Часть 1 (2/2)

— Нет, спасибо, хочу прогуляться. Но буду признателен, если завезёшь мою сумку, ― улыбнувшись, скромно говорит парень.

Чан разблокировывает дверцу машины с помощью карманного пультика и садится на водительское сидение, а Ким молча подходит ближе, сняв полурюкзачок с плеча.

За рулём Крис выглядит крайне привлекательно. Руки с тонкими пальцами очень эстетично смотрятся на крупном руле его авто, когда тот ведёт. Мин часто смотрит на это, пока Бан куда-нибудь его подвозит или везёт на работу. Это даже как-то успокаивает. Он думал над тем, что, возможно, смог бы завести с Чаном отношения, но не стал ничего углублять, ограничившись близкой и крепкой дружбой. И Крис, конечно, очень любит всех людей, но Сынмин никогда не видел, чтобы мужчина проявлял интерес к другим альфам. Ну, если не считать того, что на ночёвках он до сих пор целует своего донсена в лоб и на завтрак готовит яичницу в виде сердечка.

― Давай его сюда, Минни, ― забирает старший рюкзак и кладёт рядом с собой, на пассажирское сидение. ― Будь осторожен, ладно? Напиши, как вернёшься домой.

― Хён, я не ребёнок, не надо так печься обо мне, ― без злобы закатывает глаза Ким, однако решает не испытывать судьбу и чужое терпение, увидев полную серьёзность друга. ― Хорошо, я обязательно напишу.

― Тогда до понедельника! Удачного выходного!

Когда машина выезжает из-за ограды здания, Сынмин, почему-то, ещё долго и сосредоточено провожает её почти пустым взглядом.

***</p>

Ничего не может так действенно послужить средством для приведения мыслей в порядок, как вечерняя прогулка в одиночку. Тем более, когда погода на улице сегодня выдалась особенно холодной.

В середине декабря кое-где лежит посеревший от грязи снег и уже вовсю пахнет зимней свежестью. Полностью облетевшие городские деревья уродливо топорщат свои тонкие ветки во все стороны, провожая гуляку в потёмках своими унылыми покачиваниями, пока впереди его также уныло приветствуют другие хиленькие стволы. Промозглый ветер временами бьёт в лицо, заставляя закрывать уши руками тех, кто решил не заморачиваться с шапкой. Нет ничего, что могло бы создать ощущение полности: ни лиственных крон, ни мягкой травы, ни уютного солнца днём, ни атмосферной луны вечером. Природа кажется абсолютно обнажённой перед миллионами людей. Самое мерзкое и нелюбимое время года.

Если честно ― Мин не знает, что собирается делать дальше. Да, он нашёл хорошую и удобную работу в достойном месте, добивается в ней больших успехов и, возможно, скоро пойдёт на повышение. Ким практически ни в чём себе может не отказывать для реализации своих желаний. Только для кого это всё? Для Бана? Альфа, без сомнений, души не чает в своём донсэне, отдаёт ему частичку себя и берёт в ответ у Сынмина. Но Чану нужна семья, нужна постоянность и стабильность, трепетная любовь и глубокие чувства, а Мин ой какой нестабильный и нечувственый. Просто однажды Крису надоест тратить свою жизнь на закрытого эгоистичного мудака, альфа найдёт себе приятную умную девушку, или милого понимающего парня, заведёт с ними очаровательных малышей и будет жить, как нормальный человек. А Ким останется совершенно один. Зачем же он продолжает своё существование, если знает, каков будет его печальный конец? Жить среди собственных смятений, и смотреть, как люди радуются, что нашли друг друга. Естественно, они счастливы. У них ведь не будет тысячных скоплений из так и не открытых никому переживаний.

Дом сменяется другими зданиями, дорога примыкает к другим двум путям ― так он и уходит совсем не в ту сторону, куда планировал изначально. Спустя примерно полчаса размышлений, Сынмин оглядывается, наконец, вокруг, и видит то, чего бы очень не хотел. Но любопытство ещё никогда никому не проигрывало.

Я не был здесь порядка восьми лет, ― проносится в его голове, пока он продолжает идти вперёд. ― Всё стало ещё хуже, чем было.

Перед ним один из самых неблагополучных районов их города, в котором он бывал лишь однажды, когда нужно было поучавствовать в общественных работах. Если честно, общественные работы ни на грамм не помогли. Мин проходит мимо первого здания, и около него же полностью выпотрошена урна, которая держится на честном слове, чтобы не сломаться окончательно. Дальше ― хуже. Явно аварийные страшные дома, мусор, застилающий улицы, огромное количество бродячих животных, ни единой живой души, хоть время и не позднее, даже магазинов никаких нет. Окна в хрущёвках не горят жёлтым, как это бывает всегда, когда Ким возвращается домой. Жизнь здесь наполнена тишиной, иногда нарушаемой отдалённым лаем собак и не унимающимся чувством тревожности. Думать в таком месте невозможно ни о чём, кроме ужаса, который оно представляет глазам человека, не живущего в таких условиях никогда.

Сынмин понимает, что ему здесь нечего ловить, и собирается быстро смыться по добру по здорову, как вдруг слышит из следующего узкого перехода плач. Сердце делает двойное сальто, на лбу выступает холодный пот.

О нет. Нет-нет-нет, ― повторяет он про себя, словно в бреду. ― Это не закончится ничем хорошим, точно не закончится...

Первая ― адекватная ― часть Кима говорит, чтобы он убегал за тридевять земель от этого места и больше никогда не возвращался, но вторая ― бесстрашная ― утверждает, что это вполне может быть человек, которому нужна помощь. Сначала парень не может решиться, как же поступить, но потом чуть приходит в себя и думает, что если этому кому-то нужна помощь, то Мин попробует сделать всё, что в его силах. А если это очередной уличный страдалец, Сынмин задушит его собственными руками за то, что он потревожил его спокойствие.

Ким подходит тихо и так, чтобы через промежуток его не было заметно. Только тогда понимает, что в этом месте не работает фонарь, из-за чего он даже сначала не сможет разглядеть виновника слёз. /Полная лажа. Теперь ещё, помимо плача, альфа улавливает бормотание шёпотом, которое, как он понял, исходит от того же лица. Ситуация становится ещё страшнее.

Не выжидая больше ни секунды, Мин заглядывает в крохотный переулок. Кто-то сидит около стены невысокого дома. Так, хорошо, это хотя бы человек. Наверное, мужчина. Когда глаза привыкают к темноте, он замечает, что у того странно сложены руки. В них что-то есть? Если да, то Сынмин и знать не хочет, что это за вещь. Но он хотел помочь.

Ого. А это ещё что такое?

До чуткого обоняния Кима доходит аромат летнего петрикора. И, он готов признаться, это чувствуется просто изумительно, но абсолютно контрастно тому, что Мин видит: серые грязные улицы никак не сочетаются с чистым запахом природы. Приятные свежие нотки будто создают внутри него звонкую мелодию, которой тот охотно готов подпевать ― очень новое и окрыляющее чувство. Очевидно, что это природный аромат того... Омеги. Да, скорее всего, это омега.

В голову ударяет осознание. Омега, тёмным вечером, сидит на холодном асфальте и плачет, что-то держа в руках и... Он что, дует на руки? Просто замёрз? Но этот момент не так важен сейчас. Район достаточно известен частыми преступлениями, две трети которых совершаются по отношению к омегам. И у Сынмина волосы дыбом встают, пока его атакует рой догадок, что же или кто могли так подействовать на бедного парня.

― Извините, ― наконец-то выходит Ким из своей засады, не в силах больше наблюдать над чем-то надрывающегося незмакомца. ― У Вас что-то произошло?

Когда он подходит ближе, то фонарь резко зажигается, и тот видит лишь напуганную, однако, между прочим, красивую пару глаз, что выглядывает из под шапки с помпончиком, натянутой вниз больше, чем должно быть. Румянец на щеках — то ли от влаги на холоде, то ли от самого холода — придаёт ему ангельский вид. Словесного ответа Мин так и не слышит, но парень, продолжая лить слёзы и не отрывая глаз от него, перекладывает что-то в одну руку и расстёгивает слишком лёгкую для такой погоды курточку, помещая аккуратно сжатую руку внутрь и запахивая одежду другой.

― Вы ранены? Нужна скорая? ― не успокаивается Сынмин, непонятно почему разволновавшийся.

Тёмные зарёванные глаза, кажется, следят за каждым, пусть самым мелким и незначительным движением. От этого становится не по себе. Тот, как жертва, ждёт, пока на него нападут, и не даёт остаться незамеченным ― будь то шевеление пальцем или маленький шажок. Похоже, этому омеге, что Ким для себя уже точно установил, и правда нужна медицинская помощь, о чём он боится рассказать постороннему.

― Я сейчас же вызову машину. Не переживайте, больница недалеко отсюда, ― быстро проговаривает Мин и уже собирается достать телефон.

― Не надо никаких врачей. Я не болен и не ранен.

Будучи остановленным, альфа впадает в недоумение. Точно, его рука. Наверняка он повредил её и не хочет сознаваться, потому что думает, что Сынмин посмеётся над такой глупостью. Но он не будет смеяться, даже если увидит ничтожно маленькую ранку или синяк.

― Послушайте, если Вы стесняетесь говорить о боли, то...

― Ты глухой? Я же сказал, что со мной всё в порядке, ― сверкает омега глазами, которые, как ни странно, не излучают ни малейшего намёка на агрессию или злость в противовес его словам ― только какое-то нездоровое опасение каждого действия мужчины напротив него. ― Что тебе нужно?

― Услышал, как Вы плачете, и подумал, что нужна помощь, ― спокойным тоном произносит Ким, стараясь не напугать незнакомца ещё сильнее.

Сидящий на асфальте прищуривается и задумывается на полминуты. За такой краткий период времени Мин успевает понять, что парень из небогатой семьи либо сам не богат: на нём неподходящая для холодного времени года одежда, достаточно потрёпанная, как и обувь. А ещё на руках омеги красуются милые перчатки детского фасона и нежных пастельных оттенков. На обратной стороне ладони у них тоже висят помпошки, что делает вещь ещё более нелепой и необычно привлекательной.

― Ты боишься грызунов? ― задаёт он внезапный вопрос, завершая анализ Сынмина.

― Нет, ― отвечает второй, будучи введённым в ступор резкой сменой темы.

― Живёшь один?

― Зачем Вам это? ― поднимает тот бровь, выражая непонимание. ― Я хотел помочь, а не дать интервью. Если Вам не нужна помощь, то я уйду и не буду тратить время.

― Срочно нужна тёплая квартира. И помощь как раз-таки тоже, только не мне...

По окончанию фразы голос странного парня ломается и он опускает лицо, видимо, снова не сдержав слёз. Вместо объяснений его рука распахивает назад куртку, и уже двумя раскрытыми руками он демонстрирует, что пряталось на ней. Крысёныш. Не совсем маленький, размеров уже примерно с половину взрослого зверя. Тихонько лежит на ладонях, облачённых в разноцветную тёплую ткань, и очень слабо дышит. Всё сводится к тому, что животное умирает.

― Ты плачешь из-за крысы?

― Да, я плачу из-за моего любимого крысёнка, которого нужно лечить, а помочь моему малышу я ничем не могу, ― уже явно злится незнакомец, прижимая руки к своей груди, и ещё сильнее начинает хлюпать носом, снова впадая в рыдания. ― Если тебе так смешно, то иди отсюда.

― Мне совершенно не смешно, ― серьёзным тоном произносит Ким. ― Стал бы я смеяться, зная, как для человека важно это существо?

― Стал бы! Никому мои чувства не помешали, и тебе не помешают! Вы все такие!

― Я ― не все.

― Нет, ты тоже один из этих бездушных, которых наименовали людьми, ― в перерывах между всхлипами тяжело говорит омега. ― Одноцветное сплошное нечто, где каждый заботится только о себе и своих желаниях. Не удивлюсь, если ты подошёл в надежде подцепить хорошенького мальчика на ночь.

― Самомнение у тебя не хромает, конечно, ― закатывает глаза Мин. ― Но знаешь, у тебя сейчас есть только два выбора: остаться здесь и ждать, что произойдёт с твоим зверьком, уповая на лучшее, либо довериться и пойти со мной, давая этому крысёнышу хотя бы какой-то шанс перенести своё плохое состояние.

― И что я должен буду отдать взамен? ― подозрительно косится на него сидящий парень.

― Господи, не переживай, на твою натуру я покушаться не собираюсь. Может, потом придумаю, ― отходит Сынмин от ответа, не желая спорить ещё и об этом. ― Ты решился?

― Если и правда не будешь приставать, то пойду с тобой, ― наконец-то встаёт юноша, после направляясь прямиком за Кимом. — Кстати, меня зовут Хван Хёнджин.

— А я Ким Сынмин. Надеюсь, что приятно познакомиться.