Глава 13. Виски и немножко нервно (1/2)

Вода была тёплой, а баня натопленной. Не для неё, конечно, а для высшего командования, но то ли в честь Нового года, то ли после трехдневной болезни (а не потому что ей срочно требовалось помыться), но и Анне досталось два таза воды. Она промыла в последний раз длинные волосы и задумчиво посмотрела в небольшое, заляпанное зеркальце, висевшее на стене напротив. От пара оно запотело, и Анна провела рукой. После болезни ее лицо заострилось. Тогда, той ночью, у неё был жар, и в памяти возникали отрывки, как Райхенбах успокаивал, а она рыдала на его груди.

Анна надела чистую форму по размеру, не то, что в прошлый раз. Застегнула пуговицы до горла, заплела косу и глянула в зеркало. Война изменила ее, от той румяной девочки, записывающейся в медсестры, ничего не осталось. Думала ли она, что попадет в плен и что сможет в нем выжить?

Два дня она ?хворала? по выражению бригадефюрера, и ему пришлось отпаивать лекарствами.

– Нужно будет поблагодарить его, – глухо сказала Анна сама себе, и в отражении на миг появилась Нина, приподняла, улыбаясь, бровь и исчезла.

Анна надела куртку, шапку и поспешила по протоптанной дорожке к дому, в котором жил Райхенбах, и в котором она не раз ночевала.

Райхенбах работал за столом. Он выкурил несколько сигарет в отсутствие Анны, и комната была пропитана запахом табачного дыма. Глянув на неё исподлобья, он вернулся к карте. Китель на нем был расстегнут, первые две пуговицы на серой рубашке тоже. Спокойно поднималась и опускалась грудь.

Райхенбах затушил окурок и закурил следующую сигарету. Зажав зубами, он что-то обвёл на карте, записал у себя и снова принялся изучать местность. Вдруг что-то звякнуло со стороны шкафа, и бригадефюрер отнял глаза от бумаг.– Что вы там, черт возьми, делаете? Если вы тут спите, то ещё не значит, что можете хозяйничать.

– Откуда это у вас? – в свою очередь спросила Анна и осторожно вытащила бутылку скотча.

– Положите на место, – ответил он.

– Для чего вы ее бережёте?

– Для дня победы.

– В вашем случае это будет день поражения.– Положи, кому говорят. Это дорогой скотч. Я не для того вёз сюда, чтобы потом его распила глупая девчонка, которая единственное, что пробовала, так это наливку.

Но Анна сунула бутылку под мышку, вытянулась на носках, с любопытством высматривая, чем ещё можно поживиться.

– Вам неинтересно, – вдруг заговорил он, – как идут дела?– А вы расскажете?

Анна перестала лазить в его шкафу (бригадефюрер выдохнул), слезла с табуретки и пододвинула кресло к письменному столу, села напротив Райхенбаха. К своему стыду, она довольно быстро освоилась в его холостяцком жилище. Главное, усвоила она, не лезть на рожон, когда он не в настроении и сидеть, как мышка в присутствии других немцев.

Прошлым вечером температура спала, и она поужинала наваристым супом и куриной ножкой. Остальное в ее ослабленный организм не влезло. Райхенбах заметил, что ей следует лучше питаться, у него солдат на войну не хватает, а выделить двоих, чтобы те рыли ей могилу в случае кончины, он не в состоянии, поэтому Анне придётся есть за нескольких. Всё-таки, подумала она в ту ночь, он может быть приятным, когда не ведёт себя по-свински, поспешно добавила она. Он был интересным собеседником, подмечал в ней то, что она хотела от него скрыть и добродушно смеялся над ее бесполезными потугами. Он был не таким, как Рихтер – вот, кого Анна точно боялась и ненавидела. Рихтер приходил каждый день и долго беседовал к Райхенбахом, тряс какими-то бумагами. Она не понимала ни слова, но понимала, что командир дивизии не во всем соглашается со своим подчинённым. В холодных глазах оберфюрера не было ничего, кроме жестокости. Он бы убил ее запросто, от скуки, не будь Анна под крылом бригадефюрера.

– Да, скорее всего нам придётся покинуть насиженное гнездышко, Анна Викторовна.

Анна вся подобралась, побелевшие губы дрогнули.

– Неужели...– Да. Житомир сегодня взяли, а с ним в придачу несколько железнодорожных станций и больше сотни населённых пунктов.

– Значит, скоро победа, – выдохнула она.

Победа! Сладкое, долгожданное слово. Как она мечтала увидеть своих, услышать из их уст громкое: ?Победа!?.

– Не сильно-то кричите здесь о своей радости, – заметил Райхенбах, напомнив о солдатах на крыльце.

– Почему вы мне рассказали? Не боитесь, что я могу сбежать и рассказать своим?

Он сощурился и сухо сказал:

– Свои же пустят вам пулю в лоб, не успеете глазом моргнуть, mon ami. Да и потом, продвижение Советской армии невозможно скрыть, мы вынуждены покинуть наше пристанище.

Анна глянула на кипу бумаг и разложенную карту, Райхенбах проследил за траекторией ее взгляда ирукой отодвинул в сторону документы. Даже если бы она успела что-то разглядеть, то не поняла бы ни строчки на немецком.

– Когда?

– Дайте сюда бутылку, не могу смотреть, как вы ее сжимаете.

Анна отдала и повторила вопрос.

– А вот это, ma chère, вас не касается. Хотите выпить?

Она удивлённо взглянула.

– Вы разве не бережёте ее для победы?Уголки его губ едва заметно дрогнули в улыбке.

– Если пообещаете не выпить всю бутылку, останется и для моей победы.

Райхенбах скинул китель, перехватил бутылку и вдруг нахмурился.

– Здесь нет стаканов. Хотя, принесите те две кружки.Анна исполнила просьбу и когда вернулась на место, обнаружила перед собой апельсин.

– Апельсин? – воскликнула она. – Но откуда? Вы взяли мне?Он пожал плечами.– Новый год, – ответил бригадефюрер, объясняя двумя словами свой необычный поступок.

Анна взяла гладкий апельсин, втянула запах и прикрыла глаза. Апельсин пах детством, беззаботностью. Он напомнил время, когда все было понятно и просто, а единственное горе – не купленная кукла.

Райхенбах налил немного виски в жестяную кружку Анны и пододвинул. Он понимал, что она не умеет пить и захмелеет после двух глотков. Анна поднесла кружку. Она почувствовала тонкий аромат сухофруктов. Раньше ей не доводилось пить ничего подобного, даже той самой наливки, которую очень любил дядюшка, поэтому сейчас она просто обязана попробовать и узнать, каково это. Анна сделала аккуратный, маленький глоток. Непонятный, сладкий вкус. Желая распробовать, она выпила ещё и закашлялась. Виски прожег огненный путь от горла вниз.– У меня не так много скотча, чтобы вы им плевались, – проворчал Райхенбах.

– Какой странный вкус, что это?

Бригадефюрер поднес чашку. Жидкость коснулась его губ. Он попробовал, перекатывая на языке.

– Скотч с нотками сладких ирисок и дымчатым привкусом.

– Так вот какой он – вкус вашей победы.

Райхенбах бросил на неё нечитаемый взгляд. Анна допила виски. По телу разлилось тепло. Приятное послевкусие. Анна почувствовала небывалую, восхитительную легкость и подняла глаза на пристально наблюдавшего Райхенбаха.

– Мне нравится.

– Что вы чувствуете?

– Легкость...Она принялась чистить апельсин. Сок брызнул на пальцы. В воздухе повис сладко-свежий запах, напомнивший двоим о семейных праздниках. Она подняла на него глаза. Он задумчиво смотрел поверх ее и все также, не моргая, сделал глоток. Он всегда держался с ней просто, но Анна чувствовала, что за границы дозволенного лучше не пытаться зайти. Размышляя, она отправила дольку в рот и от кислоты сморщилась.

– Не сладкий?– Нет, но это ничего.

Анна слишком давно не ела фрукты, отчего сейчас апельсин казался слаще самого спелого арбуза. Она испачкала в соку руки, он дал платок.

– Спасибо. – Анна вытерла пальцы. – Я не поблагодарила за новую форму.