1. Тревога (1/2)

Тревога! Подъём! Что случилось?

Пока ничего, но мне что-то приснилось

А что, я не помню,

Я помню, что это был сон,

Я куда-то бежал, я не помню, куда и зачем этот бег.

Сплин – «Тревога»</p>

Сразу по прибытии в Москву он чувствует, как всё идёт через задницу.

На первом же светофоре его подрезает какой-то наглый ниссан, минут тридцать он проводит в безнадёжной пробке, и уже подъезжая к дому Ромы получает смс-ку «Сорри, задерживаюсь, подожди пока где-нибудь». И сразу следом – «Минут 50 или типа того». Мечта лечь наконец, после шести часов за рулём, на диван и выдохнуть тает. Ярослав бросает взгляд на смартфон – половина двенадцатого, репетиция назначена на час. Если уж Рома задерживается, проще поехать на неё пораньше. Но сначала – выпить кофе и позвонить.

– Алло?

– Привет, Саш, – Ярик зажимает телефон между ухом и плечом, дёргает дверь, проверяя, закрылась ли машина. Всё как всегда в порядке, но так почему-то спокойнее.

– Ага, – в трубке шумит улица, и её слышно лучше, чем голос Казьмина, но это обстоятельство не слишком мешает.

– У тебя же только дневные «Шахматы» сегодня?

– Ага, – Саша то ли не хочет говорить на ходу, то ли нарочно прикалывается, наверняка – и то, и другое.

– Что вечером делаешь?

В трубке хмыкают. Ярик открыто улыбается и, плотнее прижав телефон, чтобы расслышать ответ, толкает дверь в ближайшую кофейню. Тут безлюдно и уютно, шуршит вентиляция, тихо переговариваются две девушки-бариста и звучит какая-то ненавязчивая музыка.

– Да вроде отдохнуть хотел. А ты уже приехал что ли?

– Руслан поставил ещё одну репетицию перед блоком… Мне капучино средний, оплата картой, спасибо… Поэтому да, приехал пораньше, Рома приютил. Неделю тут буду точно.

– Понял. У меня с завтрашнего дня совсем мясо в расписании будет, так что ничего особо предложить не могу, – пока одна из девушек пробивает заказ, вторая отходит к кофемашине. После гула трассы едва слышная мелодия и голос Саши кажутся блаженной тишиной. На последнюю фразу Ярик кивает телефону, спохватывается, вполголоса угукает. – Но сегодня ещё нормально.

– Можем где-нибудь в центре посидеть.

– Не, не хочу ездить. Приходи в гости.

Ярослав забирает капучино – бумажный стаканчик приятно греет ладони – и садится за стол у окна. Время обеда ещё не настало, и на улице почти никого, только редкие сгорбленные прохожие. Может быть, думает он, не так уж всё и через задницу, а нервы и смутная тревога – это просто усталость сказывается. Немного кофе, немного спокойствия, немного уверенности в планах на предстоящий день – и сразу станет легче.

– Давай, – он делает глоток, потом, почти сразу – ещё один. Удовольствие ощущается физически. – Я тогда часов в семь приеду, наберу тебя по пути.

– Ага, – опять говорит Саша, на этот раз уже откровенно веселясь. Шум улицы по ту сторону трубки стихает, и Ярик, не желающий отвлекать, быстро сворачивает разговор. Они ещё успеют поговорить вечером.

Через несколько глотков Ярик решает взять ещё и что-нибудь сладкого к кофе, может, трубочку со сгущёнкой или улитку, но поднимается из-за стола – и тут же оседает обратно.

Шаткое умиротворение рушится. Затылок прожигает ощущением чужого взгляда.

Ярослав загнанно, как дикий зверь, оборачивается и всматривается в улицу за окном. Там по-прежнему никого, кроме случайных прохожих. Высоко стоящее на безоблачном небе солнце слепит глаза, и из-за того, как оно отражается в стекле, разглядеть что-либо в отдалении трудно, но зрение здесь и не нужно – Ярик отчётливо чувствует этот взгляд, цепкий, изучающий, и по телу пробегает нервная судорога. Он дёргает головой и рывком встаёт, чуть не опрокидывая стаканчик. Взгляд исчезает.

– Что-нибудь ещё? – осторожно интересуется бариста, заметившая его движение.

– Нет, благодарю, – он стоит как истукан, не предпринимая попытки ни выйти из-за стола, ни вернуться на место, и мысленно считает до десяти. Всегда помогало. Это пустое волнение, случайность, мания преследования, что угодно – от аффирмаций на мгновение становится легче, но в мозгу пульсирует: это не просто так, не смей расслабляться.

В конце концов сил хватает на то, чтобы покинуть кофейню, стараясь умерить шаг, и по пути к машине зайти ВКонтакте и написать Руслану короткое «буду на площадке к 11:30». Бессмысленное по сути сообщение, но нужно чем-то занять руки. И меньше думать.

Так или иначе, странный взгляд больше не возвращается. Ярик заводит машину, всё внимание направляя на улицу, сосредотачиваясь, и во время выезда из дворов крутит головой даже больше, чем нужно, но ничего не замечает и не чувствует – наблюдатель действительно ушёл. Первый, почти животный испуг проходит, уступая место трезвым рассуждениям. Уставиться на него, единственного посетителя кофейни, мог любой проходящий мимо человек. Кто-то – маловероятно, но фандом разрастался, а потому – мог его узнать и зависнуть на время, не решившись зайти и поздороваться.

Но ощущения твердили об опасности, а им Ярослав привык верить. Он выехал на широкую дорогу и плавно перестроился в левый ряд.

Когда ему было пять, он впервые почувствовал что-то… другое. Неуловимо отличающееся от всех «нормальных» ощущений, такое, как будто вот-вот начнётся тахикардия (хотя тогда он этого слова, конечно, не знал), жжение под кожей, в груди, перетекающее в живот и по плечам, рукам, к кончикам пальцев. Это был какой-то глупый, давно уже забывшийся эпизод из детсадовской жизни: подрались ли дети или воспитательница начала громко ругаться на них за что-то, Ярик не помнил, но тогда он страшно разволновался, стал прерывисто дышать, и – закричал. Оглушительно, бессмысленно завыл на одной ноте. Все отшатнулись и будто застыли. С тумбы слетела игрушечная чашка. Какого-то мальчика вырвало. Никто ничего не понял, но Ярик точно знал, что это случилось из-за него. Когда вечером он решился рассказать это маме, её лицо помрачнело.

– Ярослав, какая ерунда, забудь, – сказала мама, и поскольку его полное имя из её уст не предвещало добра, он послушно забыл.

На слепяще-яркое солнце наконец наползают облака, недостаточные, чтобы угрожать миру дождём, но такие, при которых больше не нужно щуриться от света. Ярик останавливает машину, без труда найдя место на полупустой парковке, и со вздохом откидывает голову. Надо собраться.

Когда ему было, может, лет восемь или около того, он захотел испытать сам себя. «Какая ерунда» продолжалась, пусть и не была частым гостем; начав ходить в школу, мальчик заметил, что это происходит вообще от любых сильных переживаний – подобное понимание тоже спокойствия не добавляло. Переволновавшись от внезапной необходимости идти в медкабинет на манту он – не поднимаясь с места на задней парте – так грохнул дверью кабинета, что замок заклинило. В столовой, увидев из угла, как пятиклассники толкаются у буфета, силой оттесняя какую-то девочку-первоклашку, так швырнул одного из них, что тот едва не навернулся через ближайший стол. Всё случалось само, обычно – даже без его желания. Он просто чувствовал… испуг? тревогу? злость? Это ещё предстояло выяснить. Мамино строгое лицо выветрилось из памяти достаточно, чтобы больше не быть препятствием, Ярик выбрал день, когда уроков не было, а родители надолго уехали по таинственным взрослым делам, выбрал самую потёртую кружку (меньше жалко), поставил её на тумбу в кухне, сам сел на табуретку на почтительном расстоянии и уставился на неё с самым серьёзным видом. Ничего не происходило. Через несколько минут Ярик поёрзал и поставил табуретку чуть ближе. Никакого результата. «Надо расстроиться», – подумал он и стал усиленно вспоминать все самые грустные ситуации, которые с ним случались. В голову, как назло, ничего не приходило. Хотелось съесть что-нибудь сладкое и поиграть в Сегу, но он упрямо сидел, сгорбившись, на табуретке и всматривался в кружку.

– Ну разбейся, – попросил он жалобно. – Тебе сложно, что ли?

Кружка многозначительно промолчала.

– Ты там заснул?