Глава XXVII: Фирсов - Обитель персональных кошмаров (Часть первая) (2/2)
– А знаете, я рад нашей сегодняшней встрече! – вдруг подобрел чёрт. – Мы видимся довольно редко, но, против начальства не…
– Попрёшь! – перебил его Сергей Глебович.
– Можете трактовать мою мысль как угодно, смысл пойму только я. Позвольте ответить вам вашей же фразой. Сейчас не об этом! Видите ли, многоуважаемый, вокруг вас сложилась занимательная ситуация. Я обрисую её чуть позже, когда мы направимся в ваш музей.
– Какой к тебе музей?! – традиционно выругался он.
– Я ваш явный любимчик, Сергей Глебович! Так чертыхаться не умеют даже мои подчинённые, к слову, вы их сегодня тоже увидите.
– Ближе к делу, на кой мы тут сидим тогда? Зачем ты мне камеру вон там показал?
– Терпение, любезный! Должен отметить, ваш настрой мне… Фирсовски нравится! Чёрт, а ведь это действительно звучит! Не смейте считать это комплиментом! Люди мне омерзительны… о–мер–зи–тель–ны! Да…
– Ты изменился с момента нашей последней встречи, – прищурился профессор, – тогда ты был достаточно строг, а сейчас позволяешь себе слабину. Далеко ходить не нужно, я понял об этом по горящему столу, вернее, по интенсивности пламени.
– Плохо вы разбираетесь в собеседниках, милейший. Я вынужден ненадолго покинуть вас, есть дела вселенских масштабов!
– Неужели, а как же я?
– Я направлю вас в музей, там много личного, а я, как настоящий и задокументированный в архивных документах чёрт, ненавижу любого рода любопытство. Вход в–о–о–н там, за камерой.
– Где там?
Не успел профессор обернуться, как Фирсов пропал вместе со столом. Ему пришлось беспрекословно следовать указаниям чёрта, любые возражения могли усугубить ситуацию. Сергей Глебович шёл по пустоте около получаса, то срываясь на смех и мысль об обмане Фирсовым, то на грусть, просачивающуюся отовсюду. Михаил Альбертович даровал самому остроумному из троицы мафиози ничего, километры необъяснимости, не имеющие точного начала и конца. Математика, третий класс, задачи на движение, пресловутая формулировка «из пункта А в пункт Б» имела смутное объяснение, если рассматривать её так, как это делал профессор. Всё происходящее с ним он пытался понять и найти научное объяснение вплоть до того момента, когда девять лет назад наука перестала существовать. Любому действию или явлению можно найти определение, если же нельзя, то произошедшее не должно было случаться, а значит, оно является выходящим за научные рамки событием. Отголоски физики, геометрии и, наконец, математики, сопровождали его каждый день. Воробьи Лебедева и трупы Перовой были хорошим и наглядным примером производных от человека, кропотливо вымеренные траектории полёта рук и путей прохождения людей сквозь стены являлись заслугой формул скорости и времени, а построенная цитадель и имения графини сводили с ума своими габаритами и невероятным мастерством архитектора.
– Сколько же ещё плестись? – Сергей Глебович остановился на небольшую передышку, внимая гнетущему разум пустотному гулу.
Только сейчас он обратил внимание на схожесть владений Фирсова с залом суда. Всё в точности напоминало о том часе, когда несправедливость торжествовала три тысячи пятьсот тридцатый день подряд. Единственным отличаем, бросающимся при невооружённом взгляде, было отсутствие парящих пурпурных сфер. Профессор отчётливо помнил её детали, как дымка клубилась в стеклянной оболочке и вырисовывала моменты любого взятого в руки жизненного эпизода.
– Раз–раз, меня слышно, любезный? – голос Фирсова звучал прямо в голове.
– Это как?! – опешил Сергей Глебович, потянув себя за мочки уха.
– Представляю вам альтернативу научной телепатии – ненаучное транслирование голоса непосредственно в голову! Собственная разработка, воспроизведённая с помощью идеи Лебедева и Перовой. Железки от воробья, харизма от графини и моя Фирсовская гениальность… бумк! Хлюп! Пыщь–ь–ь!
– Алло?! Куда пропал? – он старался перекричать помехи в связи.
– Хлюп! Бумк... прекрасно, генератор гениальности снова работает… – Фирсов откашлялся. – Вы уже на месте?
– Чернота одна кругом! – не выдержал профессор. – Где твой музей? Куда ты меня завёл?
– Позвольте повториться. Терпение! Михаил Альбертович дал мне самые большие просторы среди моих друзей, за определённые заслуги, конечно же! Я внёс неоспоримый вклад в развал науки, и теперь вы попросту не верите в неё. Блистательный результат, вам так не кажется?
– Нет, не кажется. – соврал профессор.
– Вы не верите мне? Я могу показать, а что способен…
Из под ног вылетела колонна танцующих в воздухе балерин, одетых в зеленые карнавальные маски с золотыми бубенчиками. Полая, геометрическая проекция куба с формулой внутри прыгала в стороне на появившемся батуте, похожим на музыкальный барабан. Солнце и луна под потолком двигались по пунктирной дуге, опуская перпендикуляры и высоты на прямоугольные треугольники на вымощенном камнем островке. Громогласный оркестр из десяти человек мерцал на глазах профессора и перемещался из одной точки пустоты в другую. Кровать с мамой просвистела мимо Сергея Глебовича и с грохотом залетела в появившуюся впереди красную дверь. Щелчок Фирсова в голове, и всё безумие бесследно пропало, оставив профессора в пустоте наедине с дверью.
– Видите? Я способен на всё, на всё, до чего вы не способны додуматься! А вот и обещанный вход в музей, проходите же, мне не терпится развеселить вас и ввести в глубокое отчаяние. Поверьте, мне удастся выполнить эти два пункта… хлюп! Бумк! Пыщь–ь–ь!
Сергей Глебович зашёл в музей.