Глава 13. Виски и немножко нервно (2/2)
Он кивнул.
– Можно спросить?
Правый уголок его губы поднялся вверх.
– Спрашивайте.
– Почему вы воюете?
– Вы уже спрашивали.
– Да, долг офицера, помню. А все же, почему? Понятно, за что сражаемся мы – за своё будущее, за свободу, жизнь, страну. А вы? Почему вы пришли к нам?Пока Райхенбах тянул с ответом, Анна для смелости выпила ещё. Скотч постепенно снимал сковывавшее напряжение.
– Сколько вам?
– Двадцать один.
– Сколько вам было, когда пошли на войну?– Я ушла на фронт в этом году.
Бригадефюрер задумчиво погладил подбородок.
– Почему не раньше? Боялись?
Он увидел, как дрогнули ее руки, и она закусила губу.
– Из-за мамы, – тихо ответила Анна, но он расслышал. – Она просила...остаться, плакала, ругалась, уговаривала...
На глаза навернулись слезы, и Анна быстро стёрла их пальцами. Ее чашка оказалась пуста.
– Налейте...ещё, – сдавленно попросила она.
Она избегала его взгляда, чувствовала, что смотрит, изучает, будто хочет вывернуть наружу, узнать все тайны, страхи. Она молчала, и он молчал. Анна вспоминала о матери, как та хватала за руки, плакала и просила одуматься. ?Ещё ты! Ещё тебя потерять? Нет, нет! Никогда! Не пущу!?. Мать загородила собой дверь и качала головой. На дворе была зима 1942 года, только пришла похоронка на дядю. Кроме них двоих больше никого не осталось. Анна вздрогнула, когда Райхенбах медленно поднёс бутылку и налил ей.
– И где сейчас ваша мать?
Его голос прозвучал чересчур резко в звенящей тишине. От выпитого алкоголя ей оказалось проще говорить о своей семье, о своих потерях.
– Ее повесили немцы, – Анна запнулась, но подняла голову, устремляя взгляд прямо на бригадефюрера, – на глазах у всей деревни.
Его брови дернулись, образуя морщинку.
– И на ваших тоже?
Анна качнула головой. Когда это случилось, на ней уже была форма медсестры, она только-только прибыла на фронт. Во сне, как наяву, она увидела последние минуты жизни мамы. Через несколько месяцев до неё дошло письмо, в котором сообщались обстоятельства смерти. Письмо так и осталось в ее вещах, когда их атаковала Вторая танковая дивизия СС и захватила в плен.
– Все погибли, – зашептала Анна. – Все. Никого не осталось.
Анна сделала пару коротких глотков и закусила долькой апельсина. Райхенбах молча рассматривал ее. Как страшно остаться в столь молодом возрасте одной. Знать, что никому нет дела до тебя, что никто не ждёт, не переживает, не пишет писем. Есть ты или нет, всем все равно.
Он глянул на стрелки часов. Полночь. Заканчивается 1943 и начинается новый, богатый на события год. Они на пороге 1944.
– С Новым годом.
Фраза повисла в воздухе. Не при таких обстоятельствах поздравляют с праздником. Получилось как-то глупо, по-дурацки. Он налил себе и выпил до дна. Очередной испорченный Новый год.
– Вы не загадали желание.
– Что?
– Желание, – пояснила Анна. – Нужно загадать желание, и оно сбудется.
– Неужели? – усмехнулся он. – И как часто сбывается?– Просто нужно верить. Вы так и не ответили, – сказала она после минутного молчания. – Думаете, я забыла?
Райхенбах улыбнулся и взял кружку.
– Боюсь, мой ответ разочарует вас.
– Вы пока что ничего не сказали.
– Откуда такое любопытство? Шьёте на меня дело?Анна отпила из чашки, ее глаза блестели. Райхенбах скользнул по ней внимательным взглядом. Девчонка совсем окосела, ей бы больше не наливать. В такт его мыслям Анна забралась с ногами на кресло (благо, сапоги сняла по возвращении из бани) и поудобнее устроилась.
– Что вам нравится в женщинах?Ответом ей послужил короткий смешок. Анна сощурилась. От виски у неё начал заплетаться язык.– Раз вы не хотите...– она запнулась, – не хотите говорить, то я предположу.
Он подпер рукой подбородок, с интересом ожидая предположений. Пожалуй, этот Новый год выбивается из вереницы всех прочих.
– Ноги? Лицо? Грудь?
Хоть он и не был пьян, но посчитал возможным сказать правду, тем более, она не угадала.
– Душевность.
– Ну-у... я не то имела в виду!Он повёл плечом.
– Каков вопрос, таков ответ.Анна склонила голову вправо. Сейчас от генерала СС не исходило никакой угрозы. И прежде, чем мозг успел обработать мысль, она уже ее озвучила:– Вы не похожи на них.
Райхенбах облокотился на спинку кресла и пристально посмотрел угольно-чёрными глазами, обжигая взглядом.
Анна мотнула головой, скидывая наваждение, и подхватила со стола бутылку. Райхенбах поморщился – эта единственная бутылка виски была на вес золота и её распивали самым отвратительным способом, совершенно не желая прочувствовать восхитительный вкус или хотя бы создать видимость осознания своего везения. Он тяжело вздохнул, когда Анна слизала языком капли с горлышка.
– Знали многих немцев? – После продолжительного молчания, наконец, спросил он.
– Так близко только вас, генерал.– Вам, Анна Викторовна, дочери столбового дворянина, желательно больше не пить.
Он вышел из-за стола и подхватил ее на руки, не обращая внимания на слабые попытки сопротивления. В мозгу пробежала мысль, что она совсем девочка, которую война заставила резко повзрослеть, и которая совершенно не умеет пить. Райхенбах уложил Анну на кушетку и накрыл одеялом. Она посмотрела на него осоловелыми глазами, сонно улыбнулась и зарылась лицом в подушку.
Их пути неожиданно пересеклись, и то было чудно? для него. Она не напоминала ему о спокойной жизни, скорее наоборот, рядом с ней он осознавал, что это невозможно. Он понимал всю неправильность завязавшихся между ними отношений. В такое время любая связь недопустима. Райхенбах убрал с ее лица волосы, Анна уже спала. Она была неопытной, наивной, и он знал, что война перемолотит эту девушку. Завтра он отдаст приказ отвезти ее в санчасть, она не должна находиться рядом с ним. Они не должны больше видеться.