112. В стороне от войны (1/2)

В такие дни Уиллас ненавидел быть собой.

Уходил в бой жирный король и его уродливая королева, уходил Улыбчивый, как всегда, с улыбкой на устах. Даже последняя из Змеек, Обара, взяла своё копьё и присоединилась к войску. Каждый рыцарь обещал свой меч, каждый лорд поднимал своё знамя... и только Уиллас Тиррел оставался среди детей и женщин, смотреть вслед поднятому лошадьми облаку пыли и проклинать тот день, когда в подростковой гордыне направил своего коня против дорнийского княжича.

— Это не менее важная задача, чем та, что лежит на нас, — пытался утешить его Улыбчивый. — Ты остаёшься королевским наместником, последним защитником замка, хранителем казны и...

— Евнухом королевского гарема, — зло сплюнул Уиллас. — Зачем нужен я, если есть леди Шелла, которая уж точно лучше знает свой замок, и Мизинец, который куда лучше знает казну? Кто назначает наместником заложника? Зачем ты пытаешься мне лгать?!

— Если отвечать по порядку... леди Шеллу никто не знает, она сама по себе. Ты хотя бы примерно известен королю и его окружению как человек и лорд. Мизинец нуждается в присмотре, он слишком любит гулять по ночам. А заложника назначает наместником тот, кто обращается за советом по поводу выбора наместника к другому заложнику. У него не так много выбора, у нашего короля. Или ты — или одна из обиженных девиц, а они все и так обижены.

Звучало всё это не слишком утешительно, но можно было попробовать обмануть себя, убедить себя в собственной небесполезности.

Проклятая нога словно решила напомнить ему, почему он, пусть и умеет скакать лучше многих, не может воевать: вся опухла, так что еле пролезла в штанину, и разболелась, словно впереди был большой шторм. Может, впрочем, и был, почём ему знать — он родился далеко от Приречья, местная погода была ему чужой. Всё здесь было чужим, кроме Маргери и бабки: и хмурые стены, следы огня на которых так и не стёрли столетия, и равнодушная озёрная гладь, и слишком мокрая зелень лугов, и леди Шелла, прямая, как клинок, и её чернокожий мейстер.

— Жалеешь себя? — спросила леди, глядя на него без малейшего сочувствия.

Больше, чем быть собой, Уиллас ненавидел только всезнающих старух. Спасибо, ему хватало своего образчика, от которого некуда деваться и негде спрятаться. Ещё одну бабку Оленну он терпеть никому не обещал — и не собирался.

— Думаю, что будет шторм, — возразил он.

— Кому ты врёшь, — она махнула рукой. — Воин, который не может взяться за меч, когда все идут в бой, всегда себя жалеет. А ты воин. Я довольно на своём веку видала, чтобы такое видеть.

— Мой век куда короче, поэтому меня волнует только погода, — упрямо повторил он.

— Послушай, что я тебе скажу. Мой младший, Редан, тоже был как ты. Только он правую руку повредил, она в локте плохо гнулась. И старший мой, Рион, ему запретил с ними идти...