Глава XXIV (Лиза): Переосмысление (1/2)
Тишина – первое, что услышала Лиза после продолжительного сна, показавшегося ей целой вечностью. Влажная простыня прилипла к спине и не желала отпускать из объятий, пружины старого матраса тихо скрипнули и замолчали, дожидаясь нового движения. Понимание происходящего сочилось в окутанное туманом сознание и заставляло видеть мир прежним после отключки. Боль в виске давно затихла, на её смену пришла надрывающая резь в руке. Лиза чувствовала, словно под толстым слоем бинтов расползлись голодные пиявки, которых не кормили годами. Может ли пиявка прожить несколько лет без еды? Сейчас художницу это нисколько не интересовало.
Спёртый, затхлый запах чего–то очень старого вперемешку с лекарствами, казалось, въелся в стены и полы. Одного взгляда оказалось достаточным, чтобы понять, в каком месте она находится. Больница – это тот демон, с которым каждый человек рано или поздно сталкивается лицом к лицу. Люди посещают её не по своей воле, любой рад обойти такого рода учреждение за сотню метров и никогда не болеть. Вопреки судьбе, раз в жизни, человек приходит сюда сам или его привозят на машине скорой помощи. Кому–то суждено выйти из больницы после борьбы с продолжительной болезнью и облегчённо вздохнуть. Кому–то суждено переехать из палаты на нижний этаж, накрыться холодным полотном и получить на большой палец ноги маленькую бирку.
Осознание содеянного, как дуновение ветра из сна, окончательно избавило мысли от тумана и открыло путь к давно зажившей ране, начавшей слегка кровоточить. Забытое событие, терзающее разум, норовило напомнить ей о прошлом. Оно, словно монстр, раздирало длинными когтями баррикады, что строились годами лишь для одной цели – забыться и жить дальше. Лиза подмяла по себя одеяло и повернулась к окну, за которым буйствовали сереющие, последние краски тёплого сентября. Мир сквозь небольшую толщу стекла менялся с каждым днём и становился художнице всё безразличнее. Профессор напомнил ей о главной роли в жизни – роли изгоя. Стремление показаться лучше, помогать другим и сопереживать их бедам исходило из души и тут же пресекалось непониманием. Сострадание довело Лизу до точки невозврата, перед глазами стоял её двойник, погрязший в туши. Фантомная боль в животе вновь дала о себе знать, последствия удара острых прутьев из сна перетекали в реальность.
– Елизавета Семёновна, – в палату зашел мужчина в белом халате, – как ваше самочувствие?
Она пригляделась и приметила на его груди бейджик врача. Предположения подтвердились – это больница.
– Я… переродилась?
– Нет, – равнодушно ответил доктор, сделав пометку на бумаге, – как раз мы воспрепятствовали этому. Елизавета Семёновна, повторю свой вопрос: как ваше самочувствие?
– Хорошо, – задумчиво говорила она, – рука только болит… и живот немного.
– Постарайтесь ни о чём не думать, сейчас к вам придёт медсестра и поставит капельницу.
– А вы настоящий? Я не сплю?
– Самый настоящий, – он подошел к койке и сел с краю, – можете коснуться меня, если не верите.
Лиза с опасением дотронулась рукава халата и продолжала скользить по нему вниз, пока крепко не сжала ладонь.
– Убедились? – врач отклонился от неё и крикнул в коридор. – Марина! Два кубика реланиума!
В палату зашла белокурая, совсем молодая девушка со штативом и небольшой бутылью раствора. Неопытность прослеживалась в каждом движении, она затягивала жгут дважды, пока доктор наблюдал за ней.
– Зачем же вы так с собой? – вдруг обратился он к Лизе.
– Вы про правую руку?
Врач молча кивнул.
– Я могла иначе, – улыбнулась художница, – а выбрала это. Думала включить духовку и лечь спать. Или выпить горсть таблеток залпом и ждать… я рисую картины, портреты на заказ. Я, как никто другой, вижу мир иначе. Именно «иначе» является моим проклятием, а поступок… скорее попытка избавиться от него.
– У вас почти это получилось, но благодаря бдительности вашего мужа, вы живы, в чём я непременно рад.
– Паша?
– Павел Алексеевич сидел рядом с вами всю ночь, – рассказывал мужчина, – сейчас он отправился домой, чтобы собрать для вас вещи, быть может, взять какие–то книги. Вы предпочитаете чтение?
– Нет времени, – объяснялась она, – его смертельно не хватает. Всё куда–то летит с невероятной скоростью, совсем недавно была подростком, а уже вот–вот исполнится тридцать лет.
– И тем не менее, вы нашли время на столь мрачный поступок…
– Вы попрекаете меня в содеянном? А что сделали бы вы, когда от вас отвернулся единственный верный вам человек? Люди, их много, улицы кишат ими, но лишь один из всей огромной толпы способен выслушать и помочь…
– Павел Алексеевич от вас не отворачивался, – прищурившись, заметил врач.
– А я говорю не о нём, – Лиза почувствовала лёгкость, слова показались исповедью перед незнакомцем, – я даже не желаю вспоминать его. Он причинил мне столько боли… я устала. У меня не было другого выхода.
– Выход есть всегда, – доктор поставил укол в капельницу и сделал отмашку медсестре, чтобы та ушла, – и даже там, где его быть не может. Убить себя, Елизавета Семёновна, тоже выход, но подумайте, в какой тупик вы бы загнали своих родственников. Освободившись, как считают многие, от бед, вы бы наслали их на самих близких. Все проблемы лишь пустяки, главное то, насколько вы готовы решить их или принять позорное поражение. Знаете человека, что работает годами без выходных да ещё и бесплатно?
– Таких людей не существует, – резко ответила художница, – какой дурак будет трудиться без выходных и бесплатно?
– Ошибаетесь, – он снова сел на край койки и взял Лизу за руку, – вы точно знаете этого человека. О нём знают все, но вспоминают лишь единицы. Я говорю о матери, матерях. Сколько бессонных ночей они проводят рядом с кроваткой, как волнуются, когда у нас что–то болит, переживают, когда подолгу нет дома. Мы обязаны им всем, всем что имеем, поскольку это их заслуга. Мамы, подобны трудолюбивым гончарам, которые создают из глины горшки, а затем раскрашивают и добавляют на них узоры. Цена горшков может быть разной, важно то, какими заботливыми руками они были вылеплены, и какой кусочек души в них вложили. Именно матери вырастили нас такими, какие мы есть. Подумайте на досуге над моими словами, Елизавета Семёновна. Если для вас важен этот человек, уверен, вы не повторите подобное вновь, потому что не захотите причинять ему самую страшную в жизни боль – потерю собственного ребёнка.