меня разваливающейся, будто бы пьяной походкой.

Слёзы капают на лицо Чана. Жаль, что мы не в сказке — и капля слезы уже не воскресит его. Дует ветер, но ненависть к себе и Феликсу, подобна жерлу вулкана в моём теле. Если я позволю себе разозлиться, и я, и Феликс умрём. Я оглядываюсь и вижу трупы. Трупы каждого, кто мне был дорог. Мёртвые тела и тех, кто пытался меня убить. Да даже туши существ, которых мне никогда уже не суждено узнать. Хотя, на меня повесят их смерти. Я виноват. И всех убил только я.

До рассвета ровно сорок две минуты. Получается, две тысячи пятьсот двадцать секунд до того, как все на этом поле будут мертвы.

***</p>

за три года до</p>

Они мне и не позвонят. Я смотрю в яркий экран телефона, пока иду по тёмной сырой улице. В наушниках играют песни «blackbear». Уён пишет: «они опять что-ли?». Да, Уён, опять. Отвечу позже.

До искомого адреса совсем недалеко — уже начинает пахнуть чабрецом. Это означает, что дом дяди через несколько метров. Сверчки играют свои песни и какие-то мошки крутятся вокруг телефона. Из-за этого выключаю телефон и останавливаю песню. Слышу сзади себя крохотные шаги по сухим веткам и оборачиваюсь. Ничего. От скуки засматриваюсь в чужие полупрозрачные окна. Видны лишь очертания силуэтов, но никак не конкретные действия людей. Какая-то дама с пучком стоит с руками на поясе, пока её мужчина сидит и смотрит на неё. Заглядывая к другим людям в окна, можно посмотреть самый настоящий театр теней. Деревня дяди всегда манила к себе тем, что в ней не изменяют традициям. Уже на входе сюда пропадает связь, Wi-Fi, и аватарка Уёна уже не грузится в диалогах. И это единственное место, где я чувствую комфорт без интернета. Лишь ступив на аллею между Ханоками, можно почувствовать себя каким-то хвараном, что с войны возвращается домой.

Так странно. Я не знаю, что такое «пойти домой». Только не надо затирать что-то про родителей. Если «домой» это к ним, к звону стеклянных бутылок, и пьяной речи; то лучше я буду бомжом. Когда-то Уён мне вычитал фразу «найди человека, с кем любое место будет домом». Видимо, это ещё одна причина, почему бездомный — моё второе имя.

Я останавливаюсь около самого маленького и чахлого домишки. Дядя Джинён уже стоит на пороге с бумажным фонарём. Завидев меня, он подзывает меня резким жестом руки. Я тороплю шаг, схватившись за лямку рюкзака.

— За тобой никто не следил? — сразу шепчет он мне на ухо и я удивляюсь.

— Да вроде нет… — на этих словах он заталкивает меня в дом.

Я оборачиваюсь в темень за дверью. Джинёна, конечно, называют странным, но так он себя не вёл прежде. Неужели, у него начинается старческий маразм? Ладно, предпочту забыть об этом. Мой дядя — отчаянный оптимист. В здоровом теле здоровый дух — иначе его девиз и не сказать. Для него не составляет труда встать в три часа ночи, и пройти десять километров к местной реке. Чтобы что? «Рыбачить, Чонин, лучше я своего карася поймаю, чем куплю магазинного карпа!». Мой дядя — здоровая отцовская фигура, которой он мне заменял моего кровного отца-алкоголика. Я часто завидовал своей кузине с таким папой, как у неё, хоть и вслух никогда об этом не признавался. Лукавить о маме не буду — женщина давным давно не ступала за порог дядиного дома.

— Из-за чего на этот раз сыр-бор? — хотя, я будто сглазил.

Джинён в домашних тапочках пару раз топает по траве, когда мы доходим до дверей — это его проявление страха. Стоило мне восхвалить его смелость, и целеустремлённость, как за секунду он будто превращается в другого человека. А сейчас он тревожно оглядывается по сторонам, будто боится быть услышанным третьим лицом в этом доме.

— Отец… — прочищаю горло я и ухожу от холодного ночного воздуха в тёплое помещение. — Сам знаешь, пьяный… Эм, д-да. — мне всегда неудобно перед дядей говорить о своих семейных проблемах. Поэтому, я прислушиваюсь к шуму телевизора сзади меня. Всматриваюсь и слухом ищу намёки на бытие Вонён дома. Она уже успела уехать?

— И Сунён? — когда дядя проходит к кухне и чайнику, мне становится спокойно находиться здесь.

Здесь пахнет бамбуком. Когда я кладу руки на колени — в моей голове проносится одно и то же сравнение, когда я на этом месте. Здесь я чувствую себя младенцем в утробе матери — тепло, ты ничего не понимаешь, тебя никто не тронет, ты — не личность, лишь зародыш без проблем. И когда та самая Сунён решила вытолкнуть из себя на свет Яна Чонина, он обязательно об этом пожалеет. Скучаю по временам, когда меня не было, но Сунён корить за это не могу. Был бы я в другом теле, и кто-нибудь был бы вместо меня — может, мне бы и не хотелось называть свою маму по имени?

— Дядя, я устал, — вздыхаю я, зарывшись пальцами в копну волос. — Я всё больше хочу умереть.

— Чонин! — я вздрагиваю и кусаю язык от голоса дяди. — Не надо таких мыслей! Я тебе рассказывал о том, как мой отец…

— На ваших глазах пристрелил мать и бабушку, — устало бормочу я. Дядя смеётся.

— Да. Мне тоже хотелось умереть. Они единственные меня поддерживали. Я встретил Наён, но и она… Ну, понимаешь. — Наён — его бывшая жена, которая без вести пропала много лет назад. — Но! Бабушка говорила мне «Даже из гроба есть выход». И я это запомнил. Сколько раз мне не говорила твоя мать, что я сумасшедший, я обязан жениться снова или буду отбросом для семьи — я утешаю её детей вновь и вновь, в старой деревне. Так и ты живи назло им. Особенно, назло себе. Быть слабым всегда проще.

— Дядя, — стесняюсь сказать, что восхищаюсь им. Он наливает из чайника зеленый чай с чабрецом и протягивает мне. Я пью горячее залпом. — Спасибо.

— В школу завтра не идёшь, да? — весело улыбается он, сидя в турецкой позе.

— Не знаю, — пожимаю я плечами, отведя взгляд в чашу. Вспоминаю, как дочь Джинёна — Вонён, съедала оставшуюся траву в чашке. Это меня забавляло, и удивляло. Когда я пытался делать то же самое в раннем возрасте, та угрюмо хмыкала со словами «не повторяй!». — Дядя, а разве Вонён уже уехала?

— О, да! Моя девочка, да, уехала. Надеюсь, она будет счастлива и найдёт себе американского парня на учёбе. Вонён-то в английском ого-го! — с гордостью рассказывает дядя Джинён о дочери, размахивая кулаком. — Хорошо, что вампиры её не застали.

— Что? — кладу я чашку на пол и начинаю заливисто хохотать. Вампиры? Какой же бред! — Дядя, вы что, верите в них?

— Цыц, городской! — шикнул Джинён, но смеяться я не перестал. Хотя, взгляд его суровых глаз меня заткнул. — Вот, на местном канале только и крутят такие новости!

Пульт оказывается под его руками очень кстати. Он делает громче телевизор около стены на полу, что привлекает моё внимание. Я кладу ногу на ногу и поворачиваю голову. Девушка в новостях что-то тараторит:

— «…вампирские гаремы стали темой популярнее политики в поисковых запросах. С ним связывают массовые пропажи юнош и юных девушек, кого очень долго не могут найти поисковые службы. К ним мы относим Сон Чеён, Ким Дахён, Ли Чэвон, Ли Минхо, которых и по сей день невозможно найти».

Уён много о них читает и рассказывает мне. Он искренне верит, что где-то есть симпатичные вампирчики, готовые украсть его в любой момент и дать все деньги мира просто так. Иногда я с этого смеялся, а иногда мне надоедало слушать, и я отвлекался на телефон. Я никогда не открывал с ними ни одну статью, мне это совсем неинтересно. К тому же, я в это не верю. Это просто подростки, бегущие от своих родителей. А родители не хотят верить в свои ошибки, вот и смахивают на другие факторы. Вроде, знаете, «это всё из-за твоего телефона», или «это твой интернет виноват», или «это всё вампиры детей крадут».

Одно меня пугает. Имя «Ли Минхо» прозвучало в телевизоре. Мы учились в одной школе. Я лишь видывал его в школьном коридоре, но так и не общался с ним. Минхо старше меня на класс, нам и говорить бы было не о чем. Оценить его никак не могу — тихий старшеклассник, точно также расценивающий других высокомерным взглядом. Я даже друзей за ним не припомню. И несмотря на это, его пропажа стала наиболее интересным событием в школьной рутине. Мне приходилось читать сплетника школы, лишь бы провести в голове маленькое расследование о пропаже Минхо.

— Интервью… — резко телевизор выключается.

Как и свет во всём доме. Я не пугаюсь. Мало ли, просто временные трудности со светом. Это не продлится долго, у родителей так в квартире часто. В деревнях такое более, чем нормально.

— Да бред же это… — фыркаю я, но дядя шипит.

— Молчи! — я хмурю брови так, что чувствую кожу лба на веках. — Прячься и не выглядывай! Даже мысленно молчи! Это серьёзно! — он быстро берёт меня за локоть и тащит, как щенка за шкирку.

— Да что с тобой? — отмахиваюсь я. Глаза ещё привыкают к темноте, поэтому сложно сказать, какое у него выражение лица. — Только не говори мне, что ты веришь в этих упырей.

Он не отвечает ничего, лишь заталкивает меня в шкаф и задвигает его дверь, как в купе. Как же меня достала эта паранойя!

— Дядя, хватит! Вампиров нет! — кричу, не стесняясь.

Остаются лишь щели, через которые я наконец вижу, что Джинён складывает две руки и молит меня, а затем прикладывает указательный палец к губам. Слышу чужие шаги и уже тогда раздражение отступает. Пытаюсь даже не дышать. Что это такое? В комнату вламываются какие-то трое человек. Джинён кланяется им и будто подпрыгивает на месте. Я не шевелюсь. Неужели он ввязался в проблемы? Боюсь даже моргнуть, но тело так быстро затекает. Сердце так быстро бьётся, что я дрожу.