Глава 15 (1/2)

2 декабря 1996 год, Башня старост

Выждав ровно три часа и взглянув на себя в зеркало, дабы убедиться, что пар из ее ушей больше не идет, Гермиона бросилась к двери.

Поправив на себе съехавшую от резких движений мантию, она вышла в коридор и зашагала в сторону класса.

Мадам Помфри дала ей выходной, но она не собиралась этим пользоваться.

Бодроперцовое зелье вернуло ее в прежний вид, и Гермиона чувствовала себя прекрасно.

Опираясь на свое здоровье, она имела в виду.

После произошедшего с утра вряд ли можно было себя чувствовать хотя бы нормально.

Гермиона была в ужасе, когда проснулась и нашла себя лежащей с Малфоем в обнимку.

Очевидно, ее организм жаждал тепла, чтобы согреться от того мороза, что витал на полностью открытой Башне.

Как она вообще смогла заснуть там?

Гермиона даже не заметила той грани, за которой ее начало клонить в их безрассудный сон.

Когда вчера вечером она решила прогуляться к Башне, она не ожидала, что увидит там Малфоя.

Его послание заставило все ее мысли охладеть и заново перевернуть все то, что ей открылось за последние недели.

Все это ей казалось сном. Причем, определенно, сумасшедшим.

Во-первых, Малфой был Пожирателем.

Настоящим Пожирателем.

И он пытался умереть, мечтая все это закончить.

Во-вторых, он действительно был далеко не тем, кем ей казался.

Даже с теми ощущениями без кольца, он все равно каждую встречу открывался ей иначе.

Он был умным, воспитанным и весьма галантным, когда не сквернословил в порыве злости и агрессии, с которой у него порой бывали трудности.

Малфой на самом деле не хотел всего этого. Когда он принял факт того, что больше не должен защищаться, он показал ей часть того лица — она уверена, лишь часть, — которым он на самом деле обладает.

Гермиона все еще восхищалась силой, что он имел.

Она не была уверена, что его разум оставался в норме из-за этого, но все равно он был силен.

Тот факт, что он решил направить эту спесь на борьбу с темнейшим магом и позвал ее для помощи, — этого она пока не стала принимать.

Это было абсолютно безрассудно.

Пытаться победить его вдвоем — это абсурд.

Она определенно скажет ему это снова, но то, что он решил с ней поделиться этим; то, что он ее позвал и рассказал, — говорило уже о многом.

Конечно, Гермиона ожидала, что Малфой просто ей поможет научиться пользоваться тем, что она обрела, и позволит ей проникнуть к нему внутрь, но ее планы каждый раз отодвигались дальше.

Она даже не думала о том, чтобы просить его о помощи в вопросе, который так давно ей не давал покоя и не подчинялся в одиночку.

Идея промелькнула у нее молниеносно, когда она вдруг осознала, что может ему доверять.

Возможно, Гермиона окончательно сошла с ума, но даже без кольца, которое она давно в его присутствии с их первой исповеди в Башне не снимала, она смогла понять, что доверяет и что он точно ее не предаст.

Откуда она это знала — было неизвестно.

Когда Гермиона нашла его вчера со зверскими побоями на его ледяном лице, она едва сдержалась от расспросов.

Но то, как он смотрел в ее глаза, заставило ее закрыть все свои мысли и просто опуститься рядом с ним, не говоря ни слова и не спрашивая ни о чем.

Ему снова было больно.

Гермиона не нуждалась в своих силах, чтобы это понять. В его глазах и так все было видно.

Несмотря на его маски, что он по-прежнему носил, она смотрела в его серебро вблизи уже столько раз, что видела в нем бреши.

После соединения с ним в ходе ритуала и после снятия кольца, когда он плакал у нее в руках и говорил о маме, Малфой больше не мог от нее это скрыть.

Она прекрасно поняла, что он в тот миг нуждался далеко не в убивающих расспросах или напоминании о том, что с ним произошло, а в тишине и ощущении того, что все будет в порядке, в ощущении того, что он был не один.

Все ее собственные мысли рядом с ним неспешно заглушались, погружая в неизвестное спокойствие, что она чувствовала около него.

Гермиона даже не заметила, как ночь внезапно стала утром, в котором она оказалась носом на его плече.

В первые секунды, когда она раскрыла веки, она мгновенно ощутила запахи сандала, кедра и чего-то едва уловимого, чем пах сам Малфой.

Затем в ее зрачках стал вырисоваться образ ангела, что рядом с ней лежал.

Гермиона всерьез подумала о том, что он ей снился.

Он выглядел так открыто, так уязвимо рядом с ней, незащищенно. Его лицо было расслаблено, едва сверкая под парящим в небе солнцем, что поднялось наверх.

Но когда Гермиона поняла, что это все не сон и он действительно с ней спал и согревал в объятиях от ледяного ветра зимней ночи, — она не стала вырываться.

Конечно, ее первой реакцией был ужасный шок, но, выдыхая через нос спустя два рваных вдоха и оглядывая его еще раз, она не посчитала это странным.

Ей показалось, что он ей тоже доверял.

Вряд ли бы он позволил себе спать с ней рядом, если бы не доверял.

Гермиона все еще чувствовала его запах на себе. В особенности на своих кудрях, которые всю ночь окутывали лица.

Решив — несмотря на то, что они лежали на полу, хотя, вообще-то, чисто формально она лежала на Малфое и не соприкасалась с полом, — что она не будет мыть волосы, по возвращении из больничного крыла Гермиона быстро приняла душ и переоделась.

Исключительно из-за нехватки времени.

Трех часов, которые ей пришлось сидеть без дела в ожидании, пока побочные действия зелья исчезнут, если быть точнее.

Она практически бежала по холодным коридорам, попутно отводя не спешащих на урок зевак, пока сама она отчаянно пыталась за минуты, что остались до звонка, не опоздать.

Колокол, разнесшийся по стенам, заявил, что она провалилась.

Гермиона, сжимая зубы и дыша сквозь них, стала быстрее шевелить ногами.

Влетев в закрытый класс, она столкнулась взглядом с Вектор, что быстро ей кивнула, указывая на последний стол, который на ее уроках занимала Гермиона.

Прошептав извинения, она быстро опустилась за него и выдохнула с облегчением.

Сердце в ее груди бешено колотилось от такой разминки, но стоило ей повернуться, как оно вовсе пропустило свой удар.

Гермиона расширила свои глаза и задохнулась в ужасе.

— Ты что делаешь? Отсядь от меня, — сдавленно выдавила она, напрягаясь телом и вытягиваясь, как струна.

— Я обещал, что сам отведу тебя в больничное крыло, если увижу в классе, — расслабленно протянул Малфой, подаваясь к ней вперед.

— Я была в больничном крыле, идиот! — прошипела она едва слышно, нервно озираясь в сторону косых и удивленных взглядов. — Я приняла Бодроперцовое зелье. Почему, по-твоему, я появилась только сейчас, а не на первом уроке?

Она чувствовала на себе зрачки сидящих впереди и мысленно молилась, чтобы Гарри или Рон не подошли к ней после.

— Что, пар из ушей уже не идет? — усмехнувшись, спросил Малфой.

Его, кажется, вообще ничего не смущало.

— Малфой, ты придурок, — стреляя на него своими янтарями, выплюнула Гермиона. — На нас все пялятся. Что мы им скажем? — в растерянности она прошептала. — Мы ненавидим друг друга, если ты забыл.

Он наклонился к ней еще чуть ниже, заставляя ее сжаться и откинуться назад.

— Ну, можешь сказать, что я угрожал тебе или снова обзывал, — издевательски улыбаясь, тихо прошептал он.

— Ты делал это на весь класс, Малфой. Чтобы и другие могли посмеяться, — возразила ему Гермиона. — Нам никто не поверит. И вообще, разве это не ударит по твоей репутации? Ты сейчас сидишь с гряз…

— Замолчи, — хватая ее за руку под партой, он не дал договорить.

Малфой в одно мгновение убрал с себя ту спесь игривости, что источал до этого. Его глаза ожесточились, и ей казалось, что она увидела в их глубине вину, едва ступающую из тумана.

Скорее всего, ей просто показалось.

— До того, как ты пришла, Вектор дала парное задание, — сказал он, убирая пальцы, что держали ее ладонь под партой. — До тебя в классе было нечетное количество. Посчитай, — указывая кивком на оглядывающихся зевак, проговорил ей Малфой.

Она нервно сглотнула, не отрываясь от него.

— Хорошо. Извини, — едва слышно выдохнула Гермиона.

— Все в порядке, — отозвался он и пододвинул к ней учебник, который она не заметила в начале. — Дата твоего рождения 19 сентября 1980 год?

— 1979 год, — поправила она машинально, удивляясь тому факту, что он знал, когда у нее день рождения.

Он вопросительно поднял бровь.

— На момент поступления в Хогвартс ученику должно быть полных одиннадцать лет, поэтому…

— Я знаю, Грейнджер, — прервал он ее.

Она выдохнула, потянувшись за пером.

— Мой день рождения... — начал Малфой, но был так же прерван, как и Гермиона несколько секунд назад.

— 5 июня 1980 год, — не поворачиваясь к нему, пробормотала она, начав писать.

Почувствовав на себе прожигающую сталь, она повернулась к своему соседу.

— Что? — спросила она одними губами.

— Знаешь, когда мой день рождения? — нахально улыбаясь, самодовольно у нее спросил Малфой.

— Ты тоже знаешь, когда мой, — сузив глаза, издевательски протянула на его манер Гермиона.

Усмехнувшись, он опустился взглядом на пергамент.

— У меня цифра два, — спустя пару минут сказала Гермиона. — Вернее, у тебя. Я никогда не задумывалась, но это, вообще-то, довольно странно, — задумчиво дополнила она, разворачиваясь к Малфою.

— У тебя девять, — проговорил он, также поворачиваясь к ней. — Почему странно?

Гермиона немного покраснела, опуская взгляд на свои пальцы.

— Ну, знаешь… Обычно люди под этой цифрой довольно мягкие, — прочищая горло, неловко выдавила она, — общительные, — покрываясь алыми пятнами еще сильнее и проклиная свой язык за то, что она это начала, продолжала тихо Гермиона, — спокойные… легко идут на компромиссы, — мечтая провалиться сквозь землю и не смея посмотреть в глаза тому, кто своими ее прожигал, выдавливала из себя она.

— Верно, — отрезал он, заставив ее вскинуть голову. — А я злой, тяжелый и невероятно агрессивный, не так ли, цветочек? — наклоняясь, спросил Малфой.

Вообще-то, глупо было говорить сейчас все это, учитывая то, что она обладала даром, который показывал ей истинную сущность.

Из-за огромной пелены в виде его невыносимой боли она смогла почувствовать неполную картину из всего того, что из себя вылепливал на самом деле Малфой.

Но даже побывав внутри и ощутив пусть и не ясный, но уже не прошлый образ, он все равно довольно сильно контрастировал со всем, что говорилось в книге.

— Извини, — прошептала Гермиона, чувствуя себя ужасной идиоткой. — Я не должна была этого говорить. Точно не я, — нервно она забормотала. — Прости, я не подумала.

— Расслабься, Грейнджер, — протянул Малфой. — Я бы оскорбился, если бы ты сказала, что такое описание мне подошло.

— Нет, правда. Я ведь… Я не должна была говорить этого.

Если она сейчас испортит все их едва сложившиеся отношения, вернее, их абсолютно непонятную для нее связь, которую ей невозможно было не заметить, то она точно будет проклинать себя всю жизнь, которая с потерей Малфоя опять вернется в бездну.

Осознание того, что его мутный образ, который стал присутствовать у нее в жизни, внезапно начал ей дарить все то, чего она без своей воли и согласия лишилась, заставило ее тело охладеть.

Возможно, вся причина заключалась в том, что она ощущала его боль в себе несколько раз. Возможно, вся причина заключалась в том, что она была вынуждена чувствовать все то, что не должна; что оказалась лишней; что стала для себя и для людей, которые были для нее самым близким, ужасом, изгоем, гнилью; возможно, ее уже больше не спасти, но мысли, что она могла лишиться Малфоя, — лишиться того юноши, который перед ней предстал; который показал ей свои раны, вернее, он смирился, что она сама открыла и нашла; что он мог навсегда исчезнуть из ее разрушенной и насмехающейся жизни; что мог оставить Гермиону и уйти, — обрушились словно неукротимое цунами и заставили ее отчаянно пытаться выдыхать в попытках выплюнуть скопившуюся в легких воду.

Если он вновь закроется, подумав, что она зашла чересчур далеко; что все ее слова о том, как она видела его, являлись гадким лицемерием; что те мгновения, которые они с ним провели, глядя внутрь распоротых и догоревших душ, были лишь ложью и замыленным, не важным предрассудком, — она не будет знать, как поступить.

Мерлин, она ведь чертов эмпат, а умудрилась выдать чушь, опершись на предубеждения, стереотипы и года, которые несколько недель назад, подобно ветру, улетели с Башни.

— Малфой, прости меня. Я правда не хотела. Я не должна была, — Гермиона чувствовала, как горели ее легкие. — Я не считаю так. Я не считаю так. Я не знаю, почему я так сказала. Я не имела право на это, — задыхаясь, продолжала она.

— Грейнджер, — он оказался около нее, обхватывая мокрую, холодную ладонь и зажимая в пальцах. — Грейнджер, посмотри на меня.

Она чувствовала напряжение в его словах, но не могла остановиться.

— Грейнджер, пожалуйста. Я не могу до тебя дотронуться у всех на виду, мы на уроке, — выставив перед собой учебник и потянув ее вниз за запястье, глухо Малфой пробормотал. — Ты должна взять себя в руки. Просто дыши. Мы в окружении людей, — продолжал шептать он. — Ты не обидела меня. Салазар, почему ты вообще так отреагировала на это? Перестань накручивать себя.

— Я ведь… Я ведь эмпат, Малфой, — делая прерывистые вдохи, сказала Гермиона. — Я первая, кто должен знать, что люди далеко не те, кем кажутся на первый взгляд. Мерлин, я та, кто ощущала это на себе, — она пыталась сжать его ладонь в ответ как можно крепче, чувствуя, что его руки — это все, что сдерживало ее в данный миг от пропасти, что углублялась. — И я только что сказала о тебе совсем не то, что я должна была. Я говорила о тебе, взяв образ, который ты предлагал другим все эти годы; я говорила о тебе, совсем не зная твоей сути. Я не успела этого почувствовать или понять в той мере, чтобы делать выводы и говорить подобное. Я видела лишь оболочку, что ты соткал из боли; я видела лишь проблески через нее. Я не должна была так говорить. Я не должна была.

— Грейнджер, я прошу тебя, пожалуйста, успокойся. Ты не сказала ничего плохого. Ты не сказала неправды. И ты не обидела меня. Все в порядке. Пожалуйста, просто дыши. — Она чувствовала, как он ей выводил круги на сжавшейся и сцепленной с его ладони. — Вот так, Грейнджер. Просто дыши.

Ей точно была нужна помощь.

За последние дни она была на грани нервного срыва больше раз, чем за всю жизнь.

— Ты свободна сегодня вечером? — спросил у нее Малфой.

Она уставилась на него янтарями, медленно возращающими зрение к себе.

— Тебе явно нужна окклюменция, — обеспокоенно осматривая все ее лицо, тихо он заключил. — Сможешь сегодня встретиться со мной в Выручай Комнате? Я попробую придумать что-нибудь, чтобы начать тебя учить.

Гермиона медленно кивнула, все еще находясь под слоем льда, что протекал по ее венам.

Она не помнила, как прошел остаток урока, чувствуя лишь грозовые блики на себе время от времени.

— Сдавайте свои работы.

Голос Вектор вырвал ее из забвения, и, слыша, как звенит звонок, она в испуге подняла глаза на Малфоя.

— Я ничего не сделала, — растерянно прошептала она, опускаясь взглядом на пергамент, что перед ней лежал.

Он был исписан полностью.

Гермиона видела свои расчеты, которые нанесла в начале, но все, что было после, — оставлено не ею.

Это был ее почерк.

Один в один.

Как будто бы она действительно сама все это вывела, пока была в небытие.

— Я же говорил, Грейнджер, — поднимаясь со своего места и хватая ее пергамент вместе со своим, он едва слышно прошептал. — Парное задание, — отрезал он и, взяв все свои вещи, отошел к столу, сдавая их работы.

— Гермиона.

Она столкнулась взглядом с Малфоем, когда он обернулся, уловив возникший голос.

Растягивая губы в издевательскую и нахальную усмешку, он направился на выход, метнув сталь в возникшего с ней рядом парня.

— Он обижал тебя? — заставив развернуться, спросил у нее Рон.

— Что? — игнорируя потоки гнева, выдохнула Гермиона.

— Малфой, — выплюнул он, скривившись и указав головой в сторону удалившегося из дверей слизеринца. — Он обижал тебя?

Отмирая и оказываясь в гуле из покидающих класс студентов, Гермиона взяла все свои вещи и встала, отходя от парты.

— Нет, — ответила она.

— Гермиона, ты можешь сказать мне, — направляясь вместе с ней на выход, Рон положил свою ладонь на ее локоть, как только они вышли за порог и оказались в коридоре.

— Бон-Бон?

Окликая своего парня, рядом с ними появилась Браун.

Бросив взгляд на место, где покоилась его ладонь, она тут же оказалась около нее и ухватила плечо Рона.

— Лаванда, иди без меня, — небрежно скидывая с себя пальцы, сказал ей Рон, даже не повернувшись. — Я скоро приду.

Гермиона заметила краем глаза, как Гарри, выходя из класса, кинул ей свой взгляд в приветствии и удалился, направляясь вдаль по коридору.

— Не стоит.

Переведя свои глаза на Браун, она ей коротко кивнула.

— Привет, Лаванда, — поздоровалась Гермиона, на что получила лишь поджатые и сморщенные губы, отвернувшиеся от нее. — Со мной все в полном порядке, меня никто не обижал, — вновь обратившись к Рону, она услышала, как издевательски, так и не отцепившись и не отойдя, фыркнула Браун. — А даже если бы пытался, я могу сама за себя постоять, Рон. Благодарю за беспокойство, но в нем нет необходимости, — кивнув, она хотела отойти, но была снова остановлена ладонью.

— Гермиона.

— Бон-Бон! Мы же хотели вместе прогуляться, — нависая еще больше, захныкала Лаванда.

Гермионе было жалко Браун.

Не той жалостью, которая была усеяна издевкой или чувством превосходства. Нет.

Ей было жаль ее, ведь она стала средством на том поле, где могла бы быть цветком, но на другом.

И ей снова было гадко, смотря на Рона, что либо не осознавал своих движений, либо действительно являлся тем, кто делал это, не испытывая угрызений.

Они могли бы стать хорошей парой.

Если бы Рон смог отпустить мечты, что были лишь навязчивой идеей, сотканной из грез и выросшей из устоявшихся эмоций, которые сейчас переживали сбой.