132. Безумный день (Глазами Джона) (2/2)

Ругая себя последним идиотом, Джон возвращался в Тамблтон. Во-первых, шпионов следует убивать сразу, а не беседовать с ними, пока совсем не заговорят зубы; во-вторых, даже если принять правоту называющего себя принцем Визерисом, спрашивать о чём-то Гарри Стрикленда... было не самой лучшей идеей. Правды тот или не скажет вовсе, или подаст в таком виде, что лучше бы не говорил — а скорее всего просто велит одному из своих подручных перерезать обнаглевшему Грифу глотку.

Золотые Мечи нынче не те, что при Тойне, благослови Неведомый его чёрную душу.

Он расседлал коня, отторочил меч от седла, приладил к поясу и направился в сторону временного пристанища так называемой принцессы Дейнерис — заканчивать утренний разговор.

Знакомый, любимый, родной голос заставил его замереть. Знакомый голос — и знакомая песня.

Я прошу, не плачь обо мне,

Когда с неба падёт беда.

Посмотри: в золотом огне

Умирает серебро льда.

По тропе позабытых слов

Я иду навстречу судьбе —

Я иду навстречу тебе...

(1).

Последняя песня его серебряного принца, и серебряные струны, поющие ей в лад. Никто не слышал её, кроме троих верных друзей, никто не мог спеть её так, кроме него.

Кроме Рейгара.

Коннингтон пошёл на голос — «навстречу судьбе, навстречу тебе» — и увидел его.

Лунный свет серебрил его волосы, пламя костра бросало рыжие отблески на его лицо и на раму его любимой арфы. Рядом, опершись на копьё, стоял Освелл Уэнт — его профиль ни с чем не спутать. Кто-то темноволосый — Артур, должно быть — сидел у ног принца, обняв колено.

Джон сделал шаг, другой, третий — побежал, спеша успеть, пока видение не развеялось, пока его принц не исчез в вечернем тумане, который несло с полей.

Сам ужасаясь своему кощунству, он схватил принца за руку и притянул в объятья, запечатывая холодные уста поцелуем... и с жутким гулом провалился во тьму.

* * *</p>

Мия задумчиво посмотрела на погнутую раму и порванные струны.

— Извини, Джонни. Я не подумала.

— Н-ничего, — ответил он. — Спасибо.

Губы были противно мокрые и их хотелось чем-нибудь вымыть. И выпить. Он как никогда понимал Вериса.

Терри, тем временем, наклонился над тушей Коннингтона, задумчиво пощупал его за шею и изрёк:

— Слышь, Мия, а ты его убила, похоже. Надо будет избавиться от трупа.

И как будто на сегодняшний вечер было недостаточно бед, окно в спальне Вериса распахнулось, и сам он вывесил оттуда голову и фальшивые сиськи, вперяя взгляд в темноту внизу.

— Вы чего шумите?!

— Мия тут Коннингтона арфой убила! — умеренно громко ответил Терри. — Сейчас труп уберём и затихнем!

Окно закрылось, послышался частый стук шагов по лестнице и вскоре в дверях появился Верис: взъерошенный, в дамской ночнушке и шёлковом халатике поверх неё. В свете костра слева от ясно заметного кадыка темнел засос. Неподражаемое зрелище, одним словом.

Он наклонился над Коннингтоном, тоже безуспешно попытался нащупать у него пульс, потом огляделся кругом и сказал:

— Ну Мать Всемилостивая, это же была любимая арфа Рейегара! Кто её сломал, а?! Я тебя потом поцелую, если захочешь, но сначала будешь объяснять самозванцу, почему он доверил невесте семейное сокровище, а она возвращает его гнутым, как позорный лингам!