55. Новое имя, новое начало (1/2)

— Старксноу? Сноустарк? — задумчиво спросил Джон.

Леди Винафрид немедленно подняла руку:

— Предлагаю почтенному собранию исключить сьера Джона из числа совещающихся.

— Причина? — спросил ”дядюшка”, с полной серьёзностью на лице.

— Отвратительное отсутствие чувства стиля и чувства юмора, — заявила та, — и способность проклясть себя и своих потомков дурацким именем.

И вот так вот его выкинули из совещания про его же будущую фамилию. Леди Винафрид Мандерли, леди Мирцелла и даже её бледная копия, Розамунда из Ланниспорта, имели право голосовать и предлагать варианты — но не сам Джон больше не Сноу.

И где справедливость?

Это был третий раз, когда кто-то напал и этого кого-то пришлось убить, и он думал, всё будет как прошлые два. Что все сделают вид, что ничего не было, а он останется один осознавать, что было. Сидеть, смотреть на стену кибитки и стараться не думать ни о чём, особенно о том, как мясо хрустит, когда в него вонзается клинок, как гаснут глаза, теряя душу за ними. О том, что один миг отделяет жизнь от не-жизни, и этот миг зачем-то в его руках.

Что теперь он как-то не особо хотел быть рыцарем. Рыцари — убийцы, иначе им нет смысла существовать. Но ещё меньше он хотел быть дозорным, потому что рыцари хотя бы сражаются с другими вооружёнными людьми, а не стреляют со стен по одичалым, бредущим сквозь снег с каменными ножами и костяными копьями.

Что мейстер Верис и лорд Жойен — его родня. Что у него есть настоящая родня, только его, которую никто не отберёт. Два дяди, хоть один из них и младше Джона (а второй — зануда и мейстер).

Это был третий раз, и на сей раз всё оказалось совсем иначе. Отец орал на короля, король — на всех подряд, вокруг таскали мёртвые тела и раненых, ругались и стонали, а леди Кейтилин — откуда только она взялась? — не отходила от Сансы и от Брана. Всё потому, что не было бандитов, а были Ланнистеры и их люди, измена и мятеж.

Потому что эти люди не просто хотели кого-нибудь ограбить, снасильничать или украсть. Они хотели убить законного монарха и посадить на его трон ублюдка Джоффри — во всех смыслах ублюдка, Джону было не стыдно его так называть. Вот он — бастард, и милый Томмен с его любовью к книжкам, и кроткая леди Мирцелла. А Джоффри был ублюдок.

И наконец, когда тела убрали, а раненых отправили обратно в Гавань, погрузились в кибитки и отъехали подальше от кровавой травы и обожжённых деревьев, король решил держать свой королевский суд, и Джона зачем-то пригласили на поляну с троном.

На троне сидел король, тяжёлый и большой, в своей рогатой короне. Рядом с ним — отец и леди Кейтилин, он с цепью на шее, она в дорожной одежде и нервная, как вспугнутая птица.

— Сегодня тех, кто под рукой, — сказал король. — Остальных в Дарри. Что скажешь, Десница? Ничего? Отлично, продолжаем.

И он продолжил — сначала с какими-то незнакомыми людьми, которым полагалось снять голову с плеч, потом с матерящимся ублюдком Джоффри, которого тоже к чему-то приговорили. Наконец, король вызвал Алина Рыжего, одного из отцовских стражников, и Джон впервые удивился: ну этот-то чем мог провиниться?

Оказалось — ничем. Наоборот.

— Встань, сьер Алин Норд, — провозгласил король. — Служи нам верно. Свою вигилию отслужишь тоже в Дарри, и к тому времени, уж потрудись, придумай-ка себе герб. В книге Белых Плащей положено его указывать.

Алин поднялся, веря и не веря своим ушам. Вокруг шумели собравшиеся, леди Кейтилин давила приторную улыбку, отец был радостен. Ещё бы, такая честь — не только рыцарский титул и право на фамилию, но и право на белый плащ! «Ну, хоть у кого-то мечты сбываются», — мрачно подумал Джон. Алин мечтал быть рыцарем ещё с тех пор, как пацаном пришёл проситься в стражу, наслушался историй от бабки, крестьянки Блэквудов, пришедшей на Север с одной из блэквудских невест.