Глава XIV (Лиза): Её кровь на его руках (1/2)
Звон стучащих дождевых капель по подоконнику пробудил Лизу. Она раздвинула шторы в зале и посмотрела на невзрачные пейзажи двора. Серый пятиэтажный исполин возвышался напротив, его жители начали выключать в квартирах свет и готовились встретить погребённое над беспросветными тучами солнце. Ржавые качели на площадке из перепачканного грязью щебня пустовали в ожидании давно выросших и покинувших родной город детей. Рядом, в зацементированной яме стоял срезанный на половину металлический столб, к которому когда–то крепилась карусель. Последствия того дня профессор пересказывал почти каждый раз, когда Лиза приходила к нему с визитом. Тогда он развешивал бельё на балконе, как вдруг услышал протяжный крик снизу. Не заметив неисправности, один мальчик неаккуратно раскачался и прокатился по щебню лицом. Рядом с каруселью, застряв одной ногой в железной балке, лежало его бьющееся в конвульсиях тело. На помощь подоспели взрослые, сразу же вызвали скорую помощь. Спустя неделю каждая старуха у подъезда знала, что мальчика удалось спасти врачам, однако ему было суждено остаться инвалидом. После того случая Сергей Глебович часто упоминал об огромном стеклянном глазе, сейчас он словно забылся и больше не желал говорить на эту тему.
Хлопок в небе ненадолго отвлёк Лизу от размышлений. Тучи сгущались и с каждой секундой убавляли шансов на хорошую погоду. Надеяться на безоблачное небо и встречу с Арсением нельзя, по крайней мере, сегодня. Состояние профессора вернулось в норму по сравнению со вчерашним днём, поэтому она решила выпить на кухне растворимого кофе и вернуться домой. Вместе с этим, странное чувство умиротворения не давало ей покоя. Необъяснимая лёгкость и внезапно появившиеся силы казались полным безумием в сложившейся ситуации. Павел относился к неожиданным ночёвкам жены у Сергея Глебовича с особым остервенением. Его выражение лица говорило обо всём, Лиза сталкивалась с недоверием и непониманием, почему близкий человек способен допустить в мыслях самое подлое – измену. Убеждения чаще всего казались Павлу хорошо спланированной легендой для того, чтобы жена в очередной раз вышла сухой из воды. Вопреки её истинным доводам, сухой выйти не получалось, и приходилось платить за обман кровью. Синяки, ссадины, царапины – всё это пройденный материал, выходом из которого как некстати оказался тонирующий карандаш. За пару секунд обширный кровоподтёк превращался в едва заметное пятнышко. Обществу совершенно неважно то, какая дыра может быть в душе, главное – чистая кожа, свидетельствующая о прекрасных отношениях с любящим мужем.
Сделав себе несколько бутербродов с сыром и колбасой, Лиза решила быстро позавтракать. Аромат бодрящего кофе разнёсся по квартире и пробудил профессора, появившегося на кухне в ночной майке и клетчатых шортах:
– Доброе утро, Лизонька!
– Доброе! – она отпила из бокала и указала на стиральную машину, где лежал аппарат для измерения давления. – Как вы себя чувствуете?
– Прекрасно! – задорно ответил Сергей Глебович. – Знаешь, вторую ночь подряд снится интересный сон! Представь, я будто на пиратском корабле, стою за штурвалом и вижу в подзорную трубу щупальца из воды. Тут меня, словно молнией шарахает: КРАКЕН! И вдруг БА–БАХ! Корабль клониться начинает, я кричу: «Пушки на готов!». Бегу в самый низ и начинаю деревянными ведёрками, прямо в образовавшуюся пробоину, воду вычерпывать! А мне ещё моя команда кричит: «Выбрасывай улики, выбрасывай!». И я понял…
Он ударил ладонью по столу, после чего продолжил:
– Все эти реки, моря, океаны – маленькие капли, по сравнению с нашей необъятной вселенной!
– А кто тогда Кракен? – спросила она.
– Михаил Альбертович! – профессор покачал головой. – В этом нет никаких сомнений. Любое зло, описанное кем–либо – он. А я – любое добро, и тоже, описанное кем–либо! Гениально!
Лиза надела манжетку аппарата на руку и затянула её на липучку. Сергей Глебович успокоился и наблюдал растущие вверх цифры на экране. После непродолжительного жужжания аппарат замолчал и испустил протяжное шипение, выдав обоим артериальный вердикт: сто шестнадцать на семьдесят восемь, пульс – девяносто три.
– Да, – удивилась Лиза, – можно хоть в космос! Ладно, убедили, энап сегодня можете не пить. Но вот пульс мне не совсем нравится…
– Меня столько эмоций сейчас переполняет! – профессор жестикулировал руками, словно дирижер. – Я столько понял, благодаря этому сну! Несказанная радость и драгоценный материал для будущей лекции!
Наконец убеждение превзошло все сомнения – Сергей Глебович чувствовал себя хорошо. Лиза допила кофе и ушла в прихожую, он последовал за ней:
– Ты ничего не забыла?
– Нет… – неуверенно ответила она, убирая каштановые волосы в пучок. – А должна?
Профессор сходил в зал и вернулся с листами написанной им притчи. По его глазам без лишних слов стало ясно – отказ от подарка он не примет. Лиза вовсе не знала, как ответить на такой жест, поэтому молча убрала её в сумку и попрощалась со своим другом до следующей недели.
Уже возвращаясь домой, она думала о заложенном в творчество смысле. Основной посыл был предельно понятен – человеческая скупость и жадность способны погубить всё на свете, и даже жизни других людей. Эгоистам не свойственно думать об остальных, исполнение своих желаний они ставили в приоритет над всеми окружающими проблемами. Помимо этого, в притче оказалось куда больше смысла, чем можно подумать при первом прочтении. Лиза догадалась, что Нина и Вальтер – есть она с Павлом. Его отношение к ней не оставалось профессором незамеченным, он видел побои и всё это время молчал, по–видимому, надеясь на скорейшее разрешение ситуации. Подарок притчи – своеобразный намёк на принуждение к действиям и демонстрация того, что случится при полном бездействии его бывшей студентки. Помимо прочего, Лиза заметила тонкую грань между описанным ребёнком и его матерью. Ей казалось, что Сергей Глебович напрямую сравнивает себя с Овидием – тем семилетним мальчиком, который так желал спасти от смерти маму. Для него она стала последней надеждой и смыслом в жизни, как рисунки для Лизы.