Часть 5 (2/2)

— У тебя всё в порядке? — задаёт вопрос Мин, закрывая шкаф — хватит на сегодня игр с подарками «домового». — Не мёрзнешь?

— Ты спрашиваешь, потому что я босиком хожу?

Второй в ступоре останавливается и обращает взгляд вниз. У Джина футболка с рукавами, домашние треники по середину голени и голые ступни. Сынмин забывает про травму и прыскает, подставляя к губам кулак, потому что из-за брекетов высока вероятность слюнявого безобразия. Ему это кажется смешным и несуразным: зачем тепло одеваться, если ноги всё равно ничем не защищены?

— Ты бы хоть носки надел.

— Зачем? Полы же чистые, а я свободолюбивый. В последнее время особенно, — договаривает Хёнджин и хочет уйти.

— Стой, — тормозит его Ким, — а ты закончил с холодильником?

— Точно, я же пришёл за этим, — возвращается парень обратно. — Не знаю, насколько всё правильно, но вроде бы ничего не сломал. Делал по инструкции.

— Отлично, не хочешь прогуляться? — спрашивает Мин, желая услышать положительный ответ.

— Ночью снег выпал, и температура упала ещё ниже. У меня нет одежды для этой погоды, — как-то расстроенно говорит Хван.

— Могу отдать свою. У меня есть прошлогодний белый комплект.

— Тогда согласен.

Мужчина неглубоко роется среди тёплых вещей и вытаскивает плотно набитый мешок, доставая из него недурного фасона дутики и пуховик, покрывающий аж до самых щиколоток. Всё дорогое, — оккупирует немаловажная мысль Джина, — не испортить бы. Сынмин даёт на сборы не дольше десяти минут, а когда младший пингвином выходит в коридор, то наблюдает на том очень похожий костюм, но серого цвета. Парную одежду, соответственно, носят парочки, но что поделаешь — другого варианта нет, да и не так уж это дискомфортно. Всё равно люди занимаются своей жизнью и проблемами, какое им дело до чужих пуховиков?

Протоптанная дорожка, ведущая от подъездного крыльца, только одна. Снега и правда очень много для Кореи, в другие года такой красоты не застанешь. Отовсюду отражается в мелких кристалликах солнце, создавая эффект блеска. Деревья, вырезанные тупыми ножницами из детской книжки, привлекают взор белыми ветвями — только потряси одну, и сверху рассыпается её пушистое одеяло, попадая на лицо, на шапку и в капюшон. Все куда-то торопятся, но каждый второй везёт за собой санки. А больше всего радуются дети. Они уже успели соорудить высокую горку на соседней улице, что даже отсюда её верхушку было видно. Конечно, не без помощи добродушных родителей, которые сейчас то и дело кричат не оступиться, быть острожным, поправить шарф. Но оклики взрослых глушатся скрипом снега и гулким смехом, пока малыши, кто один на ледянке, кто по двое на снегокате, кто кучей уселся в огромную надувную ватрушку, съезжают вниз со скоростью торпеды. Некоторые из них впервые знакомятся с этой стороной зимы: не промозглой и суровой, а яркой, богатой развлечениями, полной игривого настроения, после которого из ботинок можно будет выливать по маленькой лужице.

Хёнджин тоже светится сдержанным восторгом. Ким периодически поглядывает на него, пересекая встретившийся поворот: тот иногда неосторожно переставляет ноги и неуклюже подскальзывается, останавливает взгляд на чём-то привлекательном, отвлекаясь и не смотря за дорогой. В общем, делает всё, чтобы в конце концов упасть. Эти наивные повадки хоть и очаровательны, но более важно оставить все части тела юноши в сохранности, поэтому Мин предупреждает не зевать и не ловить ртом снежинки. Хван фыркает на замечание, суёт замёрзшие руки отогреть в карманы. Они не разговаривают, а просто остужаются вместе после неприятных событий, заставших врасплох. Старший отворачивается в противоположную сторону, удивляясь, что кто-то уже успел развесить гирлянды на домах. Днём лампочки тусклы и невзрачны, зато при потёмках среди снега — политой глазури — превращаются в сахарную посыпку на пирожном. На некоторых окнах люди создали тематические рисунки мятной пастой или светлой гуашью. Декорации, а именно рождественские венки, олени с санями, много маленьких ангелов, украшенные ёлки, разбросаны по улице. Запах Сынмина полностью сливается со средой, с этим бодрящим холодным духом, в котором очутишься, и сразу появляется желание никогда не возвращаться в душную квартиру. Только вчера никакого новогоднего настроения не было и не намечалось, а сегодня редкая предпраздничная суета охватила всю страну.

Мин дивится нежданной ностальгической красотой и не понимает, почему вдруг лицо у левой щеки будто обожгло. Не критично, но мало приятно. Сбоку слышится посмеивание: Джин уже достаточно пришёл в себя, чтобы наскучило и так долго продержавшееся спокойствие, поэтому он запустил в альфу наскоро слепленным снежком. Хоть Ким и не угрожает, ничего не пытается сделать в ответ, парень начинает убегать и, словно по предсказанию, наступает на замаскированный под снегом лёд. Заваливается набок, упав в сугроб пятой точкой, а потом протягивает руки вперёд и дёргается, не видя ничего из-за съехавшей шапки. Попытки выбраться самому он заканчивает довольно быстро и поправляет головной убор, который всё ещё надет набекрень, но хотя бы глаза не закрывает.

— Помог бы что ли ради приличия, — негодует Хёнджин, пока его шапка трагично падает за спину, куда тот не может дотянуться. — Видимо, мне предначертана смерть в сугробе.

Сынмин смеётся. Очень развязно, не стесняясь, сгибая колени и хлопая руками в перчатках по ним. Даже брекеты не представляются помехой, коих он стеснялся из-за родительских насмешек. Мин не склонен был проявлять себя на людях да и чувствовать в социуме что-то хорошее не привык. Люди осуждают за любую мелочь, питаются всем негативом на протяжении дня, чтобы вечером с садистским удовольствием каждого неприглядного разобрать по кускам: как он выглядит, как ведёт себя, как предпочитает одеваться и сколько у него золотых колец на пальцах. Ким не давал им подпитки, был настолько расписанным, что невозможно человеку, засекающему его в первый и единственный раз, найти изъян. Хван немного польщён от смещения однообразной эмоции на лице альфы. Приятно видеть его таким: не расчётливым и хладнокровным, тем, кто стоит на несколько ступеней выше и всегда держит стан ровным, а приближённым к нему. Оказывается, Сынмин очень обворожительно смеётся.

Мужчина сбавляет постепенно обороты, когда Джин откидывается назад прямо головой в снег и складывает руки на груди. Шутки шутками, но продолжительное время мягким местом в холоде находиться не стоит, иначе есть риск серьёзных последствий. Ладонь примирительно протягивается, а Хёнджин в знак мести тянет на себя и опрокидывает Мина пластом в белое озеро, перенимая чужой смех в более злорадной форме. Последний поднимает лицо, покрытое слоем снега, и протирает его руками, отплёвываясь, пока парень рядом умалишённо хохочет. Ким лепит снежок и зовёт по имени, чтобы зарядить Хвану в лицо, но когда тот оборачивается, а Сынмин застывает, как пойманный с поличным. Сначала кажется, что это солнце так светит и в глазах рябит. Сфокусировав взгляд на Джине, удалось точно понять — дело не к солнце, ни в чём другом.

— Хёнджин, — заворожено произносит старший, приближаясь и присматриваясь, чем подстрекает замолчать, — ты знаешь, что твои ресницы побелели?

— Да? — звучит так, будто парень слышит это впервые.

Отражение в разбитом экране телефона не способно полностью исказить красоту высветленных ресниц. Хван направляет камеру на левый глаз, потом на правый, моргает ими по очереди, не понимая, как такое могло произойти. Вроде бы не болеет ничем, что могло бы обесцветить волосы, да и разве есть в природе такое заболевание. Ещё и только в одном месте. Но белизна пропадает, когда Джин трёт ладонями лицо. Смотрит опять в растресканное защитное стекло, но теперь ресницы обычные, как не гляди. Он растерянно и нахмурено взглядом выпрашивает у Кима, чем это пока необъяснимое явление могло быть вызвано, а тот вспоминает на своём опыте, знал ли он когда-либо о том, что меняет цвет волос естественным образом. Ничего дельного на ум не приходит, кроме того, что Хёнджин просто искупался в снегу, отчего всё и налипло на ресницы, но выглядело это не как отдельные части, а будто ровное покрытие, как если разукрашивать что-то балончиком с краской или обычной тушью.

— И что это такое? — первым комментирует Хван.

— Не знаю, — честно признаётся Мин, отряхиваясь и теперь уже без шуток подавая руку. — Могу предположить, что они замёрзли из-за тонкой структуры твоего волоса.

— Просто сегодня очень холодно, наверное, — поднимается младший из сугроба и оценивает масштаб мокрого следа на пуховике.

Отогревается Джин слишком быстро, идя рядом с альфой дальше по улицам и не прилагая к этому усилий. Поблизости Сынмина всегда температура другая, как чудится первому. Спустя какое-то время проживания с мужчиной он начал замечать, что рядом с ним меняется восприятие окружения. Ночью, когда тот объявился на кухне, с ним параллельно пустоту в голове разбавило подсвеченное неоном понимание: беспричинный комфорт и расслабленность, поглощающие в свой плен — дело не благоприятных условий, которые в прошлом месяце отрадой приходили только во снах после жуткого дня. Защиту от шума своего же анабиоза создавал Ким. Он неординарный, будто в теле поместились две личности. Одна отталкивающая, раздражающая, самолюбивая, другая же источает надёжность и вопреки первой притягивает. Хёнджин даже не знает аромата Мина. Это не его дело, но червь внутри, на чей голос сложно не вестись, шепчет ехидно, что Хван не скрывает ничего, а вот у того дружка целый шкаф скелетов. Вдруг он вообще принимает препараты, дабы не мешать Хвану каким-нибудь резким специфическим запахом? Или с обонянием случилось что-то на почве беспрестанного стресса? Этот набат слов, свалявшийся в кишащий уродливыми колтунами клубок, можно распутывать, пока от усердия не проплавишь добрую партию нервов, но Сынмин говорит, что уже онемели пальцы на руках и пора бы возвращаться домой.

Хван подумает обо всём позже. Включая то, почему некогда квартира выскочки-чужака стала для него домом.