Глава XXII (Лиза): Перерождение (2/2)
– Мам? – оторопела Лиза, нахмурившись.
Мальчишка посчитал её своей матерью, всё, что приходило на ум сразу же менялось и искажалось до фантастических идей. Она покорно следовала за ним, встречный ветер не на шутку разозлился и стал отнюдь недружелюбным, пришлось согнуться и иногда поднимать голову, чтобы видеть путь. Городские ландшафты сменились пустотой скошенных полей, когда–то золотившихся желтыми колосками. Рыхлая земля проминалась под каблуками, и всякий раз замедляла движение; глубокие колеи, оставленные после огромных тракторов, норовили втянуть Лизу в себя и не позволить ей бежать за ребёнком.
– Постой! – её крик заглушался гулом холодных, безжалостных порывов.
Серое затянувшееся небо вот–вот разразится набирающим силу дождём, мелкие капли, смешиваясь с чёрными облаками, окрасят поле тушью. Оборачиваться назад уже не имело смысла: город стал распадаться на осколки прошлого, оставшегося в памяти девочки последним островком надежды на спасение. Единственная, давно забытая вещь омрачала воспоминания гораздо сильнее, нежели обиды в школе и нападение собаки в гаражах. То, что когда–то являлось в самых страшных снах, приняло обманчивый облик доброты и порядка, разрушившегося на глазах на бетонные глыбы, с которых к тёмному небу тянулась чернильными сгустками разбавленная тушь. Пейзаж ужаса за все годы вынашивался в голове художницы и плавно перетекал в реальность, всё происходящее было изображено на картине «Отчаяние», последней работе Лизы. Три бледных лица выглядывали из темноты рядом с домом в деревне. Она вытирала накатывающиеся слёзы и боялась смотреть вдаль за убегающим мальчиком, так и не желающим остановиться и подождать её. Один взгляд способен на то, чтобы кровь застыла в жилах и вновь напомнила о пережитых кошмарах. Дачный домик бабушки и дедушки показался сквозь солёную муть, мальчик завернул направо и скрылся во мгле, дорога к которой строилась на осколках зеркал. Лиза прекрасно знала, куда ведёт хрустящая тропинка из битого стекла, прямого отображения её внутренних бед и переживаний. Жалостный визг свиней окончательно избавил слух от изувеченной мелодии и время от времени сменялся полной тишиной, ещё больше пугающей и гложущей душу. Ржавые петли двери в свинарник встретили художницу старым другом, не избавившимся страхом мысли о том, что её ждёт внутри. На высоком пороге стояла маленькая кладбищенская лампадка, в которой едва томился тусклый свет. Лиза не чувствовала себя собой, она вернулась в тот злополучный день, изменивший жизнь ещё ничего не смыслящего ребёнка навсегда. Кромешная тьма поселилась в свинарнике, и только свет лампадки освещал небольшой проход, по сторонам которого к полотку были привязаны гниющие туши свиней. Гной стекал по копытам на вскрытые полости, кишащие личинками опарышей, что падали на усыпанный пустыми фантиками от конфет пол. Шуршание под ногами перемежалось склизким фырканьем, в самом углу прослеживалась очертание человека, сидящего за столом. Лиза вытянула лампадку к незнакомцу и едва не выронила её, когда увидела осунувшегося дедушку, наблюдающего за внучкой. Из ноздрей и ушей у него торчали сигареты, дым которых поднимался под самый чердак, а изо рта при попытке говорить сыпался пепел.
– А я уж думал… не придёшь… – его нижняя челюсть повисла на впавшей щеке, – Хочешь покурить?
Он вынул из ноздри сигарету и протянул её Лизе:
– Я курить люблю… если бы ты знала как! Давай, внучка, не робей, сделай затяжку!
Лиза ударила его по руке и пыталась сдержать слёзы. Самодельная папироска упала на большую тарелку, где лежал кровавый, шевелящийся зародыш с длинной шеей.
– Раз курить не хочешь, то может, пообедаем? – продолжал дедушка, с хрустом вправив челюсть. – Чай не маленькая, всё знаешь, всё понимаешь!
Пепел сыпался на край стола, серые крупинки попадали на тарелку и скрывали алый отросток существа, похожий на неразвившуюся конечность.
– Зачем ты пришёл?! – дрожащим голосом спрашивала Лиза. – Зачем?!
– Родителям не говорила… так хоть бы родной бабке с дедом рассказала… – дедушка выпил стакан водки и опустился над зародышем, занюхав его голову. – Закусь хороша! Эх! Тебе ножку, или ручонку отрезать?
Существо начало хрипло верещать и пытаться перевалиться на другой бок, прочь от пепла, однако как бы он не старался, он лишь продолжал обваливать себя в сгоревших хлопьях табака.
– Мама, мне больно! – кричал зародыш голосом мальчика. – Мама, спаси меня!
– Заткни хайло, а не то бабка суп из тебя сварит! Лизонька, давай из него вкусных щей соорудим, а? Чего молчишь, ты, сука неблагодарная?! Сколько нам с бабкой сил потребовалось, чтобы тебя взрастить, пока твои родители отдыхали в городе, оставляли тебя под нашу ответственность? Знаешь сколько? – дедушка поднялся со стула и приблизился к Лизе. – Знаешь, но молчишь, падаль! Ты мне поперёк горла встала, дрянь. Надо было тебя в курятник бросить и закрыть, чтобы куры от голода тебя склевали! Я как выпью, так сразу человеком становлюсь, а не сопляком бродячим! Что ты молчишь?!
Его ор словно парализовал Лизу, она не могла пошевелиться, слёзы градом стекали на пальто и край тарелки. Табак смешивался со слезами, один бок зародыша покрылся пеплом, другой слегка намок.
– Перестань кричать на меня. Что я тебе сделала? Ты всего лишь мой страх, ты никто! Настоящий дедушка никогда бы меня так не обозвал!
– Страх, говоришь? Настоящий страх стоит позади…
Тьма поглотила его глаза, оставив только пустые глазницы. Он широко открыл рот, указывая пальцем на нечто, что стояло за Лизой. Она медленно обернулась и тут же пожалела об этом: её схватила за плечи девушка в чёрном платье. Тёмные прямые волосы, словно нити, опутали её тело и пленили без шанса на побег. Со лба, с губ и нижних век тонкой струей текла тушь для рисования, художница сразу поняла, кто перед ней находился. Другая Лиза, которая не смогла перебороть в себе страхи прошлого и превратилась в монстра, заложника собственных кошмаров.
– Попрощайся с прошлой жизнью, – говорил двойник, – теперь ты будешь мной, и все пути приведут тебя ко мне…
Лиза не успела ответить, как почувствовала резкую боль в животе. Рука монстра вонзилась в неё острыми прутьями – тем, что быстро превратилось из запачканной кровью культи. Последней пролетающей мыслью перед потерей сознания оказался тот мальчик, скрывшийся в свинарнике. Пространство рассыпалось на частицы, будто крупинки песочных часов. Она летела в пустоте с устрашающей скоростью, пока воспоминания продолжали появляться где–то рядом. Их звуки становились отголосками прошлой жизни, путь в которую отныне закрыт. Лиза устремлялась навстречу новой жизни, именно о ней так много рассуждал профессор. О ней зарождались самые горячие споры в восемьдесят восьмой квартире. Последний вопрос, как дань невозвратимому: Сергей Глебович всё время был прав?
– Мама, помоги мне, мне больно, больно… – с каждой секундой слышалось всё глуше и глуше.
– Я не могла поступить иначе, – плакала она, – не могла… Мне жаль… прости меня, если сможешь. Я так хотела, но никто не мог мне помочь. Я боялась. Прости меня...
Лиза очнулась.