Part 16 (2/2)

— Обсудим? — сменив тему.

Ким пожал плечами, мол, валяй, и снова сделал затяжку. Чонгук только сглотнул, устремив взгляд в пустоту напротив. А Тэхён не торопится, и перед тем, как Чонгук, наконец-то, начал свою речь, успел выкурить ещё парочку ментоловых сигарет.

— Я узнал, где он работает.

— Кто? — безразлично спросил Ким.

— Тот стрелок.

Тэхён на секунду замер, затем повернул голову к младшему, недоверчиво щуря глаза.

— Как? — потушив сигарету и выкинув окурок в окно, Ким снова повернулся к Чонгуку, пытливо сверля взглядом.

— Это было непросто.

— Мне всё равно, как это было, — не дав закончить — Как ты это сделал?

— У меня есть знакомый хакер.

— У меня тоже, и что?

— Да блять, — Чонгук нервно повёл плечом, начиная злиться. — Дай мне закончить.

Тэхён кивнул, откидываясь на спинку и чуть опуская её.

— Помнишь ту цепочку? — Ким согласно промычал. — Так вот — она была сделана на заказ, единственная такая в своём роде, скажем. Мы нашли мастера, который её сделал — какой-то пожилой мужчина, работает на досуге в забегаловке на окраине города, живёт с женой, детей нет.

— Ближе к делу.

Чонгук недовольно поджал губы.

— В общем, наш парнишка как-то заходил в их забегаловку, слово за слово, узнал, что дед делает украшения — по мелочи, не слишком заморачиваясь, — и тот попросил сделать и ему. Цепочка была готова через неделю, он её забрал, хорошенько заплатил, навалив сверху, и больше тот его не видел.

— Фоторобот составить смог?

— Ну, это сложно назвать «смог», но в целом, — Чонгук полез в папку, которую взял с собой, лежащую сбоку от него, и достал оттуда листок в файле. — Вот, собственно, и он.

— Это не он, — Тэхён забрал, хмурясь и внимательно рассматривая фоторобот.

— Откуда тебе знать?

— Я с ним дрался, забыл?

Чонгук подвис и глубоко задумался.

— Думаешь, он соврал?

— Я не думаю, я знаю.

— Самоуверенно, — хмыкнул Чон.

— А как иначе? — Тэхён улыбнулся, потянув руку к ключу зажигания.

— Далеко собрался?

— Собрались, — выделяя последний слог. — Ты едешь со мной.

Чон поднял брови в удивлении.

— Сейчас два часа ночи.

— Ты приехал ко мне, чтобы поговорить, когда был час, есть какая-то разница?

— Нет, но, — махнув рукой, Чонгук пристегнул ремень безопасности, начав ковыряться в папке. — Что с окном? — показав большим пальцем назад.

— Выбили.

— Я вижу. Как?

— Прострелили.

— Серьёзно? У тебя разве не пуленепробиваемые?

— Это — нет.

— Ясно, — начав снова копаться в бумажках, раскладывая на коленях документы, Чонгук иногда поглядывал на Тэхёна — тот сосредоточено вёл машину, держа руль так крепко, что его костяшки побелели; губы сжаты в тонкую полоску, намекая на полную задумчивость. Чонгук снова вздохнул.

— Да перестань ты так вздыхать. Сил никаких уже нет. Хочешь что-то сказать — говори, хватит ломаться, — нервно сказал Ким. Ему самому не очень хотелось начинать какой-либо разговор, но вздохи младшего бесили больше, поэтому он решил поскорее с этим разобраться и разойтись.

Чонгук прокашлялся, хотя это было больше похоже на то, будто он подавился. Теперь вздохнул Тэхён.

— Слушай, я… — Чон снова замолчал, а Тэхён не собирался его ни подгонять, ни останавливать. Просто выслушать — единственное, на что ему хватило бы сил. — Я… мне жаль, что я так повёл себя, — он смотрел вперёд, боясь глянуть на старшего, а тот и не собирался поворачиваться, мысленно ссылаясь на плохую дорогу. — Я поступил ужасно, сказав тогда то, что сказал. Просто Чимин, он… я не хотел, чтобы всё было так, не хотел чтобы узнали.

— Не хотел чтобы узнали? — повторил Ким, перебивая.

— Я, вроде, так и сказал, — растерянно.

— Это единственное, что тебя беспокоит — что подумают люди? — раздражённо.

— Нет, не только это, — Тэхён хмыкнул, а Чонгук продолжил: — Меня застали врасплох.

— Нас. Нас, Чонгук, застали. Не одного тебя, понимаешь? — Ким повернулся к Чонгуку, смотря нечитаемым взглядом. — И, несмотря на это, я не собирался рассказывать Чимину ни то, что мы вместе, ни обратное. Он взрослый человек, Чонгук, и ты, кстати, тоже. Он всё понимает, а ты творишь какую-то хуйню. Разберись в том, чего ты хочешь, а потом уже…

— Тебя.

Тэхён резко дал по тормозам, от чего Чонгук чуть не впечатался в стекло, а сам вцепился в руль до боли — но она ничто, по сравнению с тем, что сейчас ощущается внутри. Связки словно связали в узел, и он не может выговорить ни слова. А Чонгук будто ждёт, что тот скажет. Но Ким не собирается ничего говорить. Не знает что.

Не хочет.

Принимать это, как правду, не хочет. Думать, что это шутка или ложь — тем более. Он хочет исчезнуть, прямо в эту секунду. Затолкать Чонгуку эти слова обратно в глотку и попросить больше никогда не произносить такое вслух. Вышибить себе память, и Чонгуку заодно тоже. Забыть друг друга, не вспоминая даже в страшных снах.

— Скажешь что-то? — почти шёпотом.

Тэхён сглотнул, оторопело смотря в глаза Чонгуку, пока тот смотрел на него — болезненно, растерянно, так, будто его снова застали врасплох. Уязвимо.

— Ты бредишь, — шепчет Ким.

— Нет, Тэхён. Это не бред.

— Забудь, — он отвернулся, часто хлопая глазами. — Забудь, что сказал, и никогда больше не повторяй этого.

— Но это не ложь! — вскрикнул Чонгук, точно ребёнок.

Тэхён снова повернулся к нему, смотря с болью, а у Чонгука сжалось сердце.

— Пожалуйста, Чонгук. Забудь, — шёпотом. — Не повторяй это, умоляю.

— Нет, я не забуду, — так же тихо. — Ты мне нужен, Тэхён. Я не знаю, что это такое и как это зовётся, но ты нужен. Без тебя я сохну, и мне блевать хочется от того, что я чувствую, потому что это причиняет боль, но ещё больнее мне от того, что я не могу быть с тобой рядом.

Тэхён хмурился и жмурил глаза, будто от услышанного ему было физически больно.

— Пожалуйста, не проси забрать слова обратно, потому что я не хочу, — Чонгук продолжал говорить едва слышно, что Тэхёну иногда было трудно разобрать его слова. — Я отвратителен сам себе, кажусь жалким и слабым, будто из меня вытащили душу, а назад вернули такой.

— Какой такой? — не открывая глаз.

— Такой уязвимой. Уязвимой к тебе.

— Прекрати, — одними губами.

— Зачем? Чтобы снова всё стало как было? Чтобы мы снова были чужими? Делали вид, что не знаем друг друга?

— Мы и так не знаем друг друга, Чонгук. Ты не знаешь, какой я, а я не знаю тебя. Ты бредишь.

— Я ведь знаю, что ты чувствуешь то же самое.

Тэхён открыл глаза, хмурясь сильнее.

— Ты ошибаешься, — голос дрогнул.

— Ты врёшь.

— Нет.

— Ты врёшь, Тэхён. Я знаю, что врёшь. Я чувствовал, как ты касался меня, как целовал. Неужели ты не понимаешь, что я ощущаю то же, что и ты? Именно поэтому я тебе не верю.

— Это твоя проблема, Чонгук. Я не чувствую того же.

— Ты ведь сам говорил, что думал мы хотим разного, разве нет? Я же понял тогда, что ты имел ввиду! — Чон почти кричал, а Тэхён говорил так спокойно, что у него самого от этого напускного безразличия голова шла кругом; каждое слово давалось так тяжело, что он чувствовал, будто потеряет сознание от боли и безысходности.

— Забудь что я сказал, Чонгук. Забудь, слышишь? Я не чувствую того, что наговорил. Я почувствовал, будто меня использовали, вот и наплёл на эмоциях, ясно?

— Тебе ведь было больно!

— Не больше, чем тебе. Хватит, Чонгук, закончили. Спасибо, что поделился эмоциями и чувствами, но я не могу ответить тебе тем же. Мне это не нужно, мне хорошо одному.

Чонгук глотал его слова, то и дело болезненно хмурясь. В глазах немой строкой бежала боль, вперемешку с разочарованием и отвращением.

— Видишь, тебе от меня мерзко. Думаю, ты тоже запутался. Спокойной ночи, Чонгук.

Младший смотрел на него ещё какое-то время, хмуря брови, затем сгрёб все документы обратно в папку, открыл дверь и вышел, тихо захлопывая её за собой. Идя по улице, он держал папку подмышкой, а руки в карманах, поджав плечи. Наверное, от холода.

Тэхён смотрел ему вслед, не замечая того, что от его крепкой хватки за руль, руки онемели и немного посинели. В голове была пустота и звенящая тишина, разбавляемая лишь тихим стуком капель дождя. Внутри что-то громко треснуло и оборвалось. Кажется, это последняя нить самоуважения и человечности. Душа, забитая в углу, больше не плачет — она тоже смотрит с отвращением, крепко обнимая себя за колени.

А Тэхёну всё равно. Он сделает вид, что всё в порядке, что он не соврал Чонгуку и правда ничего не чувствует.

А в груди так скребётся и колет, будто режут тупым ножом, выскребая изнутри последние частички здравого смысла. Единственную причину его существования. Ту причину, которую он только что нагло облил враньём и закидал безразличием, насмехаясь над раненым так, будто это лучший труд его чёрствости, лучшая работа.

Тэхён никогда не чувствовал себя таким мерзким, никогда не испытывал к себе такого отвращения, как сейчас. Никчёмность свалилась на него ещё бо́льшим грузом, подкашивая ноги от своей тяжести. Если бы только можно было выстрелить себе в сердце, но остаться живым — просто, чтобы ничего и никогда больше не чувствовать. Вырвать его с концами и выкинуть — оно ему не нужно. Всё, что он чувствует, так ранит, будто по свежей ране чем-то острым. Шрамы никак на заживут. Те, что сейчас болят — плод его деятельности. Он сам их нанёс, сам от этого и страдает.

Хочется выть от беспомощности и жалости к себе.

И ему всё ещё никто и не поможет.

Помогите.

Мне больно…

…я задыхаюсь.

* * * * *</p>

— Чимин? — Тэхён вернулся в квартиру Пака, тихо закрыв за собой дверь, и зашёл в кухню.

— Тэхён, ты где был? — он встал со стула, испугано смотря на младшего. — Я звонил тебе.

— Прости. Захотел проветриться, а телефон так и остался на беззвучном, — Тэхён шумно выдохнул и подошёл к Чимину, заключая его в крепкие объятия.

Пак на секунду замер, затем обнял в ответ, поглаживая по голове.

— Что случилось? — шёпотом в ухо.

Тэхён отстранился, заглядывая в глаза, затем, положив ладони ему на щёки, поцеловал, крепко зажмуривая глаза. Чимин оторопело смотрел на него, приподняв руки в воздухе. Ким целовал несдержанно, так, будто это последний день его существования. А он не прочь был, чтобы так оно и было.

— Тэхён, — сквозь поцелуй, пытаясь убрать его от себя. — Что ты делаешь? Перестань. Ты не хочешь этого, прекрати.

— Хочу, — продолжая целовать, искусывая пухлые губы. — Хочу.

Чимин ответил, после чего Ким подхватил его за бёдра и усадил на стол, наклоняясь и целуя ещё более жадно, так и не открыв глаза. Пак зарывался руками в тёмные пряди, оттягивая назад и оголяя шею младшего, проводя языком по шее и кусая за подбородок, затем целуя — нежно, будто пытаясь заглушить этим поцелуем душевную боль. Тэхён часто дышал, сминая руками бёдра Пака, кусая за нижнюю губу. Чим пробрался пальцами под чёрный свитер, забираясь холодными руками и пробегая по рёбрам, очерчивая талию, едва касаясь.

По телу пробежал табун мурашек. Тэхён поднял руки, помогая Паку снять свитер, и откинул его в сторону, снова наваливаясь на него с поцелуями. Проделав то же самое с одеждой Чима, он снял с него брюки, отбрасывая на пол, стал покрывать поцелуями давно забытое хрупкое тело, оставляя яркие багровые пятна — с губ Чимина сорвался едва слышимый стон от неожиданности, который Ким снова заглушил требовательным поцелуем. Пак потянулся к брюкам Тэхёна, расстёгивая их, и, сняв вместе с бельём, обвил его бёдра ногами, ближе притягивая к себе.

— Что мы делаем? — шёпотом спросил Чим, пока Тэхён шумно выдыхал на ухо, сразу входя в него, так и не открыв глаза за всё это время. Чимин понимал, о чём тот сейчас думает. А точнее — о ком. Прекрасно осознавал, что для Тэхёна его сейчас не существует — есть только он и Чонгук, которого тот представляет на его месте.

Обоим было нестерпимо больно. Чимину от того, что им пользовались, а он не в силах отказать, а Тэхёну — пользоваться другом, заглушая этим крик в своей голове, который кричал только сильнее с каждой минутой.

Ким толкнулся до упора, от чего Чимин вскрикнул. Уложив его спиной на стол, он впивался пальцами в бёдра, толкаясь резко и требовательно, запрокинув голову кверху, облизывая пересохшие губы и крепко жмуря глаза до белых бликов и кругов. Чимин держался руками за край стола, не сдерживая рвущиеся наружу стоны боли, вперемешку с удовольствием.

У Тэхёна в голове была каша. Он не понимал, зачем делает это. Что и кому пытается доказать? Себе, что может обойтись и без Чонгука? Что тот ему не нужен? Что ему самому есть, к кому пойти, и он не нуждается ни в чьей компании? Врать самому себе легче всего — доказывать, лезть из кожи вон, пытаясь внушить себе, что тебе одному нормально, или наоборот — что ты вовсе не одинок, и тебе есть к кому приткнуться.

Вот он и нашёл к кому, используя лучшего друга, как средство доказательства. Получилось ли у него? Конечно нет. А вот взрастить ещё один пучок ненависти и отвращения к себе — очень даже получилось.

Вбиваясь в податливое тело, что извивалось под его руками от удовольствия, простанывая вовсе даже и не его, Тэхёна, имя, он чувствовал, как нарастает жалость к себе, к Чимину, к тому, как беспомощно в голове кричит голос от ужаса и осознания происходящего.

Наращивая темп, Тэхён всё жмурил глаза, не позволяя себе открыть их, так жестоко представляя на месте Пака совсем другого человека. С громким рыком он входит до упора, задерживаясь на несколько секунд, затем резко выходит, пачкая живот Чимина, пока тот кончает следом, помогая себе рукой. Часто дыша, он лежал на столе, раскинув руки в стороны и смотря в потолок, облизывая сухие губы. Тэхён шумно дышал через нос и, сказав тихое «прости», вышел из кухни по направлению в ванну.

Закрыв за собой дверь, он поднял голову и посмотрел на себя в зеркало: взмокшие пряди, прилипающие к вискам и лбу; стекающий по лицу и шее пот; раскрасневшиеся от чужих поцелуев губы. Мерзкое для Тэхёна зрелище — видеть себя таким.

Что он получил в итоге? Удовольствие, которое сменилось на ещё большее отвращение? Именно.

Не открывая тогда глаз, Тэхён всё равно ощущал под собой не Чонгука. И целуя Чимина — тоже не ощущал. Губы были совсем другие, прикосновения — тоже. Всё другое, и, к тому же, он себе так ничего и не доказал.

Заходя в душ и включая воду, подставляя под неё лицо, он окончательно понял, что не может без Чон Чонгука. И как бы Тэхён себе не врал, мысли набатом били в голове. И Чонгук у него там тоже, кстати, поселился.

Он живёт под его кожей.

Течёт по венам, шепчет на ухо по ночам — только Тэхён всё никак не разберёт что именно, — живёт под рёбрами где-то слева, от чего сердце стучит в бешенном темпе, будто сейчас точно выпрыгнет из груди, причиняя физическую боль. Скребётся в закоулках тэхёновой души, не давая опомниться, хватает за руки и тянет в омут, на дно.

Без сопротивления — именно так Ким описал бы то, как именно он тонет. Чонгук своим существованием делает больно: тем, что сам запутался, что не может попросить у кого-то помощи, что страдает и чувствует боль, что изранен и покалечен душой, и что Тэхён никак не может ему помочь. Но если бы его не было, Тэхён уверен, что не протянул бы и дня.

Осознание того, что Чон где-то тут, почти рядом, что он просто существует — Тэхёну от этого уже хочется кричать и выть от радости. Можно ли назвать это чувство счастьем? Вряд ли. Догадывается ли он, что влюбился? Ещё как догадывается. И только по пьяни Чимину и сумел в этом признаться. А сейчас — ни за что. Да он и не помнил того, что наговорил тогда той ночью. А Чимин благородно молчит.

Что за пытка такая? Неужели мазохизм? Любить человека, с которым вы просто не можете быть вместе — разве не глупо? А как перестать? А можно ли? Как можно выключить чувства? О, если бы Тэхён только знал, он бы обязательно воспользовался этой кнопкой. Но её нет. И всё, что ему остаётся, это упорно игнорировать тянущее за струны души чувства, которые тупыми ножами выскребают всё изнутри.

Желание обладать человеком. Чистой воды эгоизм, не так ли? Но Ким не пытается обладать Чонгуком — это невозможно, бесполезно и довольно странно. Ему хватает и одного чонгукового существования. А врать себе этим очень, кстати, удобно. Удобно говорить, что не хочешь большего. А толку желать большего? Чтобы ночами изводить себя, путаясь в простынях и завывая бесшумным, диким воплем? Чтобы каждую минуту физически ощущать эту необъяснимую и странную боль? Тэхён не может объяснить себе, что происходит. Он с радостью бы разрешил эту проблему, но он не может и не знает как. Только и делает, что упивается странным чувством, что зовётся любовью, до потери сознания. Пока что только в метафорическом смысле. Хотя, Тэхён думает, что и это ненадолго.

Мысли заполонили сознание.

В голове каша и одновременно — пустота. Какой-то противный белый шум, бьющий по ушам, что, кажется, из них вот-вот потечёт кровь.

Не слишком ли много зацикливания на этом чувстве? И любовь ли вообще это? Может, Тэхён, изнывающий от одиночества и боящийся это признавать, просто, наконец, нашёл того человека, который даёт ему то странное ощущение нужности? Просто привязался? А, может, это и есть та самая любовь — просто ощущать себя нужным, и когда человек так же нужен тебе в ответ?

Тэхён не знает.

А коробка с водой всё продолжает наполняться. Ключи, к слову, так никто и не вернул. Так и продолжает задыхаться, сидя в углу и обнимая себя руками. Слёзы тихо бегут по щекам, бесшумно капая на пол. Слёзы отчаяния и крика о помощи.

Того крика, который так и не слетел ни разу с тэхёновых губ.