О (почти успешных) попытках поговорить и похоронах куклы (2/2)

— Тэхен, - он осторожно коснулся моего плеча, на что я развернулся с мыслями, что убью его вот прямо сейчас, на глазах у всех, придушу достояние нации и гордость страны и не раскаюсь ничуть. — Ты злишься, потому что я залез слишком далеко, я могу это понять, я не хотел этого. Я думал о том, что не хочу получать ответы на свои вопросы, заставляя тебя испытывать боль, это не та цена, которой должна добываться информация, но я увлекся, потому что, в конце концов, вина за случившееся лежит на мне, и зная причину, я мог бы помочь…

— Ты ничего не понимаешь, мне не нужна твоя помощь! - выкрикнул я, — Я тебя не просил об этом, и твоя жалость мне тоже не нужна, это не какая-то загадка, это моя жизнь. - Я жадно дышал, сжимая руки в кулаки.

— Тэхен, ты… - он выглядел шокированным. Я чувствовал себя слишком вымотанным и уставшим. Я хотел выпить успокоительного и уснуть дней на пять. — Ты разговариваешь…

Я цокнул языком и закатил глаза. Конечно же, я разговариваю, у меня сохранены все физиологические функции.

— Можешь еще что-нибудь сказать?

Я возмутился на это, я что, дрессированное животное, которое обязано разговаривать по команде? Тем не менее, я попытался, но горло сковала тяжесть, от которой я почувствовал себя так, будто задыхаюсь под водой. Придумал себе идеального Тэхена, а я совсем не ангел, и он не сможет меня подкупить, чем бы то ни было.

«Ты всего лишь гость в моей жизни. Не знаю, в какие игры ты играешь, но если я что-то понимаю не так из-за тебя, поспеши извиниться и все прояснить. У тебя много денег и рычагов влияния, но ты не продавишь меня из-за очередной своей прихоти. Так что заканчивай со своими сладкими речами и держи свой рот на замке. Это понятно, мой не друг?»

— Это грубо, - он дочитал и внимательно посмотрел на меня. — Но, думаю, я заслужил. В конце концов, я знал, что ты кусаешься.

Я уже достал телефон, чтобы что-то написать, но внезапно почувствовал, как он обнял меня за шею. Я устал сопротивляться и только лишь выдохнул, опустив руки. От него пахло сандаловым деревом, кожей и папирусом. Его парфюм успокаивал меня. Я невольно расслабился и с каждой минутой успокаивался, размеренно дыша.

— Прости, Тэхен, - говорил он тихо, — Я не хотел вывести тебя из себя настолько, что тебе пришлось заговорить. - я грустно усмехнулся. Да уж. Сначала наделать делов, а потом пытаться все загладить извинениями, было очень в его духе, — Я просто чокнутый, псих ненормальный, не вижу никаких рамок и границ, на дураков не обижаются, знаешь такую поговорку? На самом деле, я искал тебя с самого утра, я спешил в консерваторию в надежде поймать тебя там или попросить у Чон Хосока разрешения на встречу с тобой. Мой менеджер с утра сообщил мне о статье на «Нэйвере», где мы с тобой были на Чеджу.

Я кивнул. Я видел ее, но абсолютно не придавал этому значения, там упоминалось только имя Юнги. Да и если бы обо мне вдруг начали писать в СМИ, самый лучший способ победить их — это игнорировать, я так и думал поступить в экстренном случае. В конце концов, я уже проходил через это. Я отстранился от него, глядя на него с прищуром.

«Ты сначала поцеловал меня на глазах у всех, сейчас стоишь обнимаешь посреди улицы, ты даешь СМИ еще больше поводов судачить».

— Я разберусь с этим, - сказал он уверенно.

Я поправил очки пальцами и пожал плечами. Мне было все равно, если там будет фигурировать мое имя, я никак не пострадаю, пострадает только его репутация и гордость, но меня не должно это беспокоить. Он вообще обо мне не переживает, хоть и делает вид, что это не так, однако пока что все его поступки говорят об обратном. Я поджал губы и нахмурился. Почти все.

— Ты правда в порядке? Тебе будет лучше, если я перестану искать ответы на свои вопросы? - я посмотрел на него и кивнул.

Я думал, есть ли какая-то причина, почему я все еще стою здесь с ним и позволяю себя обнимать. Он постоянно держал меня на крючке, я все время жил с ожиданием, что может случиться все, что угодно, и этот подстёгиваемый адреналин заставлял чувствовать меня живым. Я забыл, когда я был спокоен и невозмутим, рядом с ним все шло наперекосяк, он сумасшедший, он творил невесть что. Я начал всерьез задумываться над тем, что он расшатал мою психику настолько, что меня тряхнули и подключили к жизни. В конце концов, разве то, что я замолчал, не самый явный тому показатель?

В моей голове почему-то всплыла картинка, как я закидываю руки ему на шею на балконе в каком-то невероятно дорогом отеле под латину, пока он обводит руками силуэт моего тела, зажимая в зубах старый «Мальборо», как будто нам по шестнадцать. Он такой красивый, пьяный и совершенно счастливый. В воздухе пахнет летом. Шестистраничная история нового времени, где мешаются победы и поражения, пиршества, ночные прогулки по городу с выпивкой, дорогущие подарки, смерть от передозировки наркотиками и любовью, мечтами и реальностью, так, что грани совсем размыты. Да, это был бы фурор.

Я посмотрел на него, и стряхнул это наваждение.

— О чем задумался?

Я хмуро посмотрел на него и достал телефон.

«Слушай, Мин Юнги, лучше бы ты не связывался со мной.»

— Какая-то глупость, Тэхен, - прочитал он и усмехнулся, — Я уже с тобой связался, нравится тебе оно или нет.

Я выдохнул и сел на лавочку, продолжая печатать. Я даже не пытался снова заговорить, я знал, что это бесполезно, мое горло саднило, мне все время хотелось откашляться, будто бы звуки застревали у меня в глотке, словно слишком большая таблетка или нечаянно проглоченная карамель. Говорить стало непривычно, связки болели от одной произнесённой реплики. Хотя, возможно, мне просто не стоило кричать.

«Ты не понимаешь, правда», - он заглянул ко мне в телефон, читая и хмурясь, «Ты видишь, у тебя есть вопросы, которые меня триггерят. Очевидно, отвечая на них, мне становится хуже. Не доводи меня лишний раз и брось это. Почему ты так себя ведешь?»

— Почему я так себя веду? - прочитал он, — Как? Как всезнайка, что сует нос не в свое дело?

Я кивнул. Точнее не скажешь.

— А ты, Тэхен? Почему ты так себя ведешь? - я вопросительно покосился на него. Его тон мне не нравился. — Ну давай рассуждать только фактами. Ты услышал мою игру на фортепиано, которая, очевидно, вызвала у тебя очень много чувств, - я цокнул языком и поспешил напечатать ответ, но он накрыл мою ладонь своей, — Ты почувствовал, Тэхен, ты определенно что-то почувствовал, но продолжаешь это отрицать и говоришь всякую чушь, что тебя отключили от жизни, когда эмоции просто бьют в тебе ключом.

«Ты правда ничего не знаешь…»

— Ну так расскажи мне. По какой-то причине ты тут, все еще никуда не ушел. Я могу понять, почему ты язвишь и огрызаешься, это действительно невежливо вот так вот все расспрашивать, но я не настаиваю на этом. Если тебе это настолько неприятно, ты мог бы дать мне понять, и все бы закончилось, но ты подпускаешь меня ближе, а потом говоришь, что я сую нос, куда не надо, я не могу провести черту. Иначе говоря, ты даешь мне какую-то надежду, а это как-то неправильно, если тебе все это так уж и не нужно. Так что же ты на самом деле хочешь сказать?

«Если я скажу, что ты прав, твоя самооценка величиной с гору Фудзи и вовсе взлетит до небес…»

— Ты можешь сказать все, что посчитаешь нужным, - его голос звучал спокойно и совсем нераздраженно. Я засомневался и поник. — Хочешь, поставь точку, и мы закончим на этом. Я не буду осуждать тебя, я не друг тебе, чтобы осудить.

Он говорил уверенно и тихо, его голос прокрался куда-то мне под кожу, я медлил. Почему я здесь? Чего я хочу на самом деле?

Я тяжело выдохнул и содрал кожицу с нижней губы. Почему он всегда бьет не в бровь, а в глаз, что я теряюсь и не знаю, что ответить? Он был прямой, как танк, совершенно не увиливая и никого из себя не строя.

«Только давай ты не будешь упражняться в словесных перепалках» - медленно написал я. Он кивнул. «Я думаю, мне страшно вдруг осознать, что я снова начал что-то ощущать. Много лет назад погибла моя сестра, она была скрипачкой, эмоции во мне бушевали, как никогда.»

— О… - только и выдохнул он. Я не обратил на это внимания и продолжил. Отступать было уже некуда. В конце концов, что-то я о нем знал. Письменная рефлексия всегда мне помогала разобраться в том, что я чувствую, поэтому, по крайней мере, это было полезно для меня самого.

«Я разбил ее скрипку, я много злился и плакал, обстоятельства ее смерти были по-настоящему ужасными. Тогда у меня случился приступ мутизма, и я перестал играть. Я думаю… У меня есть проблемы, Юнги, мне сложно понимать эмоции и выражать их правильно, я думаю, что я очень плох в этом. Сначала я думал, что со мной что-то не так, я чувствовал себя каким-то неполноценным, неправильным, будто бы во мне что-то сломалось, какой-то механизм перестал работать. И, наверное, это правда. Все эмоции как будто бы перестали ощущаться такими, какими я их помнил. Радость была какой-то нерадостной, это… Сложно».

Я выдохнул и заблокировал телефон, не дописав сообщение. Он терпеливо сидел рядом и ждал.

«Безусловно, я еще что-то чувствовал, пока жил своей обычной жизнью, меня что-то раздражало, что-то заставляло улыбнуться, но не было ничего, что бы оседало в моей душе. Не было такого, чтобы я вспомнил какое-то событие, и что-то почувствовал от него. Я вспоминал самые счастливые моменты своей жизни, выступления и концерты, но во мне ничего не отзывалось, я не ощущал никакого тепла и светлой радости, как это было раньше. Я вспоминал смерть сестры и тоже ничего не чувствовал, я не скучал, не тосковал, ничего. Все мои эмоции — поверхностные и пустые, за ними ничего нет, в глубине моей души настоящая черная дыра, где только чернота. Жизнь человека сложена из воспоминаний, счастливых и несчастливых, моя жизнь остановилась, больше ничего не складывается, будто бы лента моих воспоминаний закончилась, все эмоции уходят вникуда.»

Он обнял меня за плечи, укладывая себе на плечо. Я поддался и прикрыл глаза. Я чувствовал себя вымотанным.

— Ох, Тэхен, - тихо говорил он. Я вдыхал аромат сандалового дерева и молчал. Пахло, как в цервки, если бы кто-то покурил там старый «Мальборо». — Сколько же лет ты так прожил?

Вопрос был риторическим. Я не стал на него отвечать. Может быть, мне так надоело все это нести в себе, что для разговора по душам подошел бы первый встречный, вроде него? Он был прав, встречи с ним потрясали меня, каждый раз у меня будто бы почву выбивало из-под ног. Я определенно был поражен, услышав его «Элегию», она тронула меня, так как я увидел за всем этим исповедь разбитого и одинокого человека, это было так ярко и эмоционально, что жило в моем сознании, будто бы я услышал все это лишь вчера. Потом мы сыграли вместе Сен-Санса, и несмотря на то, что я лишился голоса, я считал это своей победой, я смог собраться и впервые что-то сыграть. Я гордился собой так, как сестра бы мной гордилась.

Я все еще не понимал, что за человек Мин Юнги, но я слышал его игру на фортепиано, и во многом это все объясняло. Я действительно доверял ему где-то на подсознании, но постоянно пытался себя убедить в том, что я надумал и ошибаюсь. Однако, чувства такая штука: они либо есть, либо их нет, тут нет никакой третьей составляющей, и если они уже есть, сколько ни отрицай, они никуда не уйдут. Мне понравилось играть с ним вместе, это было приятное ощущение, будто меня кто-то слышит и понимает. Мир и правда стал для меня чуточку другим, но когда ты много лет живешь в серости, красочность событий кажется ослепляющей.

Я попал в ситуацию, которая не была нормальной, но я так сильно привык так жить, что нормальный обычный стал для меня синонимом к слову «слишком». Я привык к отсутствию чувств, это стало моей лакмусовой бумажкой, а когда меня окунули в мир, где варятся изо дня в день совершенно обычные люди, меня как подкинуло, ибо в моей вселенной он не был нормальным. Вот, что меня смущало. Я боялся этой нормальности, где можно жить, дышать, не просыпаться от кошмаров, не мучаться прошлым, существовать, как обычный человек. Это не он псих ненормальный, это я чокнутый, у меня мир перевернулся с ног на голову, и я выбирал худшую его сторону каждый день, даже не думая, что со мной может быть иначе.

Он никогда бы ничего и не нашел о моей сестре, даже если бы перерыл все источники. Она была сиротой, ребенком из приюта, мы удочерили ее, не разглашая имен, вся информация строго конфиденциальна. Она была младше меня на три года. Она не была известной или знаменитой, ее имя нигде никогда не фигурировало. Мы занимались вместе скрипкой, и у нее был талант делать музыку особенно прекрасной, наверное, потому что она была очень счастливой малюткой. Улыбчивой такой, яркой. Она попросила, чтобы я выучил Вивальди для нее, конечно, я не мог отказать ей. Ей очень нравилась «Гимнопедия» Эрика Сати.

Когда случилась авария, я приехал так быстро, как смог. Родители были уже мертвы, но мне об этом не сказали. Суан была еще жива. Я нашел ее всю в крови, придавленную тяжелой металлической обгоревшей дверью. Это просто несчастный случай, роковое стечение обстоятельств. Она смотрела на меня и улыбалась, в ее руке был смычок, покрытый сажей и запекшейся кровью. Она умерла у меня на руках в тот майский день, когда мне было девятнадцать. В двадцать, после очередного срыва, я перестал играть, а позже начал преподавать.

Я зажмурился и тяжело выдохнул. Я не хотел переживать все это снова один. Юнги отодвинул прядь волос с моего лба, но я никак не отреагировал. Суан часто так делала, сидя у меня на коленях, говорила, что ей так больше нравится. Мне понадобилось не меньше полминуты, чтобы осознать, что он целует меня в лоб. Это не было моей просьбой, он просто захотел и просто сделал. Наверное, так ощущают себя дети, когда родители целуют их просто так, любят за то, что они есть, безо всякой иной причины. Мои родители любили меня, а я очень любил свою сестру. Я лишь жалел о том, что не давал ей почувствовать этой любви и слишком мало об этом говорил.

— Вспомнил что-то?

Я кивнул, пока он гладил меня по волосам, зарываясь в них пальцами и неспешно перебирая пряди. Я то ли был слишком спокоен, то ли снова ничего не чувствовал. Я не злился и не сопротивлялся, у меня не было сил на это, меня окутало тоской, горем и одиночеством. Я проигрывал в уме ноты похорон куклы.

Он протянул мне наушник, и я, шмыгнув носом, взял его, даже не спрашивая, зачем это. Заиграла какая-то классика, которую я не слышал ранее. Это была медленная переливчатая мелодия в ми-бемоль мажоре, тягучая, как мед, и очень напевная. Как будто какой-то романс, напоминающий убаюкивающую колыбельную. Несмотря на то, что гармония была довольно предсказуемой, это звучало нежно и красиво, как касания мамы в детстве. Безо всяких излишеств и изысков, то, что могло успокоить душу и подарить покой, это как смотреть на лунную дорожку в море на картинах Куинджи. Такое нужно слушать, чтобы почувствовать надежду где-то в глубине души, чтобы найти силы жить дальше. Вроде бы ничего особенного, но какая же магия, как это трогательно и тепло звучало, как объятия, как поцелуй Юнги в лоб, не требующий ничего взамен.

Я слушал неспешно развивающуюся тему, что звучала мирно и убаюкивающе. Звуки, сыгранные в октаву, напоминали теплый летний дождь или падающие звезды. Совершенно завораживающее зрелище. Мне вдруг стало очень спокойно и легко, кажется, мы послушали ее не меньше пяти раз.

— Ты знаешь, что в Древней Греции была такая женщина, Кассиопея, очень гордая и заносчивая. Боги поместили ее на небо в качестве наказания головой вниз, сидящей на своем троне, где она и обитает. Ты можешь легко ее найти по очертаниям буквы «W».

Я кивнул, конечно же, я это знал. Не понимал только, к чему он это вдруг заговорил.

— Я написал эту аранжировку, когда смотрел на ночное небо в сентябре и думал о том, как же она была несчастна. Люди, страдающие нарциссизмом, получили травму в детстве, она была очень одиноким и грустным человеком, прямо как мы с тобой.

Я грустно улыбнулся и посмотрел на него. Язвить больше не хотелось. Я совершенно не понимал, что творится в его голове, но слушая его аранжировку, теплую и мягкую, я успокоился и взял его за руку, будто бы буря в моей душе на мгновение стихла. Его музыка действительно имела свойство исцелять. Он был не просто талантливым музыкантом, он был гениален, и я был в состоянии признать это с абсолютным чувством восторга и восхищения.

Юнги не выпускал моей ладони. Он сидел, прикрыв глаза, наигрывая правой рукой основную тему по дереву скамейки. Мне это показалось забавным.

— Знаешь, все так странно, - вдруг сказал он. Я прислушался, вынимая наушник и слушая доносящееся эхо, — Когда-то моя преподавательница сыграла мне одну мелодию, и она очень сильно мне помогла после похорон бабушки. Это было похоже на исцеляющее масло, которое приложили к кровоточащей ране. Тогда я нашел в себе силы двигаться дальше. А сегодня я встретил тебя с пластинкой Ромберга, и знаешь, я вдруг вспомнил, что именно эту мелодию она играла в тот день. У меня совершенно из головы вылетело название, а тут я увидел тебя, и вдруг осознал, что всегда знал ответ. Я почему-то не мог вспомнить то, с чем уже сталкивался. На крышке фортепиано под Дебюсси лежали ноты, которые она убрала, а у меня как-то вылетело из головы, видимо, от шока. Разве это не чудо?

Я пожал плечом и выдохнул. Едва ли я считал, что встретить меня — это какое-то чудо.

— Может быть, это судьба, Тэхен?

Я не знал, что он понимает под «судьбой», но в какой-то предначертанный изначально сценарий жизни я не верил. Да, определено, есть встречи, события, которые никак нельзя объяснить, разве что волей вселенной, но мы сами определяем свою судьбу каждый раз, когда делаем какой-то выбор. Потом лишь остается понять последствия своих решений и увидеть, куда это все ведет. Судьба похожа для меня на искусную многогранную паутину, у тебя изначально бесконечное множество вариантов для развития событий, но постепенно это множество сужается, так как из двух мы выбираем что-то одно в конечном итоге. Выбор есть всегда, просто так бывает, что он не очень очевидный или приятный, или у человека не хватает смелости принять решение.

У него зазвонил телефон. Он ответил, все еще не выпуская моей руки, будто бы я могу куда-то убежать или исчезнуть.

— Да, Намджун, - говорил спокойно он, доставая сигарету и прикуривая, мирно выдыхая дым в голубое небо. — Да, хорошо. Тэхен со мной, да. Что решили… - он нерешительно и виновато посмотрел на меня, зажимая сигарету в зубах, — Пока что держим ситуацию под контролем. С записями разобрался? - он стряхнул пепел на асфальт. — Да, хорошо. - он вдруг замолчал и замер, после глухо рассмеялся и сбросил вызов, обращаясь уже ко мне, — Он сказал, что я с ума сошел.

Даже если бы я разговаривал, я ничего не ответил бы, в конце концов, против правды не попрёшь.

— Я много думал над тем, что ты сильно изменил мою жизнь, Тэ, - я покосился на него с подозрением. — Сначала ты привил мне любовь к музыке, а когда она начала утихать, ты будто вдохнул в меня второе дыхание. Хотя я и не подошел к фортепиано за месяц ни разу, я все еще очень люблю музыку, по-настоящему. Я боялся играть, потому что мне не хотелось, чтобы мои пальцы что-то еще помнили. Тот момент, когда мы играли Рюичи Сакамото… Я хотел, чтобы это было последнее, что осталось на моих подушечках, и мне не хотелось стирать это мгновение. Я хочу играть с тобой, рядом с тобой хочется… - он сделал глубокий вдох и посмотрел на меня, — Дышать.

Он замолчал, а я и вовсе не знал, как реагировать.

— В моей жизни нет никакого смысла, я дал себе полгода, чтобы найти какую-то мотивацию, какой-то стимул жить, - я сглотнул, стараясь не думать о том, что он планировал по истечении этих шести месяцев, — Я устал от славы, устал от сцены, я устал быть тем, кем не являюсь, я совершенно забыл, кто я такой. Кажется, только ты пытаешься разглядеть во мне человека, упрекая меня за маски, не боишься высказать свое мнение, не заботясь о том, ранит оно меня или нет, и я кардинально меняюсь, когда я рядом с тобой. Мне еще предстоит много об этом подумать, это очень сложно вдруг почувствовать какую-то радость, когда вокруг безнадега, и я еще до конца не понимаю, что со мной происходит, это и правда сложно.

Я почувствовал, как мое сердце забилось сильнее, я смотрел на него в упор, а он совершенно умиротворенно глядел мне прямо в душу. Он выглядел, как в каком-то фильме, темные волосы, едва подхватываемые теплым ветром, мягкая улыбка, подсвеченная солнцем.

— Тэхен, ты… Будешь моим другом?

Я моргнул, рассмеялся и поцеловал его, положив руку на щеку, так, как он должен был это сделать в первый раз, правильно и по-человечески. Я слышал, как в наушниках играла «Уна маттина» Эйнауди, улыбнулся и мягко накрыл его сухие теплые губы своими. Он выглядел немного растерянным, крепче сжав мою ладонь и шумно вдохнув. Его дыхание отдавало горечью сигарет, но мне особо не было до этого дела, я думал о том, что делаю нечто очень правильное. Сидеть так с ним, гладить по теплой щеке и мягко сминать его губы, казалось мне правильным. Я решил обязательно запечатлеть это чувство в своей памяти, первое осознанное за долгое время, ощущение спокойствия и тепла со вкусом сандала и старого ”Мальборо”. Я смаковал в моменте и растворялся в нем, я отпустил себя и разрешил себе почувствовать, окунуться в тепло и ни о чем не думать. Прямо как в старом кино. Сейчас должны пойти титры с надписью ”...и жили они долго и счастливо”, где двое уходят в закат. Но я не собирался ничего заканчивать между нами.

Я отрицательно помотал головой на его вопрос, все еще улыбаясь, и меня совсем не волновало, как он это воспримет, в конце концов, я ему не друг, чтобы волноваться, что там его волнует, а что нет.

Круг замкнулся, я вернулся в начало, узел завязался.