121. Экстремальное богословие (1/2)

Сандор никогда не думал, что так ненавидит птиц. Дохлых. Нет, живые ему тоже не особенно нравились, мелкие шумные мрази, но дохлые были хуже некуда, особенно когда не желали послушно лежать и тухнуть под кустом, а летели в сторону Винтерфелла, соря вонючими перьями.

Теон тоже ненавидел птиц, и ещё дохлых волков — свежее приобретение человека-пиздеца, которое не менее настырно лезло на стены с тех пор, как тени начали заканчиваться. И хорошо, они препротивно выли, когда наступали на освящённые цветы.

Ещё Теон любил баб — знал самых знойных красоток в округе, а они хорошо знали его, и были не прочь уделить внимание его друзьям, даже стрёмным гигантам с жжёной мордой. Ласки, данные по доброй воле, не за деньги, оказались куда приятнее — пусть северные бабёнки и уступали южным шлюхам в умении красиво врать, их поцелуи были горячее, а объятья — крепче. Септон Шейл, славный малый, не сильно осуждал Сандора за эти похождения: говорил, никто не становится святым в одночасье. «Мужчины слабы перед плотскими порывами, и порой разумнее им поддаться и покаяться, чем бороться с ними и погружаться в злобу. Главное не опускаться до вымогания ласк силой», — говорил он.

В общем, всё было не так плохо, и он был доволен дружбой с Теоном, ещё бы мальца не приходилось постоянно спасать от утопления. Окунаться в пруд с молитвой — это Сандор понять мог, но сидеть под водой, пока не сдохнешь? Странный был у железян бог, если так обращался со своими служителями. Семеро были куда лучше: неси им цветы, жги огни и свечи, читай молитвы, коли петь не можешь — и всех дел: ни крови не надо, как деревьям, ни вот этих вот купаний с ныряниями. Нормальные, серьёзные боги для серьёзных нормальных людей: ты их просишь, они помогают, без скандала, явлений, голосов в голове и прочего.

— Воин не станет сражаться вместо тебя, но он укрепит твою руку и сделает меч крепче и острее, Мать не пожалеет никого вместо тебя, но даст твоему сердцу способность любить, — объяснял септон. — Наши боги тише прочих, они редко показывают своё лицо и не вмешиваются в нашу жизнь открыто.

— И хорошо, — хмуро сказал Сандор. — И без того хватает всяких уродов, которые в неё лезут. Хоть боги в стороне остаются.

— Они не в стороне, — поправил септон. — Они всегда с тобой. В горе и радости, всегда рядом. Вместе с тобой страдают, вместе с тобой счастливы.

Он не мог представить себе богов — властного Отца, гордого Воина или нежную Деву — горящими в жаровне вместе с ним, или вместе с ним спьяну натыкающимися на факел в коридоре. Но кому-то, наверное, захочется в это верить — верить, что он не один в своём кошмаре.

С другой стороны, боги были с ними здесь и сейчас, среди дохлых ворон и крови во рву. Они заставляли тени выть и распадаться на части, кровь делали водой, а дохлых ворон — действительно дохлыми. Жаль только, они не могли закончить всё раз и навсегда, оставляя это смертным, которые до сих пор так и не придумали, что же им делать, кроме как защищаться.

Он досчитал до девяноста и решительно выдернул Теона из-под воды, отвесив ему пару пощёчин — это всегда помогало тому прийти в себя. Парнишка закашлялся, пустил носом воду — таки глотнул сколько-то по дороге вниз, никак не мог научиться просто задерживать дыхание.

— Бог говорит, к нам идёт помощь, — прохрипел он. — Дай выпить, а?

Теон всегда пил после молитвы — солёная вода обжигала ему нос и горло, и только паршивая кислятина, которую северяне называли вином, могла заглушить ощущения от этого ожога. Сандор понимал: он тоже заливал свои ожоги вином, в конце концов. Раньше заливал. Септон Шейл справедливо указал ему, что привело это только к новым ожогам, а если бы не полумейстер с ведром песка — то как бы и не на тот свет завело.

Пить Сандор не перестал, но больше не напивался, и Теону не давал — молод тот ещё, жизнь на бухло переводить. Но от бутылки пополам раз в день ещё никто не помер, а половину этой Сандор уже выпил.

— Что там твой мокрый бог? — уточнил он, когда Теон вылакал свою сегодняшнюю меру и перевёл дыхание. — Какая помощь?

— Чтоб я знал. Надо с древолюбом посоветоваться, — вздохнул тот. — Боги, они говорят-то не по-людски. «Помощь идёт, — понимаешь ли, — но только от вас зависит, придёт ли она к вам».

— Зачем тебе древоёб, я тебе и так растолкую. Если кто-то к нам идёт, нам придётся отволочь с его дороги всю дохлятину, которая на него как пить дать кинется.

— Ну, он всё-таки вроде знаток. Ему вообще шорох ветвей толковать приходится, уж не знаю, как, — вздохнул Теон. — Всратые у них верования, у древолюбов, если между нас с тобой сказать. Вся эта идея, что враг отравляет корни и кроны, и только кровью можно исцелить эту скверну...

По мнению Сандора, человек, которого приходилось каждый день спасать от утопления заживо не имел права называть чьи угодно верования всратыми, но его мнения никто не спрашивал.

— Всё лучше, чем огнеёбы, те ещё и жгут всё, что встречают, — фыркнул он. — Видят бабу — жгут, дом — жгут, горшок ночной увидят — и тот сожгут, потому что ночью, вишь ты, темно и страшно.