145. Собачья работа (1/2)

— Круг, — сказал старый хрен мейстер, указывая на, собственно, круг. — В него кто-то должен войти, кто-то, готовый рискнуть собой и надеяться на лучшее...

Сандор не дослушал объяснения — да и что там было слушать? Всё и так понятно: шагнул, въебал человеку-пиздецу, дальше или сдох, или нет.

Он просто хотел побыстрее закончить со всем этим бардаком, дохлыми птицами и прочим — и заняться чем-нибудь полезным. Вон, там теонова родня опять закопошилась, а любой житель Западного Края считает набить морду железянам чем-то средним между народной забавой и врождённым долгом. Только надо шагнуть в круг и по-быстрому там всё разрулить.

Мейстер про то, что делать, вычитал в книжке, которую принёс помятый рыцарь. Так и быть, Сандор был согласен считать его не полным дерьмом: бедолагу до того закусали и заклевали, что неясно, как он вообще пережил поездку назад в замок, если третий день валялся без сознания. Септон Шейли, конечно, сказал — божья милость, Воин поддержал и всё такое. Вроде как, пока надо было сражаться, бог ему не давал свалиться, а теперь типа можно и отдохнуть, вот он рыцарька и оставил одного с его ранами. Звучало как-то сомнительно: или уж всю дорогу помогай и не бросай, или уж не связывайся — такое было его собачье мнение.

Но кто бы его спрашивал.

Внутри круга было темно и не было ни Винтерфелла, ни леса, ни людей. Только темнота. Ясное дело — колдовство, оно такое, вечно какая-то срань творится, к этому Сандор тоже успел привыкнуть.

Потом темнота разделилась пополам, и по одну руку оказался Грегор, а по другую — огонь, и среди огня — девичья фигурка.

Грегор лыбился, сучара, поигрывал мечом в руках, но если вот сейчас пойти и постараться — то его можно было одолеть. Он чуял, что можно. Одолеть, прирезать, башку его мразотную отпилить и бросить в огонь и держать там, пока не сгорит в пепел... но девчонка орала и ревела, ей было страшно (любому будет, это же огонь, там всё горело), и она была похожа на сестрёнку.

Но когда ещё предоставится шанс отпилить башку Грегору?

Ведь если сунуться туда (в огонь!), то Грегор успеет уйти, опять уйти от своей заслуженной смерти.

А если не сунуться, сгорит деваха.

(Тодора, она ведь тоже сгорела, когда...)

Зажмурившись, он нырнул в огонь, нашарил маленькое детское тельце и вынырнул с другой стороны. Отбросил девчонку и покатился по земле, сбивая пламя с одежды, шипя от боли и злости.

Когда он встал, девчонка — нет, не девчонка, Тодора, совсем такая же, как перед смертью — лежала напротив него, связанная, и медленно сползала в пропасть, на дне которой, ожидаемо, бурлила совсем не вода, а жидкая лава, как на лубках ”Гибель Валирии”.

— Прыгни сам, и спасёшь её, — сказал бесплотный голос. — Или оставайся ждать её смерти и останешься жив. Один из вас должен умереть, без этого мост не откроется.

— Братик! — пискнула Тодора на том краю пропасти. — Братик!

То ли просила её спасти, то ли наоборот — просила не спасать и жить, как тогда. Глупая сестрёнка.

Зачем Сандору жизнь? Он бешеный пёс, от которого одни беды. Только не менее глупый Шейл с этим не согласен, с его рассуждениями про мёртвого пса и живого Сандора, который всем нужен, потому что друг и защитник.

С другой стороны, мир — это хищники и овцы: те, кто бьют и жрут — и те, кого бьют и жрут. Тодора была славная, добрая — птичка, овечка. Выживет она — и что? Попадёт в руки какому-нибудь мудаку, который будет брюхатить её и бить смертным боем, и всё равно сдохнет, только что промучается дольше. Сандор хоть мог вломить всякому, кто на него залупнётся.

Толку, правда, от этого не было.

Две бессмысленные, мучительные жизни: бешеного пса и затравленной овцы.

Какая лучше? Какая хуже?