О Пандоре, ее ящике и музыке (2/2)
Я вспоминал скрипку с тоской и не играл на ней с тех самых пор, как меня взяли преподавателем по классу фортепиано. Обучаясь в школе, колледже и той же самой консерватории, у меня было общее фортепиано, помимо основной специальности – скрипки. К слову, я довольно отлично в этом преуспел. Фортепиано оказалось покладистым и не таким строптивым, как скрипка, более податливым и не таким чутким одновременно. Играя на скрипке, я привык вслушиваться в каждую ноту, ибо скрипка, как инструмент струнный, требует большего слуха и мастерства. К тому же, при игре нужно соблюдать тотальный контроль над своими пальцами – чуть куда съедешь, не избежать фальши. Пианино в этом плане куда проще, все уже разделено на клавиши, ничего не надо выдумывать, никаких тебе полутонов, садись и играй. На скрипке ноты приходилось искать практически методом тыка, так как на грифе даже нет никаких ладов, как на гитаре, например. Иными словами, никаких ориентиров. Видимо, я был мазохистом с самого детства, ибо игру на скрипке я выбрал исключительно самостоятельно в пять лет, уверенный, что мне, во что бы то ни стало, нужно овладеть игрой на этом инструменте.
Справлялся я отлично, даже более чем. И я действительно стал чемпионом мира среди юниоров-скрипачей в двенадцать лет. Как это вышло – я сам не понял. Вроде бы даже не прилагал каких-то усилий, не то, чтобы моя игра была такой выдающейся, видимо, просто судьи что-то напутали там. Я любил техничность, любил сложные этюды и пассажи, любил сосредотачиваться на музыке и на своих действиях, любил это ощущение, когда мандраж на сцене отступает, и пальцы начинают бегать по струнам, делая свое дело. Хотя, честно говоря, я очень боялся сцены, каждый раз перед выходом меня колотило, как ненормального, и за долгие годы я так и не привык к этому чувству.
Мне пророчили большое будущее, но я думал, что люди должны так говорить, поддерживать и подбодрять, вселять уверенность в своих способностях, однако я сам о себе так никогда не думал. Когда есть, на кого обратить свое внимание, окружающие никогда не упустят этой возможности, поэтому долгое время я был под надзором местных СМИ. По большому счету, мне было все равно на это. Я ходил на занятия в школу, упражнялся на фортепиано и скрипке, учил сольфеджио, я не хотел быть выдающимся, известным, не хотел, чтобы мое имя мелькало по телевидению и в газетах. Но правда в том, что я совершенно не знал, что я такое и чего я на самом деле хочу.
Я хотел играть на скрипке, я научился. А дальше что? Я захотел преподавать, я преподавал. И снова тупик. Куда идти дальше теперь я не имел никакого понятия.
— Тэхен, как дела? – я заставил себя прекратить думать и медленно открыл глаза. Все вокруг казалось очень ярким, что я невольно зажмурился. Или это Хосок так сиял, что хотелось отвернуться или зажмуриться.
— Нормально, готовлю материалы для занятия, - я слегка приподнялся в кресле, потирая глаза подушечками пальцев.
— Что будете разбирать, - Хосок выглядел не очень заинтересованным, и со стороны казалось, что он задает рядовые вопросы, но я знал, что ему и в самом деле любопытно, просто у него, как у ректора, слишком много других дел, однако все это не умаляло его огромной любви к музыке. — Тэхен, я всегда говорил, что у тебя талант вести лекции по теории музыки.
Я усмехнулся, вот опять, я понимаю, что он говорит чистую правду, но не могу в толк взять, чем заслужил такую похвалу.
— Чайковского. «Ромео и Джульетту». Сосредоточимся на увертюре-фантазии.
— Младшие курсы, - улыбается Хосок, сразу понимая, что к чему. — Замечательно, знаешь что? - я лишь мотнул головой, подпирая рукой щеку, — Что будучи деканом, ты столько усилий вкладываешь в занятия, хотя мог бы вот, как я, - Хосок откидывает бумажки с отвращением и цокает языком, — сидеть и ковыряться в этом целыми днями напролет.
— Хосок, прошу, не нужно…
— Знаешь, я так давно не разговаривал с кем-то о музыке… - Хо выдыхает и прикрывает глаза, — Помню, когда я учился, я обожал обсуждать образы, что возникают у меня при прослушивании, вслушиваться в техническую часть. Музыка – это такая магия. Вот увертюра<span class="footnote" id="fn_32045567_3"></span>, знаешь, что мне она напоминает? Туманное утро, особенно в самом начале, такое… Зловещее, обреченное, как будто бы готовит к событиям будущего.
— Думаю, дело в низких кларнетах и фаготах, что подхватываются арфой и флейтой-пикколо, Чайковский замечательно отразил всю атмосферу и выгодно передал общее настроение.
— Вот в чем разница между нами, - хмыкнул Хосок, — ты мыслишь сугубо теоретически, а музыку нужно чувствовать образами. Ты когда-нибудь разбирал «Снегурочку» Римского-Корсакова с точки зрения цветомузыки? – разумеется, я отрицательно помотал головой, — Почитай на эту тему, очень любопытно, как музыка окрашивает картины в разные цвета в зависимости от характера звучания симфонического оркестра.
— У тебя день, что ли, паршивый, раз тебя на разговоры пробило? – я хмыкнул и поставил чайник, прислонившись бедром к углу стола и скрестив руки на груди. Хосок, сидя за столом, лишь вздохнул.
— Да и не говори, Тэхен. Сплошное дерьмо.
Я понимающе промолчал и опустил глаза, слыша, как чайник закипает. Я не знал, чем помочь Хосоку и как его поддержать, поэтому предпочел смолчать и не лезть в душу. Захочет – сам расскажет, я, конечно же, помогу, чем смогу по мере своих сил. Это будет лучше, чем допрашивать его и что-то вытягивать против желания, даже если я действительно за него беспокоюсь.
— Слушай, Хосок, ты не хочешь сходить на симфонический концерт? – спросил я как бы между прочим, заваривая чая и наблюдая, как вода приобретает привычный буроватый окрас.
— Тебе что, своего мало? – усмехнулся тот.
— Мало, - кивнул я, — Мне интересно, кто сейчас выступает, какие таланты, что играют, как играют, ты же сам сказал, что я рассматриваю музыку чисто с технической точки зрения, мне любопытно, какого уровня музыканты сейчас, - ну вот, удочку я закинул, осталось ждать. Я сделал небольшой глоток, чай приятно согрел мое горло, отчего я невольно прикрыл глаза от удовольствия.
— Хочешь понять, не обучаешь ли ты своих детей слишком хорошо? - спросил ректор, скрестив руки в замок и хитро прищуриваясь. Я почти уже закатил глаза на этот жест, но сдержался. — Ладно, Тэхен, твоя взяла. Идем на ближайший концерт. - я лишь кивнул, коротко усмехнувшись. Я не знал, как еще помочь Хосоку в борьбе с его тоской и усталостью, и надеялся, что музыка, как и всегда, станет лучшим решением. — Что, даже не будешь спрашивать, на что пойдем?
— Мне не особо принципиально. Я согласен на что угодно. Так даже интереснее, не знаешь, чего ждать, к чему готовиться, будет своеобразный сюрприз.
— Выпендрежник, - хмыкнул Хоби, — Ладно, договорились, в пятницу в шесть вечера у здания филармонии.
Я кивнул, собирая материалы для занятия и отрывки увертюры, которые хотел разобрать со студентами.
— Договорились, начальник, в шесть так в шесть.
Схватив папку, я уже пошел на выход, нарочно проигнорировав громкое «Спасибо, Тэхен-а, сочтемся», слушая краем уха, как каблуки моих туфель чеканили уверенный и бодрый шаг по паркету. Одна маленькая победа за сегодня, наверное, не так уж и плохо, верно?