69. Харренхолл. Утро (1/2)

Час Белочки</p>

Далеко-далеко, на Королевском Кострище, гулко ударил колокол, и Мия ткнула в бок жениха. Её стража закончилась — три часа по колоколу, как договорились — теперь пришла его, а она может поспать. Мудило Мизинец так и не явился. Может, совсем не явится.

— Небось сношает кого-то где-то, — жених проснулся, зевнул. — Корову, козу... курицу... в женщину не верю.

— Вот ничего-то ты не знаешь, мой женишок. Мизинец — сводник. Добровольно-то не дадут, но где у шлюхи воля?

Уже неделю как у неё были отец и женишок, и она почти привыкла.

Отец был именно такой, каким она его запомнила: огромный, с весёлыми глазами и чёрной бородищей. Хотя глаза теперь были всё чаще печальные. И он её не бросил — ведь мама говорила, что он не из таких, а Мия не верила. Это всё сука Проблядь. Обещала её убить, если увидит. Проблядь была из Ланнистеров, такие могут — хорошо, если убить, а не продать Мизинцу.

И отец сказал ей идти замуж за Джона — он мол сын его лучшего друга, почти что брата. Не Микель Редфорт, но тоже ничего, хотя едва знакомый и неумелый, но старательный и добросердечный. Добрый муж — лучшее сокровище, учила её мама, лучше, чем добрый муж — только никакого мужа. Мама всегда любила свою свободу. Мия тоже, но Джон был славный, а замуж всё-таки хотелось — да и на Севере, она слыхала, почти что как в горах.

Она лежала головой у Джона на бедре, задрёмывая, когда они услышали шаги. «Ну наконец-то, мать его, явился не запылился!». Мия растолкала Терранса Риверса, их нового дружка, и все втроём они заняли свои позиции. Как только Мизинец упадёт — башкой в горшок из детской — надо было осторожно убрать бечёвку и другие приспособления.

Типа он сам, всё сам — сам среди ночи явился, сам упал, сам извозился в дерьме, сам виноват.

Они все возвращались с победой, когда раздался крик — страшный, как будто кого-то убивали. Так кричат, когда их ранят — Мия слышала во время набегов горцев.

— Я мейстера найду! — сказала она и побежала, оставив парней сражаться, если придётся. Она, конечно, могла и драться, но кто-то ведь должен и мейстера позвать.

— Тихо, тихо, хороший мой, — мейстер Люциус, не старый ещё летниец, аккуратно вычищал из глазницы остатки глаза. Мия удерживала Вериса за плечи, Джон за ноги — тот дёргался от сильной боли. — Тебя хранили боги, поранен только глаз, и то не сильно. Очистим рану, и через час-другой ты сможешь и ходить, и даже работать. Сущее чудо, таким-то оружием...

Пять часов до полудня</p>

Когда они с Квентеном зашли в залу северных покоев, там уже собрались все, даже отец и леди Винафрид, и Сансе на миг стало стыдно. Они волновались — волновались за неё, ведь она пропала вечером, а вернулась только сейчас. Ещё хуже ей стало, когда отец быстро пересёк комнату и крепко её обнял, с видимым облегчением на лице.

— Где ты была, Санса? — спросил он. — Что случилось?

Она почувствовала себя ребёнком, гулявшим допоздна. Хуже, она почувствовала себя Арьей. Но она не Арья — она женщина, расцветшая и замужняя. Она вскинула подбородок и ответила:

— Я вышла замуж, отец! — и, развернув брачный плащ Мартеллов, показала свежее пятно крови.

Она не знала, чего ожидала. Может быть, радости. Может быть, недоумённых расспросов — как же, вчера она была невестой одного, а сегодня — жена другого.

Но отец посмотрел на неё тяжёлым, усталым взглядом и, размахнувшись, ударил по щеке.

Отец ударил её впервые в жизни, и это было больно, очень больно, и челюсть встала на место с неприятным щелчком.

— Что ты наделала, Санса, — сказал отец. — Что ты наделала...

Ссутулившись, словно под тяжёлой ношей, быстрым, неверным шагом он вышел вон, и она была готова разрыдаться — но Квентен сжал её руку в своей, и Санса вспомнила, что ни о чём не жалеет.

Четыре с половиной часа до полудня</p>

Она нашла мейстера в его каморке. Он сидел, ссутулившись, над большой книгой, и Винафрид мимолётно подумала, что нехорошо ей приходить в комнату к мужчине. Но мейстеры — не мужчины, даже если ведут себя скорее как юноши из хорошей семьи.

— Я хотела выразить своё сочувствие, — сказала она осторожно. — В одно утро лишиться глаза и любимой девушки... — конечно, его любовь была заведомо обречена, но от этого ведь не легче.

— Любимой девушки? — переспросил он. Должно быть, удивлён, что она заметила.

— Любой бы заметил, как вы близки, а я от природы наблюдательна, — просто ответила Винафрид. — Мне жаль вас. Вы были ко всем нам так добры. Напоминали мне поесть, когда я забывала, — она неловко улыбнулась, вспомнив, как в тревоге не ела три дня подряд, покуда мейстер ей не напомнил, и как с тех пор он напоминал каждый день. — Рассказывали ваши истории. Вы не заслужили такого.

— Не стоит, — он покачал головой. — Так даже лучше, правда. Не с глазом, конечно — с глазом лучше, чем без глаза, — неловко пошутил он. — Но я рад, что она нашла себе мужа по сердцу.

— Я ей немного завидую, — призналась Винафрид. Он мейстер, и он сможет её понять, ведь сам знает горе. — Мой отец тоже будет в ярости, но меня некому будет держать за руку так, как княжич Квентен.

— Думаете, он рассердится, что король выберет не вас? — сочувственно сказал мейстер.

Да уж, надо быть слепым, чтобы не понять: Роберт Баратеон выберет кого угодно, лишь бы не Винафрид.

— Знаю, — горько ответила она. — Он столько потратил на это путешествие — и сил, и денег — а я вернусь, как уезжала.

— Право, зачем отчаиваться? Есть же ещё женихи — холостые лорды сюда приехали за тем же, зачем и король. Лорд Тиррел, лорд Эдмур Талли...

— Княжич Оберин? — с горькой иронией предложила она. — А что, не больше шансов, чем эти двое. Не с тем, что обо мне толкуют.

Мейстер Верис нахмурился, как будто что-то обдумывая.

— Ищете мне жениха? — шутливо спросила она.

— Обещаю его найти, — ответил он. — Хорошего, не хуже многих. И не позже полудня. Верите?

Она не верила, конечно, но кивнула.

— Скажите, почему вы мне помогаете, мейстер Верис?