146. Живые опаснее мёртвых (2/2)
Тот кивнул.
— Вы привезли нам ценный подарок, моя леди, — заметил он. — Если это и вправду самозванец и его Десница, конечно. Не поведаете, как вам удалось их добыть?
Опасный вопрос, но у него был готовый ответ:
— Молодые люди часто не могут устоять перед красивыми женщинами, мой лорд.
— Сколько я знаю, Джон Коннингтон не молод.
— И не интересуется женщинами, хотели вы сказать? Да, и всё же, он тоже не устоял, — следующая попытка сделать дамский смех была успешнее. — Но не передо мной, увы. Он напугал моего музыканта, но главное — тем самым напугал его жену, а рука у неё очень тяжёлая.
Тот фыркнул.
— Приму к сведению. И что же, самозванец просто так простил вам беспамятного Десницу?
— Увы, нет! Моё обаяние не столь велико. Когда я увидела распростёршегося у ног моей прелестной Джонквиль лорда Коннингтона, я слегка запаниковала — и вы ведь знаете, некоторые женщины в панике делают самые странные вещи. Например, добавляют любовникам снотворное в вино.
— Какая опасная паника, леди Каллакира! Я надеюсь никогда её вам не внушить!
— О, ну как же может внушить панику такой очаровательный кавалер, как вы, лорд Баратеон, — промурлыкал Визерис.
«Да как же тебя выгнать-то, valonqar we chraqqa?!». Но ни валонкар, ни его Баратеон уходить никуда не намеревались.
Впрочем, быть женщиной местами выгоднее, чем быть мужчиной. Всегда можно позволить себе вдохнуть запах горького дыма, увидеть — услышать — хохот отца, его жёлтые зубы, оголившиеся в дикой усмешке. Отпустить разум, позволить ему весь страх, от которого до того отгораживался стеной из молитвы и силы воли. Вспомнить, как мать плакала, когда её ударили о стену — как она пошатнулась, как подломился каблук её синей туфельки...
— Леди Каллакира, вам плохо?! — голос молодого гвардейца донёсся, словно через плотную ткань.
Хорошо. Он думал, что будет легче, что он уже пережил это всё и смог забыть. Он ошибался — он помнил даже вышивку на подоле её платья, даже полуоторвавшийся жемчуг на отцовских домашних туфлях.
— Мой лорд... дым... — пролепетал он самым слабым голосом.
Никто не обвинит Каллакиру в том, что она притворялась: Визерис в самом деле терял сознание от горького запаха, от горечи во рту, от горечи воспоминаний.
— Спокойно, спокойно, сейчас мы выйдем наружу, моя леди, — это уже Баратеон. Всё же, не лишён зачатков совести. — Вам нужно подышать.
— Маргери иногда так плохеет, когда она пережимает живот корсетом, — подал голос гвардеец. — Надо разрезать ей шнуровку, это поможет. Девицы вечно перетягиваются, глупышки.
И вот тут Визерис действительно запаниковал.