Part 17 (1/2)
Сколько Тэхён выкурил сигарет — сбился со счёта. Сидя на кухне Пака в темноте, он облокотился локтями о стол, наклонив голову и подымая её лишь тогда, когда делал затяжку. Через час уже будет рассвет, а он так и не сомкнул глаз ни на секунду. Чимин давно спал — он ушёл в комнату сразу после того, как Ким пошёл в душ. Идти к нему не хотелось, вместе засыпать — тем более. Да и сам Тэхён был уверен, что тот хочет видеть его сейчас меньше всего на свете.
Дело было не в том, что Чимин был против того, что произошло. Как раз наоборот, и в этом заключается основная проблема. И он прекрасно понимал Тэхёна, хотя и не понимал совсем в то же время. Они оба запутались, и оба не могут никак друг другу помочь. То, что было, казалось будто единственным вариантом из тех, что можно было предложить для разрешения путаницы. И это совершенно точно никак не сработало. Если не сделало хуже.
Поэтому что сейчас Тэхёну как никогда ещё хочется простого «исчезнуть». Смотреть на Пака больно, на себя в зеркало — тоже, не менее. Чонгуку после всего случившегося будет смотреть в глаза просто невыносимо. Он посчитает это своим наказанием, и ни за что на свете не позволит этой «мелочи» всплыть на поверхность. Чонгук не должен об этом узнать. Этот груз Тэхён будет выносить в одиночестве. Ну, с Чимином, если быть точнее.
— Давно тут сидишь? — послышалось за спиной.
Тэхён кинул взгляд через плечо — Пак стоял в проёме, потирая глаза. На шее и ключицах красовались яркие багровые круги, волосы взлохмачены, будто неделю не видали расчёски, а глаза на мокром месте (он только что плакал?) — наверное, сонный.
Сев напротив младшего, Чимин потянулся к пачке его сигарет. Открыв, он покачал головой, посмотрев в пепельницу, которая доверху была заполнена окурками, и взял одну, вставляя меж пухлых бледных губ. Закурив, Пак прикрыл глаза и откинулся на спинку стула. Тэхён в это время смотрел в одну точку поверхности стола, медленно моргая.
— Прости, Чим, — шмыгнув носом, Тэхён сделал затяжку, поморщив нос. От сигарет уже изрядно тошнило.
— Тэхён, — облокачиваясь руками о стол, — забудь, ладно? Я не держу ни зла, ни обиды.
Ким кивнул, хотя было заметно, что его слова ничуть не утешили. Губа дрогнула — Тэхён опустил глаза, чувствуя, как щиплет в носу, и, часто проморгав, снова сделал затяжку.
— Эй, ты чего? — Чимин наклонился ближе к столу, вглядываясь в лицо Кима. — Тэхён, ты что, плачешь? — он был не на шутку перепуган. Пак и не вспомнит даже, когда видел младшего за таким занятием, как плачь. И видел ли вообще. — Тэ… — он встал со стула, быстро потушил сигарету, обошёл стол и, забрав и проделав то же самое с сигаретой Кима, обнял его, крепко прижимая к себе, перебирая в руках спутанные пряди. — Тише, ты чего? Ты не сделал ничего ужасного.
— Сделал, Чим, — всхлипывая. — Сделал. Я предал и самого себя — хотя на это мне, по большей степени, похуй, — и тебя, и Чонгука.
— Он не узнает.
— За то я знаю. Ты знаешь.
— Это будет наш секрет, — шёпотом куда-то в затылок.
— Ужасный секрет.
— Тэхён, — Пак отстранился, усаживаясь на стул рядом с ним, взяв его лицо в ладони и внимательно заглядывая в глаза. — Вы с Чонгуком не вместе. Я говорю это не чтобы сделать тебе больно, а чтобы ты понял, что не сделал ничего ужасного. Ты никому ничего не обязан, ты никого не предал, понимаешь?
— Мне так жаль, Чимин.
— Всё в порядке.
— Нет, не в порядке, — Тэхён смотрел тому в глаза, а по щеке выкатилась слеза, которую Пак быстро стёр пальцем. — Я ведь… представлял его. На твоём месте, понимаешь? — Чим вымучено поджал губы в улыбке и кивнул. — Почему я это делаю? Почему так поступаю? Я не могу понять себя и свои поступки. Что мной движет? Неужели я такой отвратительный, что готов вот так делать людям вокруг меня плохо, просто чтобы что-то себе доказать? — Пак молчал. — Я просто хочу спокойствия. Я хочу, чтобы мои мысли перестали терзать меня и оставили меня в покое. Мной будто что-то управляет и отключает мозг. А внутри в этот момент что-то так кричит — так сильно, надрываясь, — я слышу этот вопль ужаса, но на лице только ухмылка, будто это доставляет в момент мне удовольствие. Но потом — я же страдаю. Тогда зачем всё это? Что я за человек? — Тэхён откинулся на спинку стула, вырываясь из рук старшего, и стал тереть лицо ладонями.
— Я бы помог, Тэ. Если бы я только мог, то сделал бы всё возможное, ты же знаешь.
— Знаю. Спасибо за это.
Повисла десятиминутная тишина, которую позже Тэхён прервал неожиданным вопросом:
— Зачем я ему солгал?
Чимин поднял глаза, недоумевающе хмурясь.
— Чонгуку. Я выходил к нему тогда, — Пак понимающе кивнул, не став задавать лишних вопросов. — Я солгал, что ничего не чувствую. Почему?
— Испугался?
— Испугался, — Тэхён повторил, будто пробуя это слово на вкус. — Это точно конец. Я не смогу сказать ему, что солгал. Да и если даже смогу, то кто бы принял это? Чонгук пошлёт меня куда подальше и правильно сделает. Я бы себе больше никогда не доверял.
— Ну и дурак.
— М? — не расслышав.
— Дурак, говорю. Люди совершают ошибки, это нормально. Не нормально, когда ты не делаешь выводы и всю жизнь живёшь по одному и тому же сценарию, не пытаясь что-либо поменять.
— Что ты предлагаешь мне делать?
— Сказать правду.
— Нет. Я не смогу, Чимин, нет.
— Не сможешь, или тебе просто стыдно, поэтому ты не хочешь?
— Мне ужасно стыдно, именно поэтому я не могу.
— Тогда это недопонимание никогда не разрешиться.
— Как ты вообще себе это представляешь? — возмущаясь. — Чонгук, знаешь, я солгал тебе, сказав, что ничего не чувствую. Так вот — я, кажется, влюблён в тебя, давай попробуем всё сначала и забудем всё, что было до?
— Именно так.
— Шутишь что ли?
— Ничуть.
Тэхён нахмурился, отводя взгляд.
— Скажи ему правду, Тэ. Он её, как минимум, заслуживает. Так будет честно и по отношению к нему, и по отношению к себе, хоть ты себя и мало волнуешь.
Ким скептически хмыкнул.
— Ничего не обещаю, но я рискну. Если Чонгука я всё же потерял, то терять мне уже больше точно нечего, — вздох. — Он не захочет меня слушать.
— Ты ведь захотел выслушать его.
Тэхён задумчиво кивнул, закусив губу.
За окном снова лил дождь вперемешку с мокрым снегом, противно облепливая окна. Голова налилась свинцом и клонило в сон; глаза опухли и покраснели. Чимин обеспокоено посмотрел на Кима, положив руку ему на плечо.
— Пойди поспи. Потом всё решишь, просто отдохни.
— Нет. Я не хочу спать, я встречусь с ним сейчас, — Тэхён встал, немного пошатнувшись, а от натиска Чимина на плечо и вовсе грохнулся обратно на стул, устало прикрыв веки.
— Тэхён, ты точно не поведёшь машину.
— Значит вызову такси, — снова вставая, но уже с бóльшим успехом. — Я поеду к нему домой.
— Звучало бы очень героически, если бы не было так глупо, — Чим был раздражён и пытался ухватить младшего за руки, но тот сопротивлялся и шатаясь шёл в сторону ванны, где валялись его вещи. — Оденься хотя бы во что-то другое, — морщась. — Возьми из моего.
Тэхён кивнул и, похлопав Пака по спине, вышел из ванны. Чимин вздохнул и поднял глаза на зеркало, медленно моргая своему отражению.
— Какой дурак, — усмехнувшись, подразумевая Тэхёна. А, может, и не только его.
* * * * *</p>
В такси Тэхён ехал как никогда беспокойно: пальцы постукивали по колену; глаза бегали по мимо проезжающим улицам; комок, стоящий в горле с начала поездки, так и не удалось прокашлять, а музыка, выбранная водителем, изрядно подбешивала и не на шутку раскачивала и без того шаткие нервы. Поездка казалась вечностью и в то же время — одной минутой. Вечные пробки и дождь давили на голову, вызывая приступ тошноты от раздражения, а головная боль разламывала череп на две части. Тэхён бы придержал, да вот только надежда на то, что от этого раскола все мысли выветрятся, теплилась где-то на закромах.
Тэхёну было страшно.
Ещё страшнее, чем в прошлый раз. Сейчас его психика явно оставляла желать лучшего, а недосып только подталкивал весь этот снежный ком, который вот-вот грозился скатиться с горы и раздавить всех на своём пути. Обратной дороги нет, а если бы и была, Тэхён ни за что её не выбрал. Поступить так с Чонгуком было жестоко. Убивать людей, по его мнению, казалось не так жестоко, как то, что он ему наговорил.
Сейчас только оставалось не упасть в обморок и не забыть все слова, которые он собирается сказать, собрав в их в что-то похожее на предложения. Желательно, с каким-то смыслом. Последнего он не обещает.
Просто попытаться. Выполнить эту непосильную задачу, чтоб отлегло. Возможно, это что-то изменит. А может и нет.
— Приехали, — грубо вырвав из мыслей, таксист смотрел на него через зеркало заднего вида, хмуря густые брови.
Тэхён глубоко и тяжко вздохнул, полез за кошельком, доставая купюры, и протянул их водителю.
— Подождите меня, я ненадолго.
Таксист забрал деньги и что-то пробубнел себе под нос, но Ким не слышал, вываливаясь из машины. Достав из кармана телефон, он дрожащей рукой стал листать контакты, в поиске нужного номера. Не заваливаться же к нему в квартиру? И вдруг он вообще не дома? Ситуация вызывала неприятный приступ дежавю.
Обернувшись к машине, проверяя, не уехало ли такси, он повернулся в сторону дома, поднимая голову вверх: капли дождя мочили лицо, а ветер путал волосы. Набрав нужный номер и приложив телефон к уху, он слушал гудки и чувствовал, как сильно бьётся его сердце, пробивая грудную клетку и отдавая глухой болью в рёбра. Дождавшись, пока звонок сам сбросится, он набирал снова. А потом снова и снова.
— Чонгук-а, пожалуйста, — шёпотом, оглядываясь вокруг. Гудки продолжались, затем, когда сбрасывались, он набирал снова. Ещё трижды, прежде чем… — Алло? Чонгук, не бросай трубку! — на том проводе послышался тихий уставший вздох. Тэхён прикрыл глаза, выдыхая. — Чонгук, надо поговорить. Пожалуйста, — едва слышно.
— Мне не надо, — повторяя интонацию Кима из их последнего разговора.
— Это важно. Мне нужно объясниться.
— Мне это не нужно, Тэхён.
— Чонгук, — сглотнув, Ким потёр переносицу, снова поднимая голову в сторону предполагаемых окон Чона. — Наблюдаешь?
Младший громко и показательно хмыкнул, но отрицать не стал. Тэхён улыбнулся.
— Смотрел всё время, пока я звонил, да? — продолжая улыбаться.
— Ещё чего. Я вообще не дома.
— Какая ты врушка, Чон Чонгук.
— Ты хотел поговорить. Говори.
Тэхён улыбался, всматриваясь в окна Чонгука. Он, конечно же, не видел младшего, но явно ощущал, что тот и правда смотрит.
— Не хочешь выйти? — щурясь, будто Чон увидит его лицо.
— Нет.
— Ладно. Попытка не пытка, — Тэхён прокашлялся, затих на несколько секунд, и всё же начал: — Чонгук, мне жаль, — на том конце у того даже замерло дыхание. — Я солгал тебе. Ты был прав — я чувствую то же, — повисла гнетущая тишина. — Какой бред, — шёпотом, опуская голову и жмуря глаза. — Стою тут, как Ромео. Извиняться я не умею, Чонгук-а, ты уж прости, — младший молчал, и Тэхён даже проверил, на проводе ли он. — Скажешь что-нибудь? — снова подняв голову, от чего в глазах на секунду потемнело, а сам он пошатнулся, часто моргая.
— Ты в порядке? — обеспокоено. Ким был уверен — тот сейчас хмурится.
— Всё таки смотришь, — удовлетворённо улыбаясь.
— Что с тобой?
— Влюбился я, Чонгук-а, — в ушах послышался какой-то звон, голова начала раскалываться с двойной силой, а в глазах снова потемнело.
— Я не об этом, — на том конце зашумело.
— Правда? Вот так вот просто вытянул из меня признание. Знаешь, мне не жаль, я…
— Стой на месте, ради всего святого.
— Я в порядке, — Тэхён часто моргал и жмурился, похлопав себя по щекам, пытаясь медленно дышать и унять бешенное сердцебиение. — Ты что, решил…
Он не закончил, как Чонгук выбежал из подъезда, быстро шагая в сторону Кима, пряча телефон в карман куртки. Тэхён оторвал телефон от уха, начав улыбаться.
— О, Чонгук, — ноги подкосились, и последнее, что он помнит, как хватается руками за плечи Чонгука, утыкаясь лбом в грудь.
* * * * *</p>
Открыть веки было непосильной задачей. Хмуря брови от головной боли, Тэхён всё же справился с ней и приподнял веки, лениво оглядывая место, в котором он находиться. Взгляд зацепился за спящего Чонгука, сидящего в кресле напротив кровати, на которой лежал Ким. Его рот был приоткрыл, а волосы немного взъерошены, что придавало ему ну очень милый детский вид. Только слюны, свисающей к подбородку, не хватало.
Тэхён беззвучно прокряхтел, усаживаясь на край кровати, начав лениво оглядывать комнату. Очевидно, это спальня Чонгука. Младший, услышав шевеление, открыл глаза, несколько раз проморгал, и приподнялся со спинки кресла, молча устремляя в Тэхёна какой-то непонятный взгляд.
Стыдно. Тэхёну очень сильно стыдно.
За то, что наговорил тогда, за то, что извинялся, потому что никогда этого не делает. Стыдно за то, что потерял сознания, свалившись на руки Чонгуку, и тому пришлось волочить его к себе домой. Хотя он был не обязан. Рядом стояло его такси и он мог спокойно отправить его домой, запихнув в машину. Но он этого не сделал.
Поэтому сейчас Тэхёну ещё и очень неловко.
Смотреть на Чонгука страшно. Страшно увидеть его взгляд, в котором могло быть разочарование, отвращение, презрение, или даже боль. Что-угодно — но только не безразличие. Этого Тэхён бы просто не вынес. Пусть Чонгук покрывает его трёхэтажным матом, пусть выпихнет из квартиры и толкнёт с лестницы, пусть ударит — да всё, что ему будет угодно, но только не пустота в чёрных смолянистых глазах.
Глубокий вздох, и Ким открывает рот, начав говорить прежде, чем успевает обдумать, что именно он хочет Чонгуку сказать.
— Мне жаль.
— Это мы уже проходили, — звучит не безразлично, а скорее как-то беспокойно.
Тэхён всё так же не поднимает глаз, теребя свои же пальцы и смотря в пол.
— Мне сложно извиняться, — снова глубокий вздох. Чонгук молчал, не смея перебивать. — Я просто не смог так поступить с тобой. Не смог не сказать правду. Я не знаю, что мне сделать, что бы вернуть всё, как было раньше.
— А как было раньше? — почти беззвучно.
Тэхён поднимает на него взгляд, полный сожаления.
— Прекрати так смотреть, — хмурится Чонгук.
— Раньше мы ненавидели друг друга, — Тэхён будто не услышал его просьбу. — Заваливали друг друга колкостями, даже дрались, но только не безразличие.
Чонгук нахмурился ещё сильнее, опуская задумчивый взгляд.
— Если мы не можем друг друга… — Тэхён сглотнул, не в силах произнести это вслух, и только поморщился от такой непривычной ему откровенности, — тогда лучше будем друг друга ненавидеть. Ненависть — тоже чувство. А безразличие — это ничего. Пустота. Я не хочу этой пустоты, Чонгук, — смотря на хмурого Чона, Тэхён скопировал его выражение лица, и теперь это выглядело так, будто ему физически от чего-то больно. — Она слишком долго была тут, — он поднял руку, кладя ладонь себе на грудь, от чего Чонгук опустил глаза, устремляя их на место, которое показывает Ким. — Мне противно чувствовать. Пустота меня устраивала, мне давно не было от чего-либо больно. Но потом явился ты, — Тэхён слабо поджал губы, пытаясь улыбнуться, а Чонгук в этот момент поднял на него глаза. — Ты заполнил там что-то. И каждый раз, когда ты уходишь, ты забираешь это что-то вместе с собой. И с каждым разом это всё больнее, как-будто ты вырываешь из меня что-то моё, тебе не принадлежащее. И теперь я не могу жить с этой пустотой. К хорошему привыкают быстро, — улыбнувшись.
— С чего ты взял, что я перестал тебя ненавидеть? — Чонгук продолжал смотреть каким-то непонятным взглядом. Тэхёну казалось, он видит там сомнение.
Ким усмехнулся, опуская глаза и пожав плечами. Не знает.
— Ты всё так же меня бесишь.
— Спасибо. У меня отлегло, — на губах заиграла лёгкая улыбка.
— Всё так же действуешь на нервы своим эгоизмом и тупостью.
— Вот как, — поджав губы, будто обиделся.
— Да. Именно так, — Чонгук встал с кресла и подошёл к Киму, садясь рядом. — А ещё меня ужасно бесит то, что ты абсолютно не следишь за своим грёбаным здоровьем.
Тэхён в удивлении вскинул брови, поворачиваясь к Чонгуку. Их лица оказались так близко, что Тэхён чувствовал его дыхание у себя на губах.
— Тебя беспокоит моё здоровье? — сойдя почти на шёпот.
— Да.
— С каких это пор? — кинув секундный взгляд на губы.
— С тех самым, как я понял, что ты не в состоянии о себе позаботиться, — проделав то же самое.
— Вот оно что. Считаешь, что обо мне можешь позаботиться ты? — скептически выгнув бровь, Тэхён снова опустил взгляд на губы, больше не поднимая его в глаза.
— Да, считаю. Но я не буду этим заниматься. Я не нянька, и мне за это не платят.
— Значит, придётся тебе заплатить.
Чонгук не успевает ответить. За то успевает прикрыть глаза, когда его губы оказываются в плену губ Тэхёна. Старший целует нежно, боязно, впервые так неуверенно. За всю жизнь, пожалуй, ему не было так страшно получить отказ, как сейчас. Никогда он не боялся быть отвергнутым, как в эту секунду, пока его губы мягко сминают губы Чонгука, пока его ладонь путается в его чёрных волосах. Пока Чонгук так же неуверенно ему отвечает, зарываясь своей рукой в волосы на затылке, немного сминая в руке и прижимая Тэхёна ещё ближе.
Им друг друга мало.
Катастрофически мало. Мало касаться, мало заполучить друг друга, мало даже открытой и вывернутой наизнанку перед друг другом души. Всего мало. Пусто внутри было слишком долго, и теперь эта пустота заполняется медленно и нерешительно, наполняясь нежностью, внезапно хлещущей из них обоих, будто так было всегда. Будто они были друг у друга всегда, но в то же время — никогда, ведь это «ничего» внутри так ни разу и не было чем-то заполнено. До этого момента.
И с каждым новым напором, с каждым поцелуем или касанием, с каждым взглядом всё больше и больше внутри что-то наполнялось. Эта чаша не заполниться через верх. Не польётся через край, потому что та бездна из пустоты кажется такой глубокой, что нежности в целую бесконечность будет мало. Мало, но при этом достаточно.
И сейчас, целуя Чонгука, Тэхён не сомневается, что у них эта вечность вполне могла бы быть. И уверен, что Чонгук, который с таким теплом отдаёт в поцелуе всего себя и даже больше, думает точно так же.
Тэхёну не нужны обещания всегда быть рядом, никогда не бросать и прочее. Он не нуждается в словах, которые ничем нельзя подкрепить. Ему тяжело доверять и он слабо может довериться пустым обещанием.
А если быть честным, то очень нужны. Просто он никогда об этом не скажет. Говорить о своих чувствах — унизительно. Так он думает и всегда думал. Говорить о своих желаниях, страхах — всё это низко, стыдно и проявление слабости. Он не может позволить себе быть слабым. Потому что думает, что так он уязвим.
Только «уязвимость» и «слабость» это совсем разные вещи. Когда в тебе живёт чувство — ты самый сильный человек на свете. Ты готов сделать всё что-угодно ради того, кого любишь. Но именно из-за этого ты и уязвим.
Чонгуку в голову он залезть не может, а спросить напрямую — безумно страшно. Он не знает ни с чего начать, ни как точно сформулировать мысль правильно. Да ни то что бы правильно — хоть как-нибудь. А Чонгук не телепат и догадаться, что в голове, не может.
И что, собственно, Тэхён собрался у него спрашивать? Да он и сам не знает, вообще-то. Возможно (лишь возможно), Тэхёну всё-таки нужно это обещание — не бросать, быть всегда рядом. Чтобы просто быть спокойным, убеждая себя в том, что Чонгук это обещание исполнит. Так было бы спокойней.
Но Тэхён не попросит. Поэтому просит Чонгук.
— Не бросай меня, — оторвавшись от губ, пытаясь перевести дыхание и сделать хоть маленький вдох, Чонгук крепко держит лицо Кима в своих ладонях, не смотря старшему в глаза. — Не уходи, не бросай, — он часто дышал, а Тэхён хмурился, не в состоянии поверить в услышанное. Будто мысли прочёл. Страшно. — Если и правда ничего не выйдет, давай вернём как было.
— А как было? — Тэхён улыбнулся, так же кладя ладони Чонгуку на щёки.
— Мы будет друг друга дразнить, обкидывать колкостями, даже будет драться, только не пустота. Я не вынесу этого снова, — Чонгук поднял глаза, встречая обеспокоенный взгляд Кима — тот нежно водил большими пальцами по скулам младшего, тепло смотря на Чона, мысленно передавая: «ни за что не брошу, Чонгук». Только вот Чонгук мысли читать не умеет, и в этом взгляде лишь пытается отыскать своё успокоение, надеясь, что не придумал ничего.
По спине пробежали мурашки. То ли от близости, то ли от долгожданного касания и поцелуя, то ли от слов Чонгука, которые словно сняли у него самого с языка, прочитав мысли. От всего сразу, пожалуй. Тело бьёт мелкая дрожь, будто пропитывая тебя изнутри чем-то вязким и терпко-сладким. Приторным, оседая на языке после поцелуя, дурманя голову и щекоча в носу.
Пальцы, лежащие на щеках Чонгука, слегка подрагивают, когда Тэхён невесомо пытается провести по чонгуковой скуле. Странное волнение не получается унять даже тогда, когда он снова его целует — у Чонгука дрожат ресницы на прикрытых веках, а губы расслаблены, принимая поцелуй теперь уже больше с жадностью, чем с нежностью. И это совершенно точно не помогает Тэхёну совладать с его волнением, если не делает только хуже.
Чонгук в его руках такой ранимый, такой оголённый душой, уязвимый и беспомощный, что Тэхёну дышать страшно, не то что касаться. Он не разрешает целовать его более настойчиво, словно тот от этого растворится прямо у него на глазах. А Чон ведёт себя более смело — запускает руку обратно в волосы на затылке, оттягивая назад, молча заставляя Тэхёна подставить свою шею. Не успевая издать и звука, как Чонгук проводит носом от подбородка ниже к шее, затем невесомо целует где-то сбоку, ощущая опаляющее дыхание, от чего рот открывается в немом стоне. Он только крепко цепляется одной рукой за чоново запястье, второй — за грудки его чёрной водолазки, прикрыв глаза.
Чонгук нежно выцеловывает его шею, не делая ничего более. Ждёт разрешения? Тэхён вздохнуть не может, ни то что сказать хоть слово. Ничего членораздельного он сейчас не произнесёт, а если попытается — не уверен, что изо рта не выйдет тихий стон, который он так усердно подавляет, крепче цепляясь за запястье.
И какое только разрешение? Он и так подставляется под ласки Чонгука, буквально тая в его руках. А, может, ждёт инициативы? Или не хочет продолжения? Тэхён определённо стоит перестать так много думать. Хотя бы сейчас.
— Чонгук, — шепчет Тэхён, продолжая сидеть с запрокинутой головой и закрытыми глазами.
— М? — Чон отстраняется, заглядывая в лицо. — Что-то не так?
— Только не останавливайся. Умоляю, просто продолжай, иначе я точно сойду с ума.
— Я уже сошёл, — едва слышно.
Тэхёну этого достаточно.
Он шумно выдыхает через нос, ловя губы Чонгука своими, и утягивает в поцелуй. Уже жадный и напористый. Неизвестно, чего он ждал и зачем, но сейчас его тормоз слетел, и остановить его не сможет даже конец света. Хотя лучше бы он наступил, иначе Тэхён просто задохнётся от переизбытка — он буквально задыхается, его тело бьёт дрожь, мысли путаются в что-то кашеобразное, в висках пульсирует кровь, а сердце сильно стучит, норовя пробить собой грудную клетку. Он жарко выдыхает Чонгуку в губы, проводя языком по нижней губе — и тот тоже задыхается, жадно хватая носом воздух и цепляясь за предплечья Тэхёна, как за спасательную соломинку посреди океана.
Он так и чувствует себя — будто тонет, а назад выбираться и не хочет. Что-то страшное, вокруг никого, только ты. Над головой — бескрайнее чистое небо, а под тобой — глубокая бездна, в которой ты утопаешь без остатка. Тонешь, наслаждаясь, и тянешь за собой и его — второго такого же безумного. Безумного и абсолютно потерянного. Оба такие — одинокие, нашедшие отдушину в друг друге. И тонете тоже друг в друге. И так сладко, что хочется выть с непривычки. Так хорошо, что внутри всё разрывается от удовольствия.
Эта бездна другая. Она не глушит тебя своей звенящей тишиной, она не закрывает тебе рот, не давая вырваться крику о помощи, она не топит в тебе всё живое, не убивает изнутри тебя.
Она тебя находит.
Будто легонько толкает в спину, идя сзади, направляет, подсказывая правильный путь. Помогает отыскать то давно забытое, потерянное, исчезнувшее без следа твоё. Шепчет на ухо, что ты не одинок, заполняет в груди пустоту, по-доброму улыбаясь прямо в лицо — так светло и тепло, что тебе неловко. Откуда столько всего? Чем заслужил? Что такого сделал, что сейчас так хорошо? А она только тихо смеётся, качая головой. Смотрит и поправляет прядь за ухо — бережно и ласково, будто ты — самое прекрасное, что есть в этом мире.
Эта бездна — твоё бесконечное пристанище спокойствия. Твоя Вселенная покоя и умиротворения. То, чего ты так долго искал. Это отлично от одиночества — ты ведь уже и не один вовсе. А в голове только так и звучит надоедливый вопрос, на который на самом деле вовсе и не хочется знать ответа — чем заслужил?
Да ничем. Разве нужно? Получил — и радуйся. Будь благодарен и береги. Живи себе тихо-мирно, держи под боком, не показывай злым глазам и треплющим языкам. Зачем знать для чего дали? Разве важно?
Вот и Тэхёну совсем не важно. Только немного разве что. И всё-таки — чем заслужил то? Он в своей жизни не сделал ничего такого, за что его можно было бы полюбить — вот так просто, от чистого сердца. Просто за то, что он — это он.
А это, как раз таки, и ответ на вопрос.
Чонгук дрожит, кажется, сильнее прежнего. Тэхён отстраняется, давая обоим отдышаться. Младший дышит рвано, почти бесшумно, держа глаза прикрытыми, Тэхён же — глубоко и часто. Проведя пальцами по лбу, убирая пряди с чонгукового лица, он медленно моргает, смотря на него в упор. Он так близко. Прямо в руках, в голове, в сердце. Под кожей, в крови, во всём.
Чонгук давно живёт во всём Тэхёне.
Живёт себе там спокойно, даже за аренду не платит. Было бы очень смешно, если бы не было так страшно.
Страшно от того, что он не знает, что должен с этим делать.
Чонгук уязвим. Тронь — и рассыплется, как самая хрупкая хрустальная ваза. Самая дорогая. Он для Тэхёна — самое дорогое. И ему страшно это потерять. Страшно сделать что-то не так, совершить ошибку, которая в последствии нанесёт Чонгуку вред. У Тэхёна и в мыслях не было его обижать или делать больно, но он не знает как вести себя, если Чонгуку будет плохо. Что делать? Как помочь?
Да никак. Это больнее всего — когда никак помочь не можешь. Быть рядом — достаточно. Некоторые и с этим справиться не могут. Тэхён не позволит Чонгуку рассыпаться. Не позволит этого сделать и себе. Так и будут клеить друг друга. Для разнообразия — во всех смыслах.
— Чонгук, — снова шепчет старший, облизывая пересохшие губы. Глаза застилает дымка, и Чонгук расплывается перед глазами, потому Тэхён крепче сжимает его запястье, фокусируясь на бездонно-чёрных глазах. Тот выжидающе смотрит. — Мы… сможем ли мы…
— Сможем, — отвечает Чонгук, сразу целуя.
Тэхён задыхается.
Воздух выбивают из лёгких, и он забывает как дышать. Он перед Чонгуком такой разнеженный, такой непривычно слабый. Ему страшно. До смерти страшно чувствовать то, что он чувствует. Тэхён гордый, никогда не скажет об этом, никогда не озвучит того, что внутри. Этот вечер был исключением. А Чонгук — израненный душой, покалеченный, истощённый, — готов говорить такие вещи, что Тэхёну тяжело его слушать, ведь сам он бы никогда не решился такое сказать.
Чонгук же — может. И говорит. Шепчет, опаляя ухо разгорячённым дыханием, что у Кима подкашиваются ноги. Благо он сидит. Сколько раз Тэхён наступал на грабли, связанные с Чоном — он не сосчитает. Уже запутался. Столько раз, что сейчас уже не боится наступить на них снова. Этот раз будет последним. Он устал ловить эти грабли своим лбом.
А душа выглядывает из тёмного закоулка — забитая, изнемождённая, раненная, — поджимает губы в какой-то надежде. Тэхёну от этой надежды дурно. Он бы затоптал её, не моргнув и глазом. Она каждую ночь скребётся слева, калеча и без того изувеченное сердце. От этой надежды хочется выть и лезть на стены, сцарапывая ногти в кровь, лишь бы не чувствовать её. А душа стоит и смотрит: как ты нежишься под ласками, как открываешь душу, как без слов рассказываешь свою историю человеку, доверяя её ему. Она и не против вовсе — даже улыбается.
А ты хрипишь от беззвучных стонов, наслаждаясь тем, что готов отдаться кому-то вот так просто, не думая о плохом. Ведь тебя не обидят. Ты веришь, что не обидят. И ты не обидишь. Это у вас обоюдно.
Две покалеченные, одинокие души, готовые открыть друг другу всё то, что внутри. Страшно ли? Безумно. Так страшно, что ты задыхаешься от комка в горле, который никак не сглатывается. Но страх слабее желания быть кому-то нужным. И ты открываешься. А тебя принимают.
Тэхён шумно выдыхает, открыв рот в немом стоне, когда слышит шёпот Чонгука прямо в ухо:
— Какой же ты дурак, — и Чонгук снова целует его куда-то в шею.
Тэхён не понимает, к чему он сказал это. Надеется, что не читает его мысли. Было бы совсем неловко. Таким голым он никогда себя не ощущал, как сейчас, хотя сидит полностью одетый.
— Ты не лучше, — шепчет в ответ, ловя губами чонгуковы — тот так часто дышит, как у него ещё не закончился в комнате кислород? Он, кажется, весь уже высосал. И из Тэхёна тоже.
— Кто ж спорит, — Чонгук улыбается, отстраняясь, и заглядывает Тэхёну прямо в глаза. Старший нервно сглатывает — Чон словно смотрит в его душу. Неприятно. Точнее, приятно, но всё ещё страшно. Когда тебя читают, как открытую книгу, смотря в каждый закоулок — это страшно. Ты, вроде, и не против совсем, но так непривычно.
А Чонгук ничего не говорит, только смотрит. Молчит, поднимая руку, и гладит тыльной стороной ладони его щёку. Тэхён замирает, переставая даже дышать, смотрит на Чонгука, как зашуганный зверь, загнанный в клетку, и выгибает брови. Будто просит о чём-то. Не касаться? Не делать больно?
— О чём думаешь? — внезапно и очень тихо спрашивает Чонгук, внимательно рассматривая его лицо, будто впервые.
Тэхён от неожиданности часто моргает, сглатывая, оторопело смотря на изучающее лицо.
— Ни о чём, — растерянно.
Чонгук беззлобно хмыкает, возвращая взгляд к глазам Кима — долго-долго смотрит, а потом снова тянется целовать.
— Не бросай, — шёпотом в губы.
Чон замирает. Сглатывает, медленно отстраняется, и снова взгляд в душу.
Can you help the hopeless?</p>
Тэхён едва заметно морщится, будто ему стыдно, неловко, больно и очень-очень страшно.
Well, I'm begging on my knees.</p>
Младший чуть наклоняет голову в бок, гладя большим пальцем скулу.
Can you save my bastard soul?</p>
Ким прикрывает глаза.
Will you wait for me?</p>
Чонгук снова целует. Нежно, неторопливо, а Тэхёну хочется взвыть. Как один человек может заставлять тебя так чувствовать? Как может давать ощущение нужности?
I'm scared to get close and I hate being alone,
I long for that feeling to not feel at all.
The higher I get, the lower I'll sink,
I can't drown my demons, they know how to swim.</p>
Чонгука хочется забрать себе и никогда-никогда больше не отпускать. И целовать-целовать-целовать, пока оба не задохнётесь.
Нежность убивает в Тэхёне его гордость. А она пустила когти в самое нутро — достаточно глубоко, чтобы было невозможно от неё избавиться, но недостаточно для того, чтобы не иметь возможности её контролировать, — и не отпускает, шипит, рвёт и мечет, грозно и злобно смотря жёлтыми сверкающими глазами. А та бережность, которая внезапно просыпается, тихо зевая и потягиваясь — будто пробудили от вечного сна, — обходит с другой стороны души и смотрит. Просто стоит и смотрит, а вы с гордостью смотрите на неё в ответ, и ты руки отпускаешь, подходя к этой нежности, прося «нельзя ли быть ближе?».
К Чонгуку — нельзя ли?
А она молча улыбается, качая головой, говоря, мол, «дурак ты, Тэхён».
— Дурак ты, Чонгук, — вторит за ней Тэхён вслух, шепча младшему в губы. Тот отстраняется, расфокусировано ловя его взгляд. А в глазах самого Чона отражается полное недоумение. Почему дурак? — Потому что решил, что влюбиться в меня будет хорошей идеей.
— Сам то не лучше.
Ким хмыкнул, опуская взгляд, и тепло улыбнулся, теребя пальцами ворот чонгуковой водолазки.
— Я серьёзно, — по лицу — не слишком. — Ты правда не понимаешь?
— Не понимаю что?
— Что меня нельзя любить.
— Почему? — односложные вопросы, как у ребёнка. На большее не хватает воздуха — его в лёгкие пока ещё не вернули.
— Потому что будет больно. Тебе уже больно, Чонгук, а мы даже не вместе.
Чон хмурится, явно обдумывая сказанное и явно продумывая абсолютно не односложный ответ.
— Ты уже поранился об меня, — продолжает Тэхён. — Зачем ты влюбился? — шёпотом.
— Зачем? — снова дурацкое переспрашивание. — Может, потому что я не выбирал? — он хмурится и откровенно негодует, не пытаясь это хоть как-то скрыть. — А даже если бы и можно было, я неизменно выбрал тебя, Тэхён, — Ким отрицательно кивает головой, хмурит брови и сжимает в кулаки несчастную ткань чёрной водолазки. — Не веришь? Или чересчур слащаво для тебя?
Тэхён усмехнулся, слабо выдавив подобие улыбки, и легонько пнул Чонгука кулаком в плечо.
— Чересчур слащаво.
— Вот как, — растягивая гласные. — Тогда объясню на твоём языке. Ты, Тэхён, свалился мне на голову, как мешок с ебанутостью — придавил меня к асфальту, лепечешь какой-то бред, я лежу и нихрена не понимаю чего тебе надо. А ты будто в своём мире и плевать на всех хотел. На всех, кроме меня.
— Почувствовал себя нужным? — самодовольно хмыкает Ким.