Глава 21 (1/2)
11 декабря 1996 год, Большой зал
До начала первой пары оставалось ровно двадцать две минуты, когда Гермиона все еще пыталась проглотить остатки своей каши.
Как и вчера, Малфоя не было на завтраке, а значит, что, скорее всего, его не будет и весь сегодняшний день.
Возможно, его не будет и завтрашний.
И послезавтрашний.
И послепослезавтрашний.
Гермиона не хотела думать о том, что именно он был вынужден в очередной раз совершать.
Она сосредоточилась на главном положении.
Он должен был.
Он должен был продолжать ему служить, чтобы добиться своей цели.
Он должен был продолжать все это выполнять, чтобы иметь возможность отомстить за мать.
Он должен был убивать, чтобы продолжать жить.
Гермиона понятия не имела, что им делать дальше, если Драко наотрез отказывался об этом сообщать и прибегать к возможной помощи.
Его имя на ее устах звучало трижды.
В ее голове оно возникло лишь сейчас.
Когда он не сдержал в потоке раздражения запрятанную тайну, что разъедала всю его закопанную глубь, очередной растерзанный кусок нашел свое пространство на огромном и разбросанном на километры, запятнавшемся в соленых и бордовых каплях полотне.
После смерти матери, которую он на моих глазах пытал.
В еще один открытый раз он выронил крупицу, что кипела за его воздвигнутыми стенами, и Гермиона встретилась с, возможно, самым уязвленным в нем.
Слова, что вырвались моментом с искаженных губ, могли порезами оставить кровь на каждом, кто бы их услышал.
После смерти матери, которую он на моих глазах пытал.
Каково это — увидеть, как пытают человека?
Каково это — увидеть, как пытают твою маму?
Твою маму.
Маму, которую ты любил больше всех.
Маму, которая всегда являлась светом и единственной, кто каждый раз безоговорочно тебя оберегал и принимал.
Каково это — не быть способным сделать ничего?
Каково это — после всего смотреть в глаза тому, кто совершил над ней ужаснейшие пытки?
Каково это — склоняться перед ним?
Каково это — не сметь сказать ответа?
Каково это — быть вынужденным возвращаться туда каждый раз?
Каково это — остаться с этой раной жить?
Она была той, кто не дала ему уйти и освободиться.
Она стала его причиной преобразования в того, кем он являлся сейчас.
Его рука в эти моменты могла убивать, но ее пальцы стали тем, кто подтолкнул их на его мишени.
— Гермиона, ты идешь?
Вздрогнув от неожиданного звука рядом с ее ухом, она поняла, что все это время просто сидела, прикованная взглядом к слизеринскому столу.
Столкнувшись на мгновение глазами с Блейзом Забини, она поднялась, хватая сумку.
— Да, я просто задумалась.
— Гермиона, — обхватив запястье, Рон вынудил ее остановиться. — Мне нужно поговорить с тобой. Это важно, — выдавил с серьезным видом он.
— Сейчас? — она нервно оглянулась на полупустой зал.
— Нет. Когда ты свободна? Сегодня вечером? Завтра?
Сглотнув и осмотрев его нахмуренный и тусклый вид, Гермиона снова ощутила неизвестную тревогу.
— Завтра, — едва слышно ответила она, решив морально подготовиться к их встрече.
Его тон заставил ее сжаться, мысленно подкидывая темы разговора, что их ждал. И если варианта отказать не представлялось, пусть лучше у нее будет возможность на настрой.
Он кивнул, отпуская ее.
— Мы сейчас опоздаем, — пробормотала Гермиона, двигаясь к двери.
Поняв, что ей придется идти бок о бок с ним до самых теплиц в неловком молчании, она ощутила гадкий вкус.
— Как Лаванда? — спросила она на шестьдесят четвертом шаге.
— Гермиона, — снова ухватив, он резко их затормозил. — Я знаю, мы договорились на завтра, но…
— Рон, сейчас начнется урок. Нам правда стоит поторопиться, — высвобождаясь из его хватки и ускоряя шаг, сказала она.
Услышав, как он побрел за ней, Гермиона с еще большим запалом начала переставлять ступни.
Весь день, что она отдала на размышления о том, когда вернется завладевший ее мыслями Малфой, Гермиона чувствовала на себе взгляд Рона.
Не сложно было догадаться, о чем он вновь решил поговорить.
Не сложно, но мучительно для восприятия в который раз.
Оставаясь в Башне затхлой ночью и пытаясь снова применить уже знакомые приемы окклюменции, Гермиона каждые десять минут обращалась взглядом на пергамент.
Вряд ли это будет уместно; точно не тогда, когда прошло всего два дня. Он мог вообще не взять его с собой.
Вторую часть оставшихся часов, что двигались после полуночи, Гермиона обратила, чтобы попытаться успокоить разрывающие череп мысли и бурлящую тревогу у себя внутри, отдавшуюся звуками жужжания в пульсирующих ребрах.
Услышав, как мяукнул Живоглот, она увидела горящие алмазы у подножия кровати, выжидающе смотрящие на неуснувшую хозяйку.
— Иди ко мне, — похлопав по одеялу рядом с собой, позвала она животное.
Запрыгнув с характерным звуком удовлетворенного питомца, он потоптался, приминая себе место, и улегся рядом с ней, начав размеренно урчать.
Запуская пальцы в его шерсть, она попробовала успокоиться.
Прощай! Пока ты счастлива, ни слова…
Серебряные пряди развевались на ветру, стоя омытые в тени. Едва заметный блеск, что исходил от палочки, с каждой секундой разгораясь, завладел ее мольбой.
Судьбе в укор не посылаю я…
Туманный образ все сильнее погружался во тьму, шагая миллиметрами назад и оставляя лишь свечение от своего неспешно поднимающегося на ее сердце древка.
Но жить, где ты… Нет, Мэри, нет! Иль снова…
Блеснув свистящим заклинанием над ее головой, он скрылся, исчезая и заставляя ее чувствовать струящуюся влагу по лицу.
Проснется страсть мятежная моя…
Открыв глаза и ощутив соленые дорожки, что покалываниями жгли лицо, Гермиона глубоко вдохнула и откинула нагретый пух.
***</p>
Идя по коридору в Большой зал после урока чар и все еще не прекращая размышлять о новоявленном неясном сне с участием известного ей слизеринца, она не заметила, как оступилась, падая и зацепляясь за высокую фигуру, которой оказался…
Малфой.
Ощущая его пальцы на своем локте и теплоту, что исходила от сжимающей ее спадающую мантию ладони, пробивавшуюся даже через слои ткани, она смогла спустя два дня вздохнуть без удушения в груди.
Он вернулся.
Смотря в его серебряные блики, что мерцали в тишине, обосновавшейся вокруг, она могла поклясться, что почувствовала магию, которая струилась между ними.
— Отцепись от этой грязи, Драко, — воздух лопнул, разрушаясь от прихода Паркинсон и вновь заставляя Гермиону возвратиться в жизнь.
Опускаясь на привычное ей место, она ощутила чей-то взгляд, не спрашивая о смотрящем, точно зная, кто им был.
— Почему этот урод трогал тебя, Гермиона? — вихрем падая с ней рядом, разразился Рон.
Выпуская кислород сквозь зубы, она потянулась к соку.
— Он что-то сделал тебе, Гермиона?
Вытащив свою ладонь из-под его, когда он положил влажную руку, она с открытым раздражением взглянула на сидящего с ней рядом Рона.
— Со мной все прекрасно. Я запнулась, а он оказался рядом, — выплюнула Гермиона.
Поджимая губы, он ничего ей не сказал.
— Во сколько я могу зайти к тебе? — спросил Рон приглушенно.
Годрик, она ведь обещала ему разговор.
Мысленно в очередной раз возвращаясь к Малфою, что позади нее в привычном месте восседал, Гермиона поднесла бледнеющую кисть к лицу, заправив пряди.
— Мне нужно сделать задание по чарам на завтра, — начала она нехотя. — Приходи около девяти.
— Хорошо.
***</p>
Она слышала его дыхание на общих рунах.
Она чувствовала его запах, что витал во всем огромном зале, когда ужинала через силу в нем.
Если он вернулся, означало ли это, что они возобновят уроки окклюменции в ближайшие дни?
Он напишет ей об этом?
Они будут заниматься завтра?
Почему он до сих пор ей ничего не написал?
С ним и в этот раз произошло там что-то, что заставит его снова охладеть?
Он в порядке?
Он выглядел немного бледным, но он всегда…
Стук в большую дверь вынудил ее оторвать взгляд от так и не запачканной тетради, над которой Гермиона просидела час.
Набрав побольше воздуха и взяв себя в тиски, она открыла свой злосчастный ящик.
— Привет, — робко здороваясь и потирая руки, как будто он бродил по ледяному полю, сказал Рон, входя к ней в Башню.
— Привет, — захлопнув дверь, она почувствовала вырвавшиеся на волю силы.
— Как задание по чарам? — неловко опускаясь на диван, спросил он.
— В процессе, — присаживаясь в кресло, ответила Гермиона.
Ровно двести тридцать пять секунд он просто перед ней молчал, постукивая каблуком своих потертых и запачканных ботинок о холодный пол.
Часть ее все еще чувствовала себя гадко, в очередной раз представая перед ним не в том ключе, в котором он хотел бы видеть; не в том ключе, в котором он привык.
Гермиона так ничего и не могла вбить в его разум, не говоря всей правды о себе.
Она не была уверена, что он бы понял и мгновенно перестал бы пытаться, даже если бы узнал сейчас.
— Гермиона, — наконец, срываясь, обратился Рон. — Я… Я должен извиниться перед тобой за… за свое поведение. Я все понял, — выдавил он, вытирая руки о свои колени.
Глупец! Я думал, юных увлечений…
Она молча ожидала продолжения его бурлящих слов о том, что он внезапно понял.
В очередной раз ощутив гниющую на связках полость, Гермиона тяжело сглотнула, попытавшись вырастить цветок.
Кап.
— Я очень много думал, — обращаясь телом и подаваясь на нее вперед, с запалом начал он. — Я был не прав во всем, в чем ты только скажешь.
Пыл истребят и гордость, и года…
Кап.
— Я хочу, чтобы ты стала моей девушкой, — выпалил он на одном дыхании, заставив капли превратиться в лед.
— Сменил вероисповедание? — столкнувшись с ним, спросила Гермиона.
Он нахмурился, глядя в ее глаза.
— Что?
— У тебя есть девушка, Рональд.
Он самодовольно усмехнулся, растянув улыбку почти до ушей.
— Я знал, что ты все-таки обиделась на меня и из-за этого, — заключил он, выглядя как сытый зверь.
И что ж: теперь надежды нет и тени…
— На самом деле, я ждал, когда ты сама мне скажешь…
— Я не хочу быть твоей девушкой, Рон, — обрывая его голос, заключила Гермиона.
Она делала ему больно, и она знала об этом.
Она устала выбирать щадящие слова лишь потому, что ей нужно было не ранить чьи-то чувства.
Она так устала от всех этих чувств, что больше не осталось сил на мнимую любезность.
Рон без эмоций на лице моргал, светя в нее потухшим взглядом.
А сердце так же бьется, как тогда…
— Ты был прекрасным другом для меня, — вкрадчиво начав, сказала Гермиона. — Ты навсегда останешься им, — дрогнув кистью, дополнила она, — но я не заинтересована в тебе, как в чем-то большем.
— Это все из-за Лаванды? — выдавил он, рыская зрачками по ее лицу.
— Нет, Рон. Это не имеет никакого отношения к Лаванде, — тяжело выдыхая, она откинулась на спинку кресла.
— Тогда почему? — повысив голос и ударив кулаком о старую узорчатую ткань, он заставил ее вздрогнуть.
Гермиона оскалилась, вставая с места на ноги и возвышаясь перед ним.
— Ты требуешь с меня объяснений за отсутствие чувств к тебе, Рональд? — прошипела она сквозь зубы. — Мне оправдаться за нелюбовь к баранине вдобавок?
Вскакивая вслед и хватая за запястье, Рон резко опустился на колени перед ней и ухватил за бедра.
— Нет, пожалуйста, не уходи.
Замерев от шока, Гермиона ощутила распылившийся по венам яд.
Он плакал.
Вся эта ситуация казалась ей сюрреалистичной.
Как будто она внезапно оказалась героиней полотна Дали.
Медленно садясь обратно в кресло и ощущая вперившиеся ей в кожу пальцы, Гермиона осторожно положила кисть на пышную макушку.
— Мне не хватает тебя, Гермиона, — плакал Рон на ее коленях. — Скажи, что я сделал не так? Пожалуйста, скажи, что я сделал не так?
— Рон…
Подняв влажное и красное лицо, он обратился к ней с раскрытым и распотрошенным взором.
— Просто скажи мне что. Я исправлю это, — судорожно бормотал он. — Я знаю, что я был идиотом, но я понял, что ты нужна мне, Гермиона.
Однажды в таком ей кажущимся далеким ноябре светловолосый юноша, подобно телу, что сейчас лежало на ее ногах, окутывал ее туманом слез и боли, которому она хотела говорить всеми возможными словами, что все будет в порядке; которому она хотела бы отдать свою потерянную часть, что разлетелась по просторам света, не сдержавшись под порывами давящей тьмы; который, омывая их тела отчаянными и нагретыми волнами, лишь еще больше показал запрятанную мощь.
Сейчас ей не хотелось говорить словами.
Сейчас ей не хотелось действиями дать почувствовать покой.
Она ужасный человек, и она это понимала.
Она, возможно, не хотела бы им быть; и у нее был самый легкий путь для исцеления своих чернеющих частей, который в данную секунду проступал блестящим свистом сквозь оранжевую рябь.
Но Гермиона так устала быть запыленным алмазом, что стоял в шкафу; отобранным трофеем, что оставили в прошлой квартире, двигаясь вперед.
— Почему ты отдалилась, Гермиона? Расскажи мне, я пойму. Я пойму все, что ты захочешь рассказать, — всхлипнув и обратив блестящие глаза, пробормотал он.
— Почему я нравлюсь тебе, Рон? — ледяным голосом спросила Гермиона.
Он нахмурился, шмыгая носом и слегка отодвигаясь от нее.
— Что?
Кап.
— Почему я нравлюсь тебе? — повторила она медленно.
— Ты… Ты симпатичная… — осыпаясь красными пятнами, выдавил он.
Пергамент на столе внезапно ожил, завлекая ее взор.
Гермиона видела, как вдалеке стали вычерчиваться буквы.
Кап.
— Я не нравлюсь тебе, Рон, — спокойным тоном заявила она, вынуждая его вновь нахмуриться. — Вернее, тебе нравлюсь не я, — пожав плечами, Гермиона снова метнула взгляд к столу.
Кап.