О скрипке, становлении и встречах (1/2)
12 февраля. Юнги</p>
Я влетел за кулисы, как ошпаренный, поспешив выцепить взглядом Намджуна и случайно расталкивая всех столпившихся людей, которые навязчиво пытались мне что-то сказать. Больше всего я хотел увидеть его сейчас, мой менеджер буквально стал той самой палкой, за которую я был обязан зацепиться, чтобы спастись, словно утопающий в зимнем озере, погребенный под толщу льда. Намджун нашелся быстро, он мило беседовал с координатором, отчего я ощутил мгновенную вспышку злости. Пока со мной тут творилось невесть что, у меня жизнь переворачивалась с ног на голову, он стоял и делал вид, что ничего не случилось, подумать только.
— Намджун, - я нетерпеливо дернул его за рукав, заставляя обернуться и обратить на меня внимание. Тот расплылся в счастливейшей улыбке и поспешил меня крепко обнять.
— Юнги, концерт был великолепным, зрители в восторге, ты был просто на высоте, превзошёл самого себя, это…
— Это катастрофа, - я жалобно выдохнул, неловко сминая ткань его пиджака. Джун нахмурился, совсем не понимая, кажется, о чем я тут толкую и лишь вопросительно поднял бровь, ожидая, когда я продолжу. Я пристыженно опустил глаза и закусил губу. — Я облажался, Джун. Я все проебал.
Я чувствовал, как Нам уставился на меня так, будто я чокнутый. Он отвел меня в сторону и наклонился вперёд, уверенным жестом сжимая одной рукой мое плечо.
— Так, Юнги, что случилось?
Я видел, что он пытается заглянуть мне в глаза, отчего моментально хотелось провалиться сквозь землю и ничего не чувствовать. Я слышал шквал аплодисментов, я должен был выйти туда и поклониться, но у меня не было на это сил. Я снова подвел их всех, не оправдал их надежд, отчего содрогнулся и ощутил приступ стыда. Совесть стояла рядышком и, коварно посмеиваясь, тыкала и тыкала меня, как котёнка, лишний раз напоминая, какой я пустой и ничтожный, увы, от нее нельзя было куда-то скрыться или позорно спрятаться за кулисы.
— Ким Тэхен был здесь, - прошептал я убито, царапая внутреннюю часть ладони короткими ногтями.
— И что? - лишь вскинул бровь Намджун. Я ужасно разозлился на него, он нарочно строил из себя идиота в такой момент, чтобы меня вывести из себя?
— Блять, и ничего, - шикнул я, — Он был на концерте, а потом просто встал и вылетел из зала, сломя голову. Вот такой вот уровень моей игры был сегодня.
Захотелось сплюнуть на землю от отвращения к себе, но я засунул руки поглубже в карманы брюк и нервно перекатывался с пятки на носок. Это было заслуженно. Одно дело — видеть восхищение простых слушателей, которые не знают технической составляющей, им без разницы, что там за аугментация в полифонии, наплевать на квинтовые круги и контрфактуры, из-за чего не могут по достоинству оценить мой профессионализм и навыки, а Тэхен, он…
— Ким Тэхен — это некогда известный скрипач? - осторожно уточнил Джун.
— Лауреат юношеских мировых, - тут же поправил я, — Он прирожденный гений, такой талант, просто изумруд, настоящее сокровище, ты не слышал, как он играл.
— А ты слышал? - я сделал вдох и учтиво смолчал. — Может быть, ты перепутал? Если ты видел его последний раз в подростковом возрасте, он мог здорово измениться.
— Может быть и перепутал, - я нервно зачесал пятерней волосы назад, дергано выдыхая. — Мы никак не можем узнать список присутствующих? Может быть, были какие-то специальные отдельные пригласительные?
— Ничего не было, - покачал головой Джун, — Концерт был бесплатным, вход свободным, иначе говоря, никаких зацепок Юнги, прости… Почему это вообще до сих пор так важно для тебя? Ким Тэхен был когда-то невероятно известен, но сейчас о нем ни слуха, ни духу.
— Из-за него я начал играть снова, когда уже хотел бросить фортепиано в двенадцать лет. - пробурчал я.
— Я думал, твоя бабка настояла на этом, - изумился менеджер. Я уныло качнул головой.
— Нет, она не принуждала меня к тому, чтобы я возобновлял занятия, - я на мгновение позволил своей грусти утонуть в шуме и суете, — Я бездельничал, слонялся с мальчишками, и однажды услышал, как он играет. Окна его квартиры были открыты настежь, он наверняка готовился к мировым отборочным в этот момент. Эта картина, это… - я прерывисто выдохнул, почувствовав, как заплетается язык, будто бы я опьянел. Это событие было таким весомым и значительным в моей жизни, что я не был готов сейчас им делиться, — Я потом тебе расскажу.
Я сделал глубокий вдох, все еще слыша оглушающие аплодисменты. Резко развернувшись, я вышел под свет софитов, улыбаясь и кланяясь. Я видел восторг слушателей, но не разделял его, я делал то, что должен был сделать. Утопая в цветах, я поклонился и бросил короткий взгляд на пустующее место во втором ряду, моментально ощутив всю горечь и оценив реальное положение вещей.
Я оказался заперт в этом аплуа звезды, и сейчас не имел никакого права показывать хотя бы какую-то часть настоящего себя. Я стал заложником своего образа, и по-честному, я все еще думал, что людям нет никакой разницы, что там у меня внутри. Как только эта сторона вырвется наружу, люди будут разочарованы, понимая, что их кумир такой же человек. А им всегда хочется верить в лучшее, иметь перед собой идеальный пример для подражания с безупречной репутацией. С другой стороны, разве не этого я хотел? Закрыв глаза, я ушел со сцены, прячась в темноте и отдавая цветы ассистенту. Я сел на корточки и прикусил свой кулак, со всей силы зажмурившись. Я успокоился только тогда, когда почувствовал руку Намджуна на своей спине. Я уткнулся ему в плечо и тихо всхлипнул.
***</p>
— Эй, Юнги, ты идешь?
Я швырнул жвачку плевком на землю, пнув какой-то подвернувшийся камень, беззаботно засунув руки в карманы. На дворе стояло жаркое лето, было так душно, что, казалось, дышать было нечем, раскаленный воздух был повсюду. Я шагал следом за своим новоиспеченным приятелем. Он был старше меня на пару лет, вроде как, его звали Минхёк. Он считался крутым парнем, хотя ничем криминальным ни он, ни его компания на занимались. Я столкнулся с ним случайно, когда сидел пил пиво под лестницей, он предложил тогда потусоваться вместе. С тех пор мы периодически видимся, когда я в очередной раз прогуливаю.
Я не старался влиться в их шайку, мне там не было места, это я знал совершенно точно, но они не возражали против меня, а я всего лишь хотел как-то убить время. Часто я не начинал диалог, много молчал и просто слушал, впрочем, не понимая, о чем ребята говорят между собой. Бабушка наверняка уже поняла, что на занятиях я не появляюсь, но не говорила мне ни слова. Я недоумевал, почему не получил до сих пор ни одного втыка от нее. Ну и ладно, тем и лучше. Ссориться с ней не хотелось ни в какую, но и заставить себя сесть за фортепиано, бесцельно просиживая время, я не мог.
— Куда мы идём? - спросил я, нагнав Минхека, на что тот дёрнул плечом, протягивая мне сигарету.
Я не стал спрашивать второй раз, как и не стал отказываться от сигареты. По большому счету, мне было без разницы, куда мы направляемся, у меня было полно времени и никаких целей.
Я остановился прикурить сигарету, чиркая спичкой, когда услышал скрипку. Я открыл глаза, так и не затянувшись, вслушиваясь в мелодию. Сигарета медленно тлела, зажатая между губ, пока я пытался вдохнуть через нос. Это был Вивальди, четвертый концерт «Времена года» для скрипки с оркестром, зима. Первая часть, «Зимний ветер» аллегро нон мольто. Но… Я, словно пораженный, взял сигарету в руку, и слушал. Это было намного быстрее, чем аллегро нон мольто. Намного, черт возьми, быстрее. По метроному Мальтера аллегро — это скорость игры в районе 120-140 ударов, но играющий как будто бы мчался вперед, выдавая все 150. Я лихорадочно обернулся в поисках источника звука и увидел на той стороне улицы небольшой двухэтажный дом с распахнутым настежь окном.
— Эй, Юнги, ты идешь?
На этот раз слова доносились до меня, будто бы из тумана. Я что-то ответил, развернулся на сто восемьдесят градусов и быстрым шагом пошел вперед, срываясь на бег. Я остановился у дома, видя за развевающимся тюлем на втором этаже тонкий силуэт скрипача. Это был подросток, может быть, чуть младше меня. Он стоял ко мне спиной, одетый в простую белую рубашку, и его локоть так и гулял туда-сюда от выигрываемых пассажей, что вылетали из его скрипки.
«В классической музыке существуют разные подходы к изображению зимы. Например, вокальный цикл Шуберта «Зимний путь» является очень ярким олицетворением пессимизма, который к концу обретает сущую беспросветность. Вивальди стремится показать слушателю разные облики зимы — и драму вьюги, и покой у камелька, и радость зимних игр. Для итальянского композитора время циклично, и конец зимы — это одновременно начало новой весны», - вспомнил я слова своего преподавателя по сольфеджио. Все сказанное тогда казалось мне невероятной скукой, но сейчас я понимал сполна, что он хотел донести до меня.
Струнный оркестр и клавесин звучали в сопровождении на записи, он играл, вычерчивая зимние узоры на окнах, описывая падающий снег и метель. Каждый его пассаж был уникален, как снежинка, динамика и плавность его скрипки оглушили меня. Я не мог отдышаться, впитывая в себя звуки и смотря во все глаза на хрупкую фигурку в окне.
Он закончил, выдохнул, и запись началась вновь. Он опустил смычок, тяжело дыша, а мне казалось, что в струнных я слышу клацание зубов от мороза и топтался на месте, будто бы промёрз насквозь. Он занес смычок и ждал.
Последовательность повторяющихся диссонирующих нот, возникающая сначала в группе виолончелей, а затем подхватываемая и развиваемая поочерёдно альтами, вторыми и первыми скрипками, рисовали передо мной ледяную пустошь с пронизывающим ветром, которое дышало мне в лицо.
Он сыграл первый пассаж, и я готов был поклясться, что поежился от холода, будто бы ветер хлестнул мне в лицо. Оркестр стихал, и его скрипка звучала оглушающе громко, как трескающийся лед. Я точно знал, что эта партия, напоминающая лязгание зубов была самой сложной в цикле, в частности, в 3-м сольном эпизоде («клацанье зубами от холода») солист должен вести партию парами нот длительностью 1/32, имитируя дрожь, у скрипок, непосредственно изображающих «клацанье», продолжительность нот вдвое дольше, а у альтов, задающих лейтмотивный пульс, — ещё вдвое дольше. И все это он играл в еще более быстром темпе, чем нужно.
Я не мог это представить, если целая нота, длительность которой считается на четыре удара — это единица, то длительность одной ноты в этом случае была в тридцать два раза меньше единицы. Я потрясённо уставился на окно, как это вообще возможно? И сколько там таких нот? Сколько ему лет, если он может играть такое, даже не сбиваясь?
Я хлопал глазами, а он все играл и играл, то совсем стихая, что я едва различал звуки, то нарастая до такой ошеломительной громкости и скорости, что хотелось зажать уши. На сольфеджио мы изучали Вивальди в записи Янин Янсен, но этот мальчишка играл в сто раз лучше, чем признанная во всем мире скрипачка. Его игра напоминала вьюгу, она погружала с головой, что я утопал в снегу, будто бы я сам был этой метелью, что неслась над пустым заснеженным полем. Вихры его музыки опутывали меня, как нити, и меня охватил такой неописуемый восторг, будто бы я стал ребёнком, счастливо встречавшим февральскую вьюгу.
Он — снежная королева в мире, где все подчиняется только ему. Каждый звук, выпущенный из-под его смычка, каждая снежинка, выпадавшая и таявшая, тишина, которую он создавал. Вокруг него была не просто музыка, это были целые образы, и я подумал, что согласился бы быть Каем, если взамен я хотя бы краем глаза смогу увидеть этот созданный мир. У меня бешено стучало сердце, я не знал, сколько времени, как дурак, стою под этим окном. Последние пассажи напоминали рокот копыт лошадей, я видел, как точно и выверенно скользят его пальцы по грифу, а черные волосы едва заметно колышутся. Он медленно вел смычком вниз, растягивая последнюю ноту, пока звук совсем не растворился.
— Тэхен, пошли обедать, - услышал я. Наверное, это была его мама.
Юноша опустил скрипку, вздохнул, судя по тому, как опустились его плечи и он расслабился. Я посмотрел на часы. Три минуты, он сыграл первую часть всего за три минуты, хотя при указанном темпе она должна длиться не меньше четырех.
— Обалдеть можно, - только и выдохнул я, не сдержав эмоций.
Юноша, как я понял, его звали Тэхен, отложил скрипку, молча постоял, разминая пальцы, и так же молча стал спускаться вниз.
— Эй, дружище, - я перепугался и обернулся. Это был Минхек. — Ты чего тут застыл, как вкопанный?
— Я только что слышал гения, - тихо произнес я. — Слушай, я тут вспомнил, мне срочно нужно на занятия, ты… - Я засуетился. — Ты прости, ладно? Потусим в следующий раз.
Я сорвался и побежал в музыкальную школу. Мне казалось, мое сердце бьется в унисон с темпом скрипки того паренька, не меньше ста пятидесяти ударов.
— Пожалуйста, расскажите мне про Вивальди, - запыхавшись, обратился я к своей преподавательнице. Она сняла свое пенсне, внимательно изучая меня взглядом. Я был слишком возбужден и взбалмошен, чтобы обратить на это внимание.
— Какая гарантия, что вы снова не сбежите, Юнги? Что мои силы не окажутся растраченными впустую?
Она была спокойна и собранна. Я не чувствовал упрека, но понимал, что ей нужна гарантия.
— Я не сбегу, - коротко сказал я, блеснув глазами, — Обещаю, только, пожалуйста, научите меня играть.
Научите меня играть так же, как играл он.
Но этого я, конечно, вслух не произнёс.
***</p>
Тот день, когда я услышал Вивальди в исполнении Тэхена, стал решающим для меня. Меня и до этого уже порядком нервировало, что бабуля ничего мне не высказывала за прогулы, и на периферии моего сознания маячила мысль, что надо бы вернуться к занятиям, чтобы этот разговор, который вот-вот должен был случиться, так и не произошел. Но я не хотел и всячески откладывал этот момент, пока не наступила точка невозврата.