Глава 10 (1/2)

23 ноября 1996 год, Астрономическая Башня

Стоя на последней ступени крутой лестницы, что привела ее наверх, Гермиона смотрела на широкоплечий образ, что склонился через парапет и по привычному укладу вглядывался в тьму.

Он пришел.

Гермиона улыбнулась этому факту, но тут же стерла это выражение со своего лица, поняв, что не имеет ни малейшего расклада действий на ближайшие минуты с ним.

Что она собиралась делать?

Ах да, она планировала убедить его позволить ей залезть к себе в распоротую душу и с радушием принять возможность стать для нее тренировочным и добровольным манекеном.

Он определенно должен согласиться.

— Ты всю ночь там собралась стоять? — послышался глухой голос Малфоя.

Она взяла побольше воздуха и поднялась наверх, ступая на пространство перед лестницей и медленно двигаясь ближе.

Гермиона встала так же, как и он, опершись о перила, и слегка соприкоснулась пальцами с его локтем.

Она ощутила странное спокойствие, стоя на высоте огромной Башни рядом с тем, с кем никогда бы ранее до этих дней не согласилась бы стоять у края.

В какой момент он резко изменился?

В начале этого года?

Он вообще менялся?

Гермиона попыталась вспомнить, когда он перестал ее так сильно задевать, употребляя ненавистное ей слово, которое в последние разы звучало ложью на его устах.

— Почему ты перестал меня ненавидеть? Я не почувствовала этого, когда сняла кольцо, — все еще устремляя взгляд вперед, спросила она хрипло.

Малфой фыркнул слева от нее.

— Я никогда тебя не ненавидел, — провозгласил он, заставив ее повернуться и уставиться на острый профиль. — Ты шла лишь приложением для нашего святого. Отдельным персонажем мне неважно, кто ты есть, — по-прежнему не отрывая взгляд от тихих звезд, закончил он, пожав плечами.

— Почему ты ненавидишь Гарри?

Он вперил в нее ртутные глаза, разрезав ими напряженный воздух.

— Потому что я имею на это право, Грейнджер, — выдохнул он, обдавая паром, выпущенным изо рта, ее лицо, что находилось в сантиметрах.

Он выглядел намного лучше, чем в тот раз, когда она нашла его на Башне, собирающимся прыгать вниз.

Конечно, темные круги под впалыми глазами еще виднелись даже в темноте, и его худоба, которая прослеживалась по углам, не делала его лицо здоровым, но это было все же лучше, чем тогда.

Гермиона потянулась к своему кольцу, но была остановлена мгновенно появившейся ладонью.

Она опустила взгляд на их соприкоснувшиеся руки и замерла, принявшись их рассматривать.

Малфой накрыл ее своими пальцами, и на одном из них виднелся перстень из едва мерцающего серебра с небольшим изумрудом и отчетливо выгравированной буквой «М».

— Не надо.

Гермиона подняла свой взор и вмиг столкнулась с нечитаемой эмоцией в его глазах.

Она впервые захотела после стольких месяцев почувствовать, что было скрыто.

— Почему?

Его рука все еще лежала на ее ладони.

— Если я ворвусь в твой разум легилименцией, ты будешь против?

Гермиона ошарашенно открыла рот, уставившись на Малфоя.

— Ты владеешь легилименцией?

Она почувствовала, как он сместил свою ладонь, задев кольцо большим холодным пальцем, и провел по тонкому металлу вновь.

— Владею.

— Где ты научился этому? — восторженно спросила Гермиона.

Он оторвал от нее кисть и снова развернулся, опираясь на перила.

— Зачем ты здесь, Грейнджер?

Она тяжело вздохнула, вновь услышав ненавистный для нее вопрос.

— Может, мне просто нравится проводить время в твоей компании. Ты не рассматривал такой вариант? — ухмыльнувшись ему, она прислонилась к каменной стене, что была сбоку.

Малфой обернулся и, смерив ее взглядом с головы до ног, подобно ей шагнул назад, откинувшись спиной на стену.

— Где твои дружки, Грейнджер? Почему они больше не бегают у своей куклы?

Она поджала губы, чувствуя удары в грудь.

— В чем дело, цветочек? — нахмурившись, он подался вперед. — Остаточная часть священного и золотого трио не смогла смириться с тем, что ты способна видеть их белье?

— Они не знают, — нехотя выдавила Гермиона, переводя свой взгляд на воздух.

Она услышала, как он самодовольно усмехнулся.

— Ты почувствовала что-то, — победоносно заключил он.

Она молчала.

— И что же ты такого ощутила, что не смогла с подобным примириться? Твои ненаглядные не те, кем виделись тебе всегда, Грейнджер? Что в них не так, что ты им даже не сказала?

— Дело не в них. Дело во мне, — сквозь зубы прошипела Гермиона.

— Ну конечно, — пропел он, оторвавшись от стены.

Неспешно подступив и снова оказавшись рядом, Малфой коснулся пальцами опущенного подбородка.

— Неужели там настолько все плохо? — подняв ее лицо к себе, выдохнул он.

— Нет, — она скинула его ладонь и попыталась увернуться.

Малфой положил протянутые кисти около нее по обе стороны на стену, заключая ее тело и перекрывая выход в никуда.

Он слишком часто стал оказываться так непозволительно с ней рядом.

— Почему же ты тогда им не сказала? — промурлыкал он, склонившись ниже и обдав дыханием ее лицо.

Гермиона мгновенно покрылась мурашками, которые абсолютно точно были вызваны тем ветром, что секундой ранее подул.

— Малфой… Пожалуйста, отойди.

Он придвинулся вплотную и соприкоснулся с ее носом.

— Ответь мне на вопрос, цветочек. Скажешь правду, и я отойду.

— Я уже сказала, что дело во мне, — едва слышно прошептала она в его губы, что отозвались горьким вкусом у нее на языке.

— Я хочу детали, львенок. Скажи мне — почему.

Ее взгляд расфокусировался от подобной близости, и все, что она могла видеть в нем, — лишь темные зрачки, которые намеревались выжечь душу.

— Почему ты сделала это, Грейнджер? — не унимался он.

— Малфой…

— Почему? — рявкнул он.

— Потому что я чувствую себя ужасной лицемеркой, — со всей силы оттолкнув его в прижавшуюся грудь, она разразилась в тишине, что разнесла ее отчаянные крики. — Я не могу! Я не могу продолжать притворяться, как будто все в порядке. Ничего не в порядке! Я не знаю, как объяснить это. Я не могу!

Гермиона обнаружила, что плачет, когда холодный воздух полоснул по влажному лицу, заставив отвернуться.

Она безуспешно попыталась успокоить загнанный сорвавшимся признанием и дикий пульс, но лишь упала на пол, сев к стене и подогнув колени.

Почему этот заносчивый придурок каждый раз ей вспарывал именно то, что она толстым полотном сшивала долгими ночами, мечтая никогда об этом никогда не вспоминать?

Почему каждый раз сжигал ее защиту, что была построена тяжким трудом в надежде на утерянную безопасность?

Почему каждый рваный раз это оказывался он?

— Моя тетка обучила меня легилименции, — послышался тихий голос через метры от нее.

Гермиона безучастно повернула всхлипывающее и едва дрожащее лицо к тому, кто начал говорить, и обнаружила сидящую фигуру, расслабленно разглядывающую звезды.

— Благодаря тому, что я природный окклюмент, мне не составило труда это освоить. Я могу проникнуть в чужой разум, и он этого даже не почувствует, — самодовольно заключил Малфой.

Гермиона нервно фыркнула.

— Ну конечно, ты природный окклюмент. Как могло быть иначе? — задумчиво пробормотала она, окинув его обиженным взглядом.

Внезапно ее голову пронзила мысль.

— Ты делал это со своими знакомыми? — содрогнувшись, выдавила Гермиона.

Он встретился с ее зрачками, выстрелив ответ:

— Да.

Он знает, что это такое.

— Но зачем?

Малфой смерил ее снисходительным взглядом.

— Только ты у нас веришь в иллюзии. Я предпочитаю всегда быть уверен в правде.

— И что тебе дала эта правда? Ты остался ею удовлетворен?

Он усмехнулся, глядя на нее.

— Я не говорил про удовлетворение, Грейнджер. Это понятие и правда, как правило, на разных берегах.

— И зачем ты сделал это, если понимал, что будет так? — прищурившись, она спросила.

— Я уже отвечал на этот вопрос, — отрезал он, отвернувшись.

Она подалась вперед, пытаясь дотянуться до неясной цели.

— И что же там увидел ты, Малфой?

— То, что я и ожидал.

Она прыснула, откинувшись обратно, чем заставила его на себя посмотреть.

— Не ври, Малфой. Будь это так, ты бы не спрашивал меня об этом.

Гермиона отбивала ритм костяшками по деревянному полу, пока он изучал ее лицо.

— Кажется, тебя это действительно заметно подкосило, цветочек, — растягивая гласные, он начал говорить. — Не ожидал, что Поттер и его дружок настолько для тебя прогнили.

— Не смей! — она резко дернулась, метнув зрачки на усмехающегося Малфоя. — То, что я не смогла с этим примириться, не значит, что они плохие люди или что они ужасны в чем-то. Нет. Просто я не была готова… Не была готова увидеть все это, — мрачно заключив, она поникла.

Малфой замолчал.

Они оба просто сидели в тишине, которая с каждой секундой все сильнее падала огнем на тщательно укрытое пространство, что она сплела, надеясь никогда ни для кого его не рушить.

Пламя пробиралось в чей-то дом.

— Я не знаю, как это объяснить, — тихо сказала Гермиона. — Ты просто чувствуешь другого человека. И там в любом случае не будет того, что ты мог ожидать. Я просто не смогла со всем этим смириться. Я не хочу все это знать и ощущать, — нервно теребя край своей юбки, она смотрела в темноту, не оборачиваясь к Малфою. — Как будто бы я видела их голыми. Как будто я видела их в тот момент, когда они совсем не ожидают этого и не хотят… — ее руки тряслись, когда слова безостановочно посыпались из ее сердца, выливаясь звуками, что капали ей на уста.

В очередной раз ей под ноги падали угли.

В очередной раз дым заполонил весь пепел.

— Как будто ты случайно обнаружил, как твой друг украл чужую вещь, — продолжила она едва слышно. — И ты не можешь сдать его, но и не можешь поддержать. Ты не захочешь говорить об этом, тебе придется с этим жить, скрываться и обманывать. Или предать. Какую заповедь ты выберешь нарушить? Я не хочу из этого что-либо выбирать.

Одна звезда, сгорев, упала на прикрытом небе.

Гермиона вздрогнула, когда увидела летящий свет во всепоглощающую тьму.

Она загадала счастье.

— Я… Я не знаю, как мне смотреть на тех людей, кто был со мной все время рядом, после того как все это со мной произошло. Я не могу их видеть больше так, как видела до этого. Я не могу на них смотреть как раньше, когда я видела их грязное белье, которое бы никогда не захотела видеть, — сглатывая разъедающий ей горло ком, она раскладывала свою исповедь. — Я не могу это развидеть. Я не могу это разчувствовать. Я ощущала это, Малфой, — не поворачиваясь к нему, она произнесла срывающимся шепотом. — Я ощущала то, что ощутить я была не должна. Это не значит, что я видела какие-то пороки в них. Нет. Я просто видела их. И мне этого не хотелось.

Еще ей не хотелось возвращать свой взгляд к тому, кто тихо ее слушал, не издав ни звука.

Она боялась, что столкнется с тем, что ей для себя будет не собрать.

Гермиона понятия не имела, почему это сейчас из нее выливалось. Почему она не могла это остановить.

Ее грудь болезненно сжималась, пока сердце вырывалось из груди.

— Я не предполагала, что это настолько повлияет на меня, но это повлияло. Возможно, это все из-за специфики, основанной на чувствах. На ощущениях, которые не обмануть. Как интуиция или когда ты чувствуешь опасность. Ты не можешь это прекратить. Ты больше не можешь посмотреть на ситуацию иначе, она уже изменила тебя. Все изменилось.

Она шмыгнула носом, поняв, что слезы катятся по щекам.

Судорожно утерев их рукавом от блузки, она нервно хихикнула и подняла свой взгляд.

Малфой сидел неподвижно, наблюдая за ней.

Его лицо оставалось нечитаемым, но она могла поклясться, что в глазах была печаль.

— Во мне так много злости, — сказала она, глядя прямо на него. — И зависти. И обиды. И гнева, — она чувствовала, что слезы вновь текли, но было уже все равно. — Я устала. Я не хочу всего этого. Я не хочу думать о том, почему это случилось именно со мной. Почему я? Почему? Но я думаю об этом. Я думаю об этом каждый день, и я не могу ответить на этот вопрос. Я ненавижу его. Почему? Почему?

— Никто тебе на него не ответит, Грейнджер, — тихо выдохнул он.

— Я знаю, — всхлипнув, выдавила Гермиона. — Но я не могу перестать задавать его.

Он был единственный, кому она об этом рассказала.

Он был единственный, кому она об этом захотела рассказать.

Все то, что в ней сидело долгими мучительными месяцами и скомканными мыслями внутри, сейчас освобождалось под внимательными взглядами того, кто был напротив.

— Это ужасно… Понимать, что ты общаешься с кем-то, кого ты, как оказалось, совершенно не знаешь, — рвано дыша, говорила Гермиона. — С кем-то, с кем вы абсолютно не совместимы. Что вас держало все это время какое-то обманное и призрачное притяжение; что вы расходитесь практически во всем, и это не те случаи, когда это становится лишь дополнением; что тебе неудобно находиться рядом; что тебе хочется все это прекратить, — сорвавшись на рыдание, она сглотнула горечь, продолжая. — Ты чувствуешь себя ужасным лицемером, продолжая делать вид, что между вами все в порядке; что ты не видишь в них всего, что не должно было перед тобой открыться. Я не могу изображать все то, что было раньше. Я не могу заставить себя со своим кольцом на пальце продолжать, не вспоминая то, что я почувствовала там однажды, сняв его. Не возвращаясь мыслями к тому, что все не так, — сделав глубокий вдох, она вскинула лицо вверх, омыв стекающие слезы ледяным потоком ветра.

Малфой слушал ее внимательно и не перебивая. Она видела участие и небольшую заинтересованность в его глазах, которую он тщательно скрывал своими стенами.

Ему хотелось рассказать.

Ему хотелось открыться.

Как это все произошло?

Почему он — тот, кто вселил безоговорочную безопасность?

Пожиратель Смерти с кровью на своих руках; задира; чистокровный и высокомерный хулиган — почему он?

— Я не хочу снимать его, — сдавленно проговорила Гермиона. — Я не хочу каждый раз снова разочаровываться. Но также мне не хочется обманываться и теряться в мыслях, что я не права, — вновь обращая взгляд, она всмотрелась в бездну. — Я разрываюсь между правдой и той жизнью, что я могла бы получить, не зная ни о ком вокруг. Я разрываюсь между тем, кем я была, кто я есть и кем могла бы стать. Я не знаю, что мне делать. Я не знаю, что мне выбрать. Я не хочу выбирать.

— Я отдал бы все на этом ебаном свете, чтобы разрываться между выбором, чем его вовсе не иметь, — едва слышно вставил Малфой.

Пепел циркулировал по венам.

— Я не знаю, как все это совместить внутри. Я даже не предполагаю, что мне сделать, чтобы снова возвратиться к жизни. Я не имею ни малейшего понятия, как жить с подобным. Я не предполагаю, как мне справиться со всем, — столкнувшись напрямую с ледяной волной, она немного наклонилась, обращаясь тихим голосом к смотрящему на нее парню, — но я не прыгаю с обрыва, Малфой. Я верю, что все будет так, как и должно.

Он вымученно усмехнулся.

— Значит, ты еще большая дура, чем я думал.

Гермиона грустно улыбнулась, обведя его лицо своими мутными глазами.

— Я чувствую себя невероятно одинокой, несмотря на то, что все вокруг пытаются мне влезть под кожу, — нервно усмехаясь, сказала она. — Я могу манипулировать ими; я могу почувствовать их и управлять их эмоциями, надавливать туда, куда я захочу. Они будут восхищаться моей чуткостью; они будут думать о том, насколько же прекрасно, что, наконец-то, их будет кто-то понимать. Но кто поймет меня?