182. Трудности любви (1/2)

— Вот и что я должна сделать, а? — вопросила Мелисандра наполовину свою спутницу, наполовину — несправедливое и равнодушное к её горю северное небо. — Спаси, говорят они, своего отца!

— От чего? Ты мне так и не объяснила, — заметила Сарелла.

— От его собственной тупости. Возомнил, представь, что Великого Иного можно одолеть его же оружием, если пролить королевскую кровь. Своя логика в этом есть, в крови короля — огромная сила, потенциал любого магического делания, — заметила она, — но где наша магия, а где Великий Иной! Тут не колдовать надо. Тут нужен Азор Ахай.

— То есть, принц Станнис? — уточнила та.

— Именно. Заметь, я ничего не сделала — а он уже несётся на север на всех парусах. Пламя не врёт. Умалчивает, недоговаривает — но не врёт.

Они должны были расстаться под Харренхоллом — Сарелле путь лежал вниз по Сестрице к морю и в Дорн, Мелисандре — вверх к Перешейку и на Север, — но вышло почему-то иначе.

— Ты поссорилась с отцом?

— Нет. И с Лари тоже нет, и с Обарой, — ответила летнийка. — Я просто хочу посмотреть, куда меня приведёт твоя дорога. Она интересная, куда интереснее той, которую я могла бы себе найти.

Помолчала и добавила:

— Понимаешь, сёстры всегда легко находят себе приключения. Мужчин, женщин, опасности... а я нахожу только книги и древности. Я их люблю, спору нет, но хочется попробовать, на что похожа другая жизнь, такая, как у них. А с тех пор, как мы встретились, на меня так и валятся самые невероятные события — только уворачивайся! Это ведь интересно. Когда ещё я успею так пожить?

Странно было даже подумать, что на свете есть люди, которые ищут того, от чего сама Мелисандра сбежала бы при первой возможности, но... как известно, трава всегда зеленее на соседнем лугу. Каждый желает того, что ему не доступно — и может быть, если подружиться с Сареллой, ей улыбнётся удача и пошлёт мирной тишины и древних книг?

Она никогда не видела этого человека, но по рассказам отца и мачехи он должен был быть высоким, тощим и с родимым пятном на щеке. Он оказался крепким, коренастым парнем, рябым и широкоротым — впрочем, внешность его была лишь обманом зрения, таким же, как её собственная. Только вместо рубина с памятью о молодости он использовал целое чужое тело. Она бы сказала, расточительно: горсти костной муки и пары волос было бы достаточно.

— Моей дочери сейчас было бы за девяносто, — вместо приветствия бросил тот. — Ты не можешь ею быть.

— Неужели никто не говорил вам, что женщинам грешно напоминать об их возрасте? — не удержалась она от шпильки. И правда неприятно было услышать, сколько лет она провела там, в красном рабстве у Красного Храма, пока Господь не разорвал её оковы и не указал ей путь.

— Так ты женщина или дочь? Определилась бы уже, — огрызнулся тот ответно.

Она бы развернулась и ушла прочь, но за плечом у этого неприятного человека маячила тень матери — серебряные волосы и сияние ожерелья на тонкой шее, и руки, сложенные в мольбе. Кем надо быть, чтобы отказать родной матери, когда она так просит?

— Я твоя дочь, — твёрдо заявила она. — Но клянусь творящим пламенем, я плюну тебе в лицо и уйду, если ты продолжишь так себя вести!

— Как это?

— Как отец, когда он напивался пьяным и решал, что всё пропало, — ответила она, потому что больше всего тот сейчас был похож именно на отца в его дурные минуты. — Моя мачеха была святая женщина и терпела его нытьё, но я всегда хотела взять прялку и хорошенько отходить его по хребту, чтобы он перестал уже отчаиваться.

— По-твоему, побои помогают от отчаяния? — невесело усмехнулся тот. — Тебя в самом деле воспитал мой брат.

— По-моему, побои помогают от дурного поведения, — ответила Мелисандра. — Отчаяние должно иметь причины. Беспричинное отчаяние — просто придурь.

— И ты считаешь, у меня нет причин отчаиваться?

— А ты считаешь, что они есть?

— Мир обречён, я окружён идиотами, меня никто не в состоянии понять и даже не подпускают к священному дереву. Этого недостаточно?

— Мир спасёт Азор Ахай, ты окружён близкими людьми... про дерево и непонимание не знаю, — она пожала плечами.

На какой-то миг ей показалось, что она видит тень ворона — питомца Эйниса, её любимого брата, который дарил ей замечательные игрушки и учил курить горькие степные травы, которые успокаивали сердце и помогали слышать голоса огня и воды. Дай ему свою любовь, сказал ворон. Дай ему свою любовь, и он перестанет отчаиваться.

Но как можно дать любовь тому, кого совсем не знаешь?

— Обара была уже взрослая, когда встретила папу, — задумчиво сказала Сарелла.