Глава 36 (2/2)

— Пожалуйста, — перебирая теплый шелк и почесывая кожу его головы, не прекращала Гермиона. — Пожалуйста.

Мыча в ответ, он повел головой.

— Я прошу тебя, — смыкаясь на его губах, она осторожно целовала хмурую скульптуру, что растекалась у поднятых ног. — Пожалуйста.

Однажды Живоглот сильно на нее разозлился — сильнее, чем сейчас — и каждый раз, когда он ее видел, издавал неясный звук.

Это было что-то между воем, рычанием и гудением одновременно.

Драко удалось воспроизвести этот звук, окрасив его нотками пораненного эго.

— Пожалуйста, — шепча и гладя своего пресмыкающегося, Гермиона не сдавалась.

— Тебе точно нужно это? — хрипло выдохнул он в ее рот.

— Да, — нежно пройдясь ладонями вниз к шее, ответила Гермиона. — Пожалуйста. Я очень этого хочу.

— Блять, Грейнджер, — вымученно вздохнув, он склонил голову ей на плечо.

— Иди в спальню и надень ее, — негромко пробормотала Гермиона. — Пожалуйста. Я буду ждать тебя здесь.

Почти хныча, Драко вновь промычал в ткань ее сместившегося платья.

— Пожалуйста, — мягко отстраняя от себя, сказала она. — Я жду тебя, — оставив короткий выдох на скривившихся губах, она мягко его подтолкнула.

С видом, как будто он был готов без возражений броситься под поезд, лишь бы не надевать эту пижаму, Драко двинулся наверх, склонив разгоряченный взгляд.

Затаившись в нетерпении, Гермиона присела на диван.

Его не было больше пятнадцати минут, и она всерьез подумала, что либо он сбежал, либо он резал сейчас в ванной свою новую пижаму.

Гермиона изо всех сил надеялась, что все-таки это не так.

— Драко, с тобой все в порядке? — крикнула она, на всякий случай пригнувшись от возможного луча, который, она тоже надеялась, в нее не полетит.

С шумом распахнув дверь спальни, на лестнице появился злой Малфой в пижаме с динозаврами, едва не выпуская дым.

— Драко! Ты такой красивый! — восторженно пропищала Гермиона, вскакивая на ноги. — Тебе так идет!

Она надеялась, что Убивающее проклятие не поддавалось ему невербально, потому что его взгляд примерно это в нее и посылал.

— Спускайся вниз! — поманила она рукой.

Как будто бы он шел на каторгу, с остервенением впечатывая ступни в пол, при этом выглядя так устрашающе, как только мог, — в пижаме с динозаврами, — Малфой оказался у подножия ступеней, застывая у перил.

— Я тебя ненавижу, — выплюнул Драко.

Подбежав к нему и обхватив ладонями хмурую тучу, Гермиона принялась оставлять поцелуи по всему его лицу.

— Неправда, — прошептала она в перерывах между поцелуями. — Я нравлюсь тебе.

По-прежнему тихо рыча, Малфой не двигался, пока она сновала по нему и оставляла отпечатки.

— Тебе ведь понравилось, — глухо пробормотала Гермиона, мазнув губами по его щеке. — Признай это, — запуская кисти в свой любимый шелк, она хитро усмехнулась.

— Нет.

— Да, — выпуская сладкий выдох на совсем не устрашающий оскал, возразила она. — Она понравилась тебе.

— Я действительно убью Забини, — прошипел Драко.

— Не стоит, милый, — натыкаясь на свирепый вой, негромко сказала Гермиона. — Он и так пострадал, едва не задохнувшись от смеха, когда я озвучила свой запрос.

— Грейнджер.

— Я шучу! — защищаясь от потока оглушительного рева, она обхватила его задыхающуюся грудь. — Он отреагировал вполне нормально! И вообще, я не говорила, что это именно тебе.

— Грейнджер, блять, — плюясь ядами, бурлил шумно дышащий Малфой.

— Ладно-ладно, — проходясь ладонями по раненой груди, прошептала Гермиона.

— Я уже могу ее снять? — поджимая губы, выдавил он через силу, отворачивая взгляд.

— Нет! — возразила она. — Останься в ней на всю ночь, пожалуйста.

— На всю ночь? — с ошарашенным лицом вернул свою растекшуюся ртуть травмированный Драко.

— Ну пожалуйста… — в очередной раз потянувшись вверх и едва достав, Гермиона чмокнула морщинку, что пролегла между его бровей. — Я очень этого хочу, Драко. Пожалуйста.

— Грейнджер, тебе придется дорого за это заплатить.

— Все, что вы пожелаете, мистер Малфой, — заглядывая в запылавшие зрачки, робко проговорила Гермиона.

— Неужели? — прищурив темные отсветы, выдохнул он на ее лицо. — Все, что я пожелаю?

Медленно кивнув, подтвердила затихнувшая Гермиона.

— Дай обещание, которое ты не дала.

Зависнув в воздухе на несколько мгновений — именно тех, в которых запах был со вкусом звезд, — стекло разбилось на осколки громким звоном, осыпаясь пылью холода мертвого января; впиваясь пеплом в поврежденную сетчатку глаза.

Две обожженные души не обретут покой.

Два неприкаянных создания не прикоснутся к миру.

Ты никогда не помнишь тот момент, когда ступил в свой сон. Всегда есть только данность и сюжет, в котором ты уже играешь.

Как оказалось так, что ты стоишь сейчас вот здесь? В какой момент ты осознал, что все вокруг является плодом потухшего сознания?

В какой момент ты понял, что ты спишь?

Что указало на тот факт, что это не реально?

Имеешь ли ты власть над своим сном?

В какие игры ты внезапно оказался втянут?

— Все, кроме этого, Драко, — почти не шевеля губами, привкусами сгнившего плода оставила в замершем кислороде Гермиона.

Мигающие огоньки вдали их комнаты уняли свет.

Хвойные блестки не мерцали цветом.

— Почему ты снова сделал это? — опуская глаза в пол, прошептала она.

— Я позову Топси, — пробормотал Малфой, ступив обратно к лестнице.

***</p>

Смотря размытым взглядом на погасшую пихту, Гермиона считала капельки смолы, стекающей с коры, в глубинах расплывающихся веток.

Пожар не может вспыхнуть в один миг, как и не может в этот миг погаснуть.

Ее шкатулка вновь зарыла волны прежнего огня, так и не получившего свои ответы; ее омытое мыльными пузырями тело вновь вспоминало мелодичный ритм.

Кап.

Сладости в приторном меде — не в таком, как у нее.

Хурма, связавшая язык, — но ее жасмин не вяжет.

Кап.

О чем думает человек, летящий вниз?

Ты чувствуешь удар о землю?

Рассвет морского бриза — но ее рассвет не здесь.

Олеандр ядовит — могла ли их сирень явиться по ошибке?

Услышав шаги, вернувшие свой образ, Гермиона обернулась, замечая стол с едой.

Когда приходила Топси?

Опускаясь на диван — не далеко, но и не так, как раньше, — Драко молча приступил к своему блюду.

Медленно протянув ладонь к холодной вилке, Гермиона проглотила желчь.

Он снял пижаму.

Проигнорировав нагретую смолу, осевшую шипящим паром на сорвавшейся с открытых частей кожи, Гермиона подняла глаза наверх.

В какой момент зажегся свет? Она не заметила, когда в комнату вернулось освещение.

Сколько времени прошло с тех пор?

Она бы не смогла ответить.

Зато она сможет сказать, что это было явно меньше, чем их тянущийся ударами по голове, имеющий вкус острых спиц, упавших в дымный шум азота, ужин.

— Спасибо, было очень вкусно, — поднимаясь с места, выдохнула Гермиона.

В душе она провела сорок минут — это она запомнила.

Кап.

Забравшись на кровать, Гермиона завернулась в одеяло, и мгновенно возрожденный вид смотрящего со снисхождением чужого серебра присыпал иней на сетчатку.

Кап.

Запах соленых слез — со вкусом лжи.

Серная кислота прожгла бы рану шире.

Как поступает тот, кто оказался в чужом сне?

В какой момент ты понимаешь?

Кап.

Сколько на самом деле звезд — не давших сока.

Сколько часов до тех правдивых пор, когда созвездие сгорит?

Приоткрывшаяся дверь не привлекла ее внимания.

Тихо закрывшись в ванной, Драко тоже не взглянул.

Что ощущает тот, кто позволяет?

Кап.

В какой из дней ты начинаешь верить своей лжи?

В какой из дней ты снова понимаешь?

Кап.

Выйдя из ванной, Малфой лег на свою часть, прикрывшись небольшим остатком одеяла.

Кап.

Цветочный запах являлся миражем.

Цветочных споров никогда и не существовало.

— О чем ты думаешь? — хрипло спросил он, прикоснувшись эхом к едва влажному затылку.

— Ни о чем, — тихо выдохнула Гермиона.

— Ты врешь мне.

Проталкивая соль и устремляясь взглядом к двери, Гермиона не смогла сделать свой вдох.

— Ты тоже, — выдавила она.

— Скажи, о чем ты думаешь, — снова раздался голос сзади, не дающий ничего, кроме холодных букв.

Кап.

В последний миг — жалеет ли упавший?

В последний шаг — хочет ли он идти?

— Я думаю о том, что я навязалась тебе и ты просто не нашел никакого другого выхода, кроме как быть с тем, кто оказался рядом и сам себя предложил, — глухо проговорила она, не закрывая глаз, которые мечтали опуститься. — Я думаю, что ты ошибочно начал воспринимать привязанность ко мне, основанную лишь на возможной благодарности, как что-то большее, чем оно на самом деле не является для тебя, — вдыхая запахи его дурмана, продолжала она бормотать. — Я думаю, что ты заставил себя думать так или твой разум обманул тебя и выдал это тем, чем кажется на первый взгляд, но чем на самом деле не является, — плывя во тьме, ее глаза без помощи со стороны забрали видимость темного цвета. — И я думаю, ты уже начал это осознавать.

Утонув в забытой тишине, оставила свой след сожженная от соли роговица.

Еще одно клише, которое так трудно было выносить.

Оглушающая тишина.

Как тишина могла ударить в уши? Как тишина могла шипеть, стучать и оглушать? Как тишина могла являться полной противоположностью того, чем ей на самом деле суждено было являться? Как тишина могла без чужих заклинаний оживать?

В бесчисленный глоток оставленного вдоха все самые избитые клише струились рассыпными иглами по рваным венам.

Их тишина не оглушала.

Нет, их тишина закапывала тело в глубь.

Каждая мелкая пылинка, оседая на лицо, впивалась брызгами расколотых стекол, взорвавшихся немногим раньше.

Каждый заглушенный позади вдох требовал плату за грехи.

— Ну, ты и правда навязалась, — охрипшим басом отозвался Малфой.

Проглотив горечь, Гермиона растянула грустную улыбку. По привычке, может быть, или, вернее, для защиты. Ведь это было так естественно — пытаться защититься от того, кто снова пробивал брешь.

Но где та грань, в которой оборона являлась последствием твоих следов?

Где грань, в которой все же была виновата жертва?

— Но ты не учла кое-что во всей своей потрясающей теории, — глухим звуком заполняя комнату во тьме, оставил Драко. — Если бы мне это не понравилось, я не позволил бы тебе продолжить, — тихо оседал он на пространство. — Благотворительность — твоя любимая история, Грейнджер, не моя. Если бы я не хотел быть вместе с тобой, я бы давно ушел и завершил все то, что ты мне сделать не дала.

— Так ты привязался ко мне? — сдавленно усмехнулась Гермиона, выпуская сухой кислород.

— Я влюбился в тебя.

Стучащая по вискам кровь остановила шумы бьющегося сердца.

Холодный ветер ночи декабря сквозь окна прикоснулся к коже.

— Если бы у тебя был выбор, ты бы этого не сделал. Если бы на моем месте был кто-нибудь другой, история имела бы точно такой же исход.

— Если бы у меня был выбор, я бы выбирал тебя свой каждый раз, блять, — прорычал Малфой, оросив ее лопатки гневом. — Я, конечно, не эмпат, как ты, но я в состоянии различить свои эмоции, Грейнджер.

— Я не думаю, что ты хоть что-то можешь различить в свете своей боли, — едва шевеля языком, устало она сказала. — Все нормально, Малфой. Давай поговорим об этом завтра.

— Все еще не веришь мне, — тихо фыркнул Драко.

Глядя в пустоту, Гермиона медленно тонула в незастывших льдах своего созданного океана.

Это всегда лежало на поверхности; это всегда сияло полостью, раскрывшейся под ребрами еще тогда, когда она решила не сдаваться.

На чем были основаны ее расчетливые мысли; какой исход она хотела получить?

Ее проклятие всегда играло утонченные мелодии; всегда изящно задевало нити, струны, клавиши и несмотрящие глаза.

Гермиона прекрасно понимала его нужды; потребности; желания.

Она прекрасно знала, что он не такой.

Сквозь боль и пелену тумана, что вынуждал блуждать, Гермиона — все равно — это ощущала, и она сделала именно то, на что и был рассчитан рассчитанный не ею ход.

Она дала ему именно то, в чем он нуждался.

Она стала объятием в ночи и влагой у песков засушенной пустыни.

Нет.

Ни разу Гермиона не манипулировала им — сознательно; ни разу не пыталась его привязать — умышленно.

Кто знал, что их пораненные части совпадут друг с другом?

Кто знал, что их пазл сложится добровольно только для нее?

Уловив шуршание и громкий шум за напряженными лопатками, Гермиона заторможенно перевела зрачки за свои плечи.

Судорожно поднося ко рту и выпивая одну склянку за другой, Драко отбрасывал пустые баночки от зелий.

— Ты что делаешь? — подскакивая на кровати и пытаясь отобрать уже четвертую или пятую по счету выпитую жидкость, прокричала она. — Хватит! Зачем ты это делаешь?

Перегородив свободной рукой свое пространство, Драко удерживал брыкающуюся Гермиону.

— Хватит! Перестань! — изо всех сил вырываясь и смотря на то, как он опустошает седьмую баночку с прозрачным зельем, отчаянно визжала Гермиона, даже не чувствуя горящих слез, стекающих по коже.

— Сними кольцо, — хрипло пробормотал Драко, отпуская всхлипывающее тело. — Я опущу все свои стены, обезболивающее уже действует, — растягивая звуки, он проговорил. — Ты можешь снять кольцо.

— Идиот, — задыхалась она в рваных вдохах. — Идиот, ты же вредишь себе, — ощупывая заплывающей соленой пеленой пустые стекла, плакала Гермиона. — Зачем ты выпил все это?

— Грейнджер, сними свое кольцо.

— Зачем ты выпил все это, идиот?

— Пожалуйста, — пододвигаясь к хрипло выпускающей зажатый воздух Гермионе, попросил он. — Сними свое кольцо, — глядя на нее, Драко снова повторил.

Протянув кисть к дрожащим пальцам, он поднял холодную ладонь.

— Я могу снять его? — негромко спросил Малфой у опущенных ресниц.

Невидящим за мутной пленкой янтарем Гермиона вперилась в мокрую простыню, собравшуюся мятыми волнами.

— Пожалуйста, ответь, — прикоснувшись к влажным щекам второй рукой, Малфой поднял погасшее лицо. — Я могу снять твое кольцо?

Медленно моргая, Гермиона по-прежнему молчала, шумно выпуская воздух через рот.

— Я снимаю его, — практически по слогам сказал он.

Осторожно обхватив серебряную змейку, блеснувшую в свете затянутой луны, Драко освободил ее от драгоценности.

Покачнувшись от хлестнувшего потока в ослабевший организм, она сжала зубы.

Забирая сомкнутую челюсть обратно в ворот рук, Малфой заставил Гермиону прикоснуться к нему взглядом.

Смыкая нить на двух концах, он прожигал пылающий янтарь своими омутами отражавшегося облака распаренного яда, который проникал во все раскрывшиеся части прямо в глубь.

Скользя по венам отголосками прожитых дней борьбы, он наклонился вниз, соприкоснувшись лбами.

— Что ты чувствуешь? — прошептал Драко потерявшимся от боли вкусом недошедшего до нее эвкалипта.

Вину и страх, бурлящие по твоим венам;

Бессилие и смятую борьбу;

Заглушенную боль, которую ты никогда не спрячешь;

Убитые мечты и ненависть к себе.

Я вижу ландыши, забившиеся в сонную артерию; я ощущаю вкус хурмы.

Залипший мед и теплый запах солнца; протуберанец, грохот, пепел, газ.

Я чувствую кумкват, шаги в лесу и хвою; я чувствую вкусы манго, фейхоа и стук дождя.

Я вижу твой прекрасный сон и звон страшнейшего кошмара.

Я чувствую летящий шепот белых птиц.

Я чувствую вновь загоревшиеся звезды; металл красного цвета и дубовые эфирные масла.

Я чувствую, как ты веками раньше сдался; я чувствую твой голос у виска.

Я чувствую твои оторванные части; я чувствую струну, протянутую вдоль.

Я чувствую сирень; я чувствую вкус яда.

Я чувствую, как ты протягиваешь руку мне.

Я чувствую, как ты пытаешься забыться и остаться рядом.

Я чувствую, что ты влюблен в меня.

Осветив умершее пространство, погруженное во тьму, Драко взглянул на нее своим светом.

— Какая же ты дурочка, — выдыхая на нее, прошептал он.

— Если бы… — рвано всхлипывая в его губы, заикнулась Гермиона.

— Да какая тебе разница на эти «если», — перебил Малфой. — Какое тебе дело на все то, что было до? Какая разница тебе на первопричину, если сейчас ты смотришь на исход. Чем он тебе не нравится? — хрипло шепча, он отдавался отголосками усталости, бессилия, вины, страха и града, впивающегося в лицо.

— Я не хочу быть той, кого выбрали из-за отсутствия вариантов, — едва дрожа в его руках, пробормотала Гермиона. — Я хочу, чтобы у тебя была возможность выбирать.

— Грейнджер, я, блять, могу тебе поклясться на крови или на чем ты только захочешь, что ты не блядское отсутствие вариантов, — рыча хриплыми выдохами, выплюнул Драко. — Ты единственный возможный и единственный, блять, верный и неверный вариант, который я не должен, сука, выбирать, — оседая оглушительным потоком тьмы, не унимал свой голос Малфой. — Не потому, что не хочу, — сиплым басом он сказал. — Я охуеть как хочу, Грейнджер. Единственная причина, по которой я не делал этого раньше, — потому что я ебаный трус и ебаный убийца, которому через несколько месяцев придется умереть, — отрываясь от нее, он крепче сжал на ее щеках пальцы, вцепившись своим взглядом в ее взгляд. — И ты прекрасно это знаешь. Это я тот, кого именно ты не должна выбирать, а не наоборот.

Светясь объемной статуей у развалившихся руин, застывшие фигуры, сидя на кровати посреди обрушившихся стен, — она была уверена — с охотой привлекли бы чьи-то увлеченные глаза.

Как выглядела со стороны их долго длящаяся пьеса?

Два порванных, сцепившихся холодной нитью друг за друга силуэта в темной спальне под гнев — или утихнувшую милость — серебра, светящего на их оставленную веру.

На какой из спутников смотреть, если его глаза раскрыты?

— Я не позволял тебе приблизиться не потому, что не хотел, — вливаясь нескончаемым ручьем затихшей злобы, отвращения, очередной вины и гнева, проговорил похитивший ее дракон, — не потому, что не желал тебя или не думал, — оставляя след на красной коже, Драко тяжело дышал, уже не пробуя сопротивляться, — а потому, что я ебаная холера, оспа и чума, которой ты не должна была, блять, заразиться; потому что ты не должна идти в мою могилу, которая уже давно раскрыта и охлаждена специально для меня; потому что ты даже не можешь дать мне слова, что не пойдешь за мной; потому что если ты из-за меня умрешь, даже по собственной, блять, воле, ты будешь кровью на моих руках.

Ударами в груди, раздвинутыми ребрами и вырванными янтарями из глазниц Малфой вонзил клинок в незащищенное ни одной тканью сердце.

— Потому что мне, блять, нечего тебе давать, но я все равно не смог от тебя отказаться. — Дернувшись в его ладонях, Гермиона снова ощутила перекрытый кислород. — И не потому, что я, блять, не имею выбора, Грейнджер, — сверкая ртутью на ее глазах, отрезал Драко. — Мне нахуй никто не нужен, блять, кроме тебя, — в последний раз прокручивая сталь, выдохнул Малфой. — Но я…

Срываясь вниз и опуская руки, он оросил ее мольбой, утихнувшей в забывшемся рассвете; слезами, ставшими его, что выпущены ею; смирением; не замирающей виной — виной, которая всегда хлестала ярче всех в потоке искривившегося гнева; стекающей смолой, подобно той, которую она мгновениями раньше не смогла поймать.

— Я, блять, не хочу, чтобы ты умирала, — склоняя шею под очередной туман нависших душ, кричащих о несовершенных вдохах, Драко утонул в раскинувшейся мгле острого аромата порванного неба. — Но я все равно хочу тебя себе.

Нащупав вновь ее лицо, Малфой продвинулся вперед, скользнув ладонями на ее шею.

Не сжимая, двигаясь осторожно, трепетно и нежно, он остановил свое прикосновение под гулко бьющимся шагом запущенного пульса, которым он всегда владел и управлял.

Взмахнув второй рукой наверх, Малфой запутался в кудрях, мягко пройдясь по пышным волнам.

Подаваясь ближе, он замер у открытых губ, делясь с ней вкусами невысказанных песен.

Застыв на несколько секунд, он отдал ей все брошенные жизни.

Смыкаясь на губах и обнимая крепче, Драко заставил Гермиону раскрыть взорвавшиеся янтари.

Остановив все шумные потоки; вдохи; выдохи и гул — ее тело онемело.

Все искры в небе загорелись, падая ей на глаза.

Гермиона чувствовала поцелуй его эмоциями, смешанными с отголосками своих вибрирующих чувств.

Она буквально ощущала всеобъемлющий, сносящий с шатких ног, огромный ворох чувств, эмоций, ощущений, что катились вниз по вздутым венам, циркулируя по кругу вверх и снова вниз.

Гермиона чувствовала, как горел огонь за километры от нее и как сиял в тишине ночной зимы парящий цвет где-то над Северным Ледовитым океаном.

Клюква и имбирь — только на верхних нотах; инжир и абрикос, зарывшиеся в снег.

Лемонграсс, гранат, грейпфрут и куркума.

Самый красивый плод и самый нежный вдох, которым он делился с ее телом.

Гермиона никогда не ощущала действие дурманящих веществ, но она знала — теперь навсегда, — что это чувствовалось так же, как этот поцелуй, зарытый в облако горящих звезд на — только их — яснейшем небе.

Отстраняясь от нее и размыкая поцелуй, Драко опасливо взглянул на едва трясущуюся Гермиону.

Взяв ладонь, он аккуратно на нее надел серебряную змейку.

Возвращая кисти на лицо, Малфой поцеловал Гермиону в лоб, покрывшийся испариной.

— Ты правда думала, что я тебе просто благодарен? — устало прошептал он, обдавая холодом распаренную кожу. — Грейнджер, я дал тебе свою палочку и надел ебаную пижаму с динозаврами.

— Ты снял ее, — негромко отозвалась она.

— Я не снимал ее, — возразил Драко, оторвавшись от нее и потянувшись к тумбочке. — Я наложил маскирующие чары, — взмахивая палочкой, он вернул вещам прежний вид.

Смотря на появляющиеся на его теле рисунки, Гермиона попыталась проигнорировать возникший спазм.

— Зачем? — тихо спросила она, изучая одного нарисованного динозавра.

— Мне было неудобно перед Топси.

Опускаясь янтарем на стукнувшиеся друг о друга склянки, она снова ощутила колющий удар в районе ребер.

Обращая заблестевший взор на Драко, она поджала губы и проглотила новый спазм.

— Больше никогда так не делай, — заикаясь, через силу выдавила Гермиона. — Пожалуйста, — застывающий металл с каждой секундой набирал ни разу не упавший градус. — Пожалуйста, больше никогда так не делай.

— Грейнджер, со мной все будет нормально, — оставаясь заглушенным эхом в ее мыслях, хрипло проговорил сидящий рядом Малфой. — Грейнджер, все нормально.

Протягивая руки к ней, он обхватил подрагивающие плечи.

— Со мной все хорошо, — обнимая трясущееся тело, Драко прижал ее к своей груди. — Не плачь, — поглаживая по спине, прошептал он. — Пожалуйста, не плачь, — сжимая крепче в своих пальцах всхлипывающий образ, отчаянно он бормотал. — Все хорошо.

Посреди метели, завывающей привычные мотивы за окном, и в свете лунного покрова, окрасившего их соединившуюся нить, она в который раз оплакивала жизни, кровью высохшие на висках.

Глубоко вдыхая запахи его сандала, запахи его всегда холодного ветрами зимних дней пряного кедра, запахи того, кто каждый раз отбирал веру, запахи того, кто каждый раз ее обратно даровал, Гермиона подняла глаза, столкнувшись с догоревшей сферой, беспрекословно следовавшей по ее лицу.

Он так прекрасен — как всегда.

Он так красив, даже когда он убивает.

— Мы отвратительная пара, — сказала Гермиона, соприкоснувшись взглядами. — Два неблагополучных подростка, — негромко начала она, — оба с суицидальными наклонностями, — замечая мутный блеск, она снисходительно ему усмехнулась, — у тебя ярко выраженными, — дополнила она, — оба с серьезными проблемами у себя в головах и оба потерявшихся, — выпуская воздух на открытую часть его шеи, выдыхала Гермиона. — Неудивительно, что наши части совпадают.

Драко фыркнул, обдавая привкусами эвкалипта ее веки.

— Твои части гораздо лучше моих.

Растягивая грустную улыбку, она скользнула пальцами наверх, касаясь замерцавших скул в цвете серебряного света.

— Без твоих их бы больше не существовало, — пройдясь ладонью по фарфоровым следам, она склонилась ближе, опустив голову на теплое плечо.

Прикрывая веки, Гермиона уловила, как Малфой прошептал хриплые буквы и заставил опустевшее стекло покинуть их пространство.

Придерживая Гермиону, он аккуратно лег назад, закутав их вдвоем в пушистый ворох одеяла.

Закидывая ногу на его бедро и прижимаясь крепче, она зарылась носом у него в ключицах, глотая свой знакомый аромат.

— Грейнджер, — хрипло позвал он.

Промычав в его грудь, Гермиона постаралась уловить летящие вибрации.

— Пижама — просто ужас, — насмешливо оставил Драко, утонув в ее кудрях.

Едва подрагивая уголками губ, она ощутила омывающий сознание соленый бриз, зовущий ближе их сцепленный образ.

— Обманщик, — негромко прошептала Гермиона, погружаясь в сон.