Léon и его друзья (1/1)

В Швейцарии князь медленно, но верно стал приходить в норму.Путь выздоровления был сложен, но Лев Николаевич теперь не был пугающе одинок на этом пути — он постоянно чувствовал поддержку извне, и это придавало ему сил. Его восстановлению способствовало многое — и ободряющие природные красоты, и забота со стороны Парфёна, и действенное лечение, назначенное Шнейдером. Всё это было необходимо князю, и всё это невероятно помогало ему, но сильнее всего прочего на Мышкина повлияло воссоединение с его добрыми маленькими друзьями. Он сам не осознавал, что долгожданная встреча с детьми перевернула в нём что-то, и он не замечал, как душа его после этой встречи начала подготовляться к излечению. Все дети в швейцарской деревушке действительно были без ума от князя. Повзрослевшие ребята не забыли своего доброго друга за время его отсутствия; более того, их любовь к князю словно приумножилась в разы после долгой разлуки. Они хоть и не нуждались в нём так сильно, как раньше — всё-таки возраст уже был не тот, — но каждый из них всё равно считал своим долгом всячески лелеять и защищать Мышкина. Он был в их глазах своеобразным символом их взросления — теперь уж скорее они опекали и учили князя, а не он опекал и учил их. Малышей Лев Николаевич очаровал без проблем, и они тут же, глядя на старших, стали считать князя за своего. Все любили его, и всем нравилось иметь взрослого друга, сохранившего в себе детскую непосредственность. Дети, конечно, сразу поняли, что Léon вернулся не просто так. О болезни его было всем известно, и нетрудно было догадаться, что с князем приключилось нечто серьёзное, и что теперь он опять нуждается в лечении. Ребята волновались и старались сильно не надоедать Мышкину — тревожить его понапрасну в их узком кругу было запрещено; они, как благоразумные, понимали, что все силы князя должны уходить на восстановление. Они лишь только поддерживали и развлекали его, зная, как ему это необходимо.От зорких глаз детей, естественно, не укрылся и факт того, что Léon прибыл в этот раз не один.Рогожина они сразу невзлюбили и даже стали побаиваться его. Парфён склонен был отталкивать от себя людей: до близкого знакомства все обыкновенно находили его несколько пугающим — было в его образе нечто неопределённо тяжелое, нечто опасное. То ли у него был слишком прямой и суровый взгляд, то ли дело было в звуке его голоса, то ли в его телодвижениях; в любом случае, Парфён никогда не умел нравиться. На детей он ненароком произвел совсем уж жуткое впечатление. Они чурались его и не понимали, как может их славный Léon называть этого ?страшного господина? своим дорогим другом. Это очень удивляло их. Парфён, в свою очередь, боялся ребят даже больше, чем они его. Он не знал детей и совершенно не умел с ними обращаться. Ему казалось, что для общения с ними необходимы особенные навыки и умения, неизвестные ему, и это заставляло его всячески избегать друзей князя. Попыток сблизиться с ними он не предпринимал. Рогожин, конечно, видел, как Лев Николаевич проводил время с ребятами и оставался доволен и невредим, но он думал, что князь сумел их очаровать каким-то неведомым образом, доступным лишь ему одному. Парфён позволял себе наблюдать за князем в компании детей лишь на расстоянии. Лев Николаевич в моменты общения с малышами был особенно безмятежен и весел; в глазах его появлялось выражение глубочайшего счастья и огромной любви, а в облике его совершенно исчезала всякая болезненность — с детьми он был проще, спокойнее и вместе с тем как-то мудрее. Парфён не мог налюбоваться им в такие моменты. Рогожин признавался себе в том, что ему хотелось бы составить князю компанию и побыть в этом безмятежно-веселом состоянии вместе с ним и его друзьями, но слишком уж силён был его страх. Он вспоминал о своём детстве, и ему отчего-то казалось, что в общении с детьми он будет таким же грозным и безжалостным, каким всегда был его батюшка. Эта мысль приводила его в ужас, и он предпочитал держаться подальше от маленьких жителей деревушки, чтоб ненароком не навредить им.Князь не знал всего этого, и ему непонятно было, почему Парфён избегал его маленьких друзей. ***День завершался радующим глаз закатом — солнце сияющей точкой скрылось за горным хребтом, разливая по небу всполохи оранжево-красного. Рогожин неторопливо возвращался домой, надеясь на то, что гости князя уже покинули его к этому часу. Он знал, что дети должны были зайти после обеда, и именно поэтому днём он выдумал отправиться на прогулку. Мешать князю ему не хотелось, сталкиваться с детьми — тоже; гораздо проще было в этой ситуации провести время где-нибудь в другом месте, наедине с самим собой. Вернувшись, он обнаружил, что всё в доме было темно. Князь, одинокий и опечаленный, сидел за столом в пустой гостиной; перед ним стояла одна единственная зажженная свеча. — Лев Николаевич? — осторожно позвал его Рогожин, подходя ближе для того, чтобы занять место рядом с ним, — Ты чего без света сидишь?Князь даже не взглянул на него. Он, поджав губы, нервно теребил свои пальцы. Лицо его имело расстроенный вид.— Не знаю. Я не заметил.— Вот оно как... — недовольно буркнул Парфён; состояние Мышкина начинало его беспокоить, — А что гости твои? Развлекли тебя? Или утомили, может?— Они не пришли, — равнодушно ответил князь. — Как же?..Парфён не знал, что и сказать. Выходило так, что Лев Николаевич весь день провёл в одиночестве, всеми позабытый, всеми оставленный. Что успел он надумать? До какого состояния успел себя довести? Поразмыслив над этим, Рогожин беспокойно потёр своё лицо — его начинала мучить совесть за то, что он нарочно оставил Мышкина на такое долгое время.Князь, не замечая изменений в настроении Рогожина, безразлично пожал плечами:— Я не знаю, — устало выдохнул он, — У них свои дела, Парфён. Они ведь не обязаны ходить ко мне по расписанию, — заключил он и наконец поднял глаза, обращаясь теперь напрямую к Парфёну, — Нам с тобой нужно поговорить. Ты... никогда не остаёшься со мной, когда ко мне приходят дети; как только они появляются — ты тут же уходишь, нет, даже убегаешь, Парфён! И меня это беспокоит, и... не понимаю я этого! Ты, верно, боишься помешать нам?.. Так это глупости, и этого быть не может! С тобой нам всем будет ещё веселее, ещё лучше, я правду говорю! Ты... просто не знаешь ещё, какие они все замечательные, умные и понимающие. Дети — это ведь настоящие ангелы! И я всегда говорил, что через детей душа лечится, и это так и есть, и ты бы понял это сразу, если б только подружился с ними, а ты... Я не понимаю! — горестно воскликнул он; к глазам его уж подступали слёзы — так сильно он был огорчён, — Да, я знаю, что они с тобой знакомиться не стремятся, так ведь это оттого, что ты недружелюбием своим отталкиваешь их! Но почему же, Парфён? Почему?..Рогожин тяжело вздохнул и потупил взгляд. Ему больно было видеть расстроенного князя и понимать, что он был причиной этому, но он не знал, как объясниться и как всё исправить; говорить правду ему не хотелось. — Я не умею общаться с детьми. Я... не хочу с ними общаться, — тихо выдал Парфён, придумывая, как бы своими словами не расстроить князя ещё больше. — Не верю! — горячо возразил Лев Николаевич, — Лукавишь ты, Парфён. Я же видел, как ты наблюдал за нами со стороны, и у тебя в глазах всё тогда написано-то и было! Думаешь, не знаю я, что тебе хотелось бы подружиться с ними? Думаешь, мне этого не видно? Но я не понимаю... Отчего бы не попробовать? Зачем уходить? — Да не могу я! — бросил Рогожин, раздражаясь, — Тяжко мне! Боюсь я твоих детей! Сам посуди — ну зачем им общаться с таким человеком, как я? Это всё только во вред им будет!Князь захлопал глазами, сдерживая непрошеные слёзы. Слова Парфёна очень обижали его — он считал, что его суждения несправедливы и ошибочны. — Это не так! Никакого вреда им не будет, ведь ты... очень добрый человек, и очень заботливый, и... — голос его сорвался на всхлип, и он, уже не сдерживая себя, начал плакать, — Я не понимаю... — Эхма! Довёл ведь себя!.. — недовольно воскликнул Рогожин. Происходящее ему совсем не нравилось — вся эта глупая ситуация злила его, — Лев Николаевич, право, да ведь не обязаны мы с твоими друзьями любить друг друга! Ты счастлив с ними? Так я рад! А я с тобой счастлив, и не нужно мне детей твоих этих! Не придумывай и не расстраивай себя по пустякам! — он потянулся к князю, чтобы обнять его, но Лев Николаевич вскочил со своего места и, поспешно вытирая слёзы, отошёл в сторону и скрылся в темноте. — Ты прав, Парфён. Вы мне ничего не обязаны, — пробормотал Мышкин, отвернувшись.В комнате стало светлее — князь взялся зажигать свечи. Парфён следил за его подрагивающими от всхлипов плечами и не знал, что думать. Ему было жалко князя, но одновременно с этим он был очень раздражён; ему даже показалось, что после этого неприятного разговора дети станут ему совсем ненавистны. Лев Николаевич взял в руки канделябр и замер, так и не решаясь оборачиваться к Рогожину:— Я пойду к себе. Доброй ночи, — прозвучал его бесцветный голос перед тем, как он направился в свою комнату. После его ухода Парфён ещё долго чувствовал себя разгневанным. Он понимал, что Лев Николаевич был не совсем стабилен и от этого так взвинчен, но слишком уж рассердила Парфёна эта глупая ссора, и желания попытаться поговорить с князем ещё раз у него не находилось. Потом он всё-таки успокоился и начал думать. Очевидно было, что князь, как и всегда, желал всем одного только счастья, и Парфёну стыдно стало за свою неправильную реакцию, за свой гнев — ему следовало бы успокоить Мышкина и заверить его в том, что для его довольствия он обязательно найдёт общий язык с его друзьями, а он вместо этого стал кричать, ругаться... Досадуя на себя, Парфён направился в комнату князя. Он постучался, но Лев Николаевич не ответил ему. Это встревожило Рогожина — ему по мнительности характера представилось что-то нехорошее, и он решился осторожно приоткрыть дверь. Заглянув внутрь комнаты, он обнаружил, что князь, уставший от полного тревог дня, уже забылся беспокойным сном. Голова его металась по подушке. Брови были сведены, и лицо имело страдальческий вид. Парфён, едва дыша, подошёл ближе, опустился на пол рядом с кроватью князя и, желая успокоить, принялся ласково гладить его по руке. Ему припомнился вдруг случай с хождением во сне, и припадок в церкви, и их долгий путь до Швейцарии; воспоминания эти растрогали Рогожина, и ему больно стало оттого, что он так бессовестно и неосторожно обидел дорогого ему человека.?Да, — думал он, — от меня всё-таки больше вреда, чем пользы... от меня больше вреда...? Сидя рядом с князем в темноте, Парфён клялся, что обязательно исправит все свои ошибки. Ради счастья Льва Николаевича он вполне мог пойти на любые жертвы. И даже на знакомство с детьми.