Глава 2. Пурпурная розеола. (1/1)

Если вам попадётся красный лириум, относитесь к нему как к яду. Не подходите к нему, не пытайтесь уничтожить, а главное – использовать. Кодекс – Dragon Age: Инквизиция. Сегодня Фелуруш гудел от волнения, потому что Аран Эндор откликнулся на его зов. О, нет. На их зов. Энгвар стоял перед мостами, под перекрестьем сотен взглядов обычных орков, пока не познавших силу каранглира. Все смотрели на левый мост и площадь перед ним – на краю глубоких расселин, похожих на пылающие шрамы. Жители собрались на подмостках, лестницах и карнизах Фелуруша – города, что рос не вширь, но ввысь. Дети болтали босыми ногами и глазели на дорогу, откуда ожидалось появление Аран Эндор и его слуг. Энгвар уже понял, что каранглир цикличен, как жизнь и смерть. Забирал одно, рождал другое. И даровал пьянящую, словно нежность убийства, мощь, связывая всех причастившихся в нечто единое, большее и слаженное, чем когда-либо. Ему это понравилось. Больше не один Энгвар, но все, кто ждал Аран Эндор и уже знал глубинный голос алой музыки в своей крови, желали делиться ею. Донести до каждого мужчины, женщины или ребенка. За спиной Энгвара выстроились все, кто должен был стать новыми солдатами – первые, кто разделил с ним новую силу. Лучшие из лучших. Все, кто поначалу считал себя ранеными, а на деле удостоился благословения, стали голосом новой музыки, предвещающей необратимые изменения – может быть, и не только в их крепости, но в целом мире. Он слышал их волнение, чувствовал нетерпение, будто орки перешептывались рядом с ним – не наяву, но в разуме. Присутствие этой армии обволакивало обжигающе пьяной волной силы, невероятного единства во множестве лиц – эти души укрепляли его своей силой и возносили в потоках мощи. Пьянее самого хитрого убийства. Слаще жизни, что сцеживается по капле, когда берешь след. Лучше самой желанной победы. Тягучее, как красный сироп, который липнет к телу, словно солнечно-рубиновая патока. Нежно. Великолепно. Энгвар почувствовал приближение Аран Эндор еще до того, как на главной дороге Фелуруша появились всадники. Король всегда объявлял о себе именно так: этим необъяснимым ощущением тяжести пространства, ужаса вязкой вальяжной силы, которой хотелось коснуться, как великой святыни, поцеловать хотя бы край плаща, чтобы тебя миновал кошмар. Сколь бы огромным ни казался город, для Аран Эндор он всегда был мал. Солдаты за спиной Энгвара стояли, будто мучительно разрываясь между двумя силами – первая, до боли знакомая, понуждала их пасть на колени и умолять о благословении, просить хотя бы взгляда. Выть от восторга и страха, потрясая оружием. Вторая, новая и неизведанная, вскипала ощущением пьянящей мощи, жаждой убийства во имя первой, и призывала перестать бояться чего бы то ни было, погружаясь в тот рубиновый поток, что бушевал в их крови и стал общим для всех. Она звала их перестать бояться даже того, кто ими правил. А потому они стояли, растерянные и немые. Наконец каждый в городе увидел всадников на пятерке роскошных лошадей. Энгвар слышал вздох, пронесшийся по Фелурушу при виде блистающих самоцветов в Железном Венце Ангбанда. Энгвар видел янтарно-зеленые самоцветы в гриве кобылы Аран Эндор и черный плюмаж на конском налобнике, собранный из пушистых перьев хильдориэнской птицы-камелуса. Плюмаж вторил столь же пышному гребню-эгрету за королевской короной. За десятилетия Аран Эндор ни капли не изменил своим привычкам в одежде. Как и всегда: обязательно черное, обязательно – смешанное со столь яркой тканью, что резало взгляд после нищеты Фелуруша. На этот раз блистал желто-изумрудный шелк цвета спелых яблок. И на облачно-пышных рукавах дублета, и на самом дублете, и на перчатках. ?Он тоже здесь. Конечно же?. Эскорт был мал: всего четверо, считая Тар-Майрона и Лангона. По телу прокатилась волна необъяснимой ярости при виде старого врага, закипела в горле фонтаном горячей крови. Они откликнулись на его появление, и песня в их крови подхватила ненависть, разнося и усиливая ее, хаотическую и гневную. Тар-Майрон держался в седле с королевским безразличием, столь же неколебимый, как и во время казни его женщины.А еще их разозлили камни. У эльфийских самоцветов в железном венце Аран Эндор тоже был свой голос, который Энгвар теперь наконец-то различал – едва слышимый, отвратительный своей прозрачной невесомостью – как паутина, которую хочется разорвать, рыча и шипя вместе с каждым, кто стоял за спиной. Свет бил яростно, будто желая выжечь ему глаза, слепил, как никогда прежде, и гневный шепот сплетался с голосом каранглира в крови, бунтующего, как напуганная лошадь. ?Мы злимся. Мы напуганы. Мы ненавидим их. Спаси нас от них?. Им, на мосту, хотелось одного: крови. И погасить этот жгучий свет. ?Думаешь, действительно стоило оказывать ему такую честь??Мелькор и бровью не повел в ответ на вопрос Майрона, невзирая на то, что осанвэ коснулось разума с несвойственной майа деликатностью. Футов за тридцать от моста его кобыла самым непристойным образом лязгнула зубами, дернула повод и демонстративно задрала хвост, намереваясь облегчиться на глазах у всего Фелуруша. Ей не нравились ни Энгвар, ни душная жара, ни дорога в нутро Тангородрима. Айну поторопил Ашатаруш хлыстом, и лошадь, недовольно всхрапнув, двинулась с места. ?Я на полпальца приблизился к тому, чтобы испытывать гордость за твою стойкость – ты начал ныть о моей якобы мягкости только в конце дороги. Ты знаешь мое решение, Майрон. Энгвар оставил личное прошение, умолял о моем присутствии. Так и быть – он его получит, даже в этой дыре?. Ашатаруш и Майрон вздохнули одинаково тяжело, когда они остановились и наконец-то спешились. Мелькор хлопнул кобылу по шее, бросив Лангону: – Смотри, чтобы коней напоили. Здесь жарко. Энгвар ждал их на краю огромного моста, где выстроились орки: так ровно, что походили на скульптуры. А Энгвар выглядел так, словно собирался устроить себе праздник – нарядился в старую одежду шпиона, созвал город… Все это не понравилось ему сразу. Не понравилось еще с прошения, которое передали Хранители. Энгвара пожирала та же отрава, что и многих других в его королевстве: бесплодные амбиции множились и ширились, как зараза. И, в конечном счете, уничтожали хороших солдат и шпионов, взращивая на их месте сумасшедших слепцов, одержимых властью, его благоволением и статусом, которого никогда не получат. В воздухе Фелуруша витало что-то еще, кроме раздутого самомнения Энгвара. Чужое присутствие, тонкое, как кисейная ткань. Мелькор поморщился: оно напоминало едва уловимую вонь или гул в ушах на грани слышимости – то усиливается, то слабеет. Давило на виски не хуже короны. И орки. Они повернули к нему головы разом, будто по команде, которой никто не отдавал – так резко, что слаженности могла бы позавидовать его личная гвардия слуг. И этот красный отблеск в их зрачках… не как у кошек в полумраке, а по-настоящему красный. Не отражение. ?Что он сделал с их глазами??Эти алые точки в тени надбровных дуг пристально следили за ним. От Мелькора не укрылось, как Майрон хмурился – без того настороженный, майа даже не оставил притороченными к седлу сабли. Почти открытое выражение недоверия, и, скорее всего, сознательное.Энгвар, весь затянутый в потертую черную кожу и тонкую шерсть, как тень, низко поклонился, нарочито игнорируя присутствие Майрона. – Machanaz.– Показывай, зачем звал. – Мелькор без предисловий махнул рукой в сторону орков. – Я смотрю, ты решил вспомнить былое, Энгвар. Потрудись заинтересовать меня быстро. Ты докладывал о новом минерале. Ему не хотелось оставаться в Фелуруше ни секунды дольше нужного. Воздух был так сух и горяч, что оседал на зубах скрипящей пылью, а в рот хотелось положить земляники со льдом или сполоснуть лицо водой. Но пускать на самотек находку Энгвара – глупость. Айну посмотрел в глаза майа и снова увидел это – красноватый отсвет, как две сияющие точки в глубине зрачков. Настоящее двойное дно. – Да, Machanaz, – Энгвар заложил руки за спину и снова поклонился. – Подобен алому стеклу или красному кварцу, сияет во мраке. Никогда не видел ничего подобного. Если растолочь сияющий кристалл в порошок и посыпать им рану, или же, смешав с водой, дать оркам, вы можете получить самых сильных солдат из всех, что я видел. Я взял на себя смелость назвать его каранглир. ?Тебе не дает покоя та дыра, в которой ты оказался – да, Энгвар? Поэтому так стелешься??Мелькор слегка склонил голову вбок, изучая майа и его сухое отстраненное лицо. Сощурил, словно кот, дочерна карие глаза. Ему не понравилась новость. И еще меньше понравилось описание свойств неизвестного минерала. Каранглир… алая песня. Насарлинд. – По-твоему, Энгвар, наши солдаты недостаточно сильны? – Мелькор оскалил в полуусмешке ровные белые зубы. – Назови мне хотя бы одну причину не казнить тебя. Он играл, пряча правду за снисходительными вопросами. Одна-единственная деталь, которой хватило, чтобы насторожить его: под Тангородримом не было места подобному… самозарождению. Алмазы и золото, медь и железо, рубины и изумруды – все это он рано или поздно допевал. Усиливал. Добавлял блеска, силы, хаоса – драгоценности и металлы потом всегда добывали целыми телегами. Все жилы были допеты, учтены, усилены и записаны, благодаря дотошности Майрона и Лангона. Одна. Деталь. Этого камня, красного и сияющего, одновременно столь мягкого, чтобы крошиться, и столь мощного, чтобы дарить силы – он не пел. Сила расточалась на материю и хаос, причудливые формы жизни, врастала в землю, и он уже давно избрал наиболее подходящий материал – достаточно роскошный, чтобы соответствовать ему. Золото. Не кристаллы. Энгвар пожал плечами и указал на орков широким жестом: – Посмотрите сами, Machanaz. Майа кивнул паре орков в первом ряду – невысоким, в простой кожаной одежде местных. – Вы двое. Подойдите и покажите Аран Эндор свою новую силу. Орки ничего не сказали Энгвару, повинуясь команде, как слепые каменные изваяния, что могут стоять без движения целыми веками. Поклонились. Они не были воинами, и Мелькор это видел: шахтеры, самое большее – грузчики. Не солдаты, но добытчики, потому что Фелуруш не сражался, а добывал и выживал. Ни доспехов, ни снаряжения – шахтерские туники, стоптанная обувь. И уж точно никакого оружия. ?И что они могут показать??Орки примерились друг к другу, кружа под немигающими красными точками чужих глаз. Двигались мелкими шагами хищников, взрыкивая и скалясь, как звери, а затем схлестнулись в быстром броске. И полилась кровь. Более крупный орк с большим насыщенно-багровым шрамом на руке схватил хрипло рычащее от ярости тело соперника поперек груди, припечатал тяжелым броском к земле, наступил на горло, и принялся выкручивать руку. Дернул плечо в суставе с такой легкостью, словно ломал сухую ветку. Он чуть не поморщился от этого влажного хруста хрящей и связок, но сохранил лицо. Кожа рвалась как тягучий пергамент, а кровь была так красна, что скорее выглядела человеческой, нежели орочьей. Ее теплый медный запах поднимался в воздух, а тягучая влага смешивалась с пылью каменных плит и отливала опаловым блеском, как ядовитые иголки аурипигмента. Мелькор не удивился бы, начни поверженный орать, будто свинья на скотобойне. Но нет: второй, уже необратимо искалеченный, издал бычий рев, невзирая на боль. Ревел недолго – ровно до тех пор, пока ему не сломали шею. – Твою мать, – чуть слышно пробормотал за плечом Майрон. Фелуруш ахнул. Мелькор слышал это – вздох, прокатившийся по толпе, причитания и обсуждения – тот шелест голосов, что не перепутаешь ни с чем. Драка оказалась недолгой, кровавой и мерзкой, призванной продемонстрировать силу, больше подходящую троллям и ограм, чтобы таскать каменные блоки и качать меха. ?Откуда ты достал этих зверей, Энгвар? Что ты сделал с ними, с их глазами и кровью??Мелькор задумчиво смотрел на победителя, который рухнул перед ним на колени, забрызганный неестественно-алой кровью. И смотрел точно так же, как остальные – не мигая, уставился пристально и преданно. Красные огоньки по-собачьи выжидающе пялились из темноты зрачков. – Встань, – орк последовал за легким движением его кисти, завороженно пялясь на камни в венце. – Ты не знаешь, как стоит обращаться ко мне?Еще одна странность. Уж чего, но творения рук Фэанаро они боялись так, что обыкновенно не смели и глаз поднять. Этот же смотрел на них, словно не мог отвести взгляда. Да и за сотни лет еще не нашлось ни одного орка, что не начал бы мямлить в его присутствии хоть что-нибудь, боясь продемонстрировать неучтивость. – Язык проглотил? Вместо ответа тварь перед ним издала гортанный рык. ?Энгвар выкопал на своем дне новый вид мерзости. Само очарование?. Мелькор усмехнулся, вновь обнажив жемчужно-ровные зубы. – Из солдат, что не умеют говорить, Энгвар, дрянные разведчики и еще более дрянные командиры. Айну жестом отослал орка в строй. Ему были знакомы и принуждение, и самоубийственная отдача, которая рождала извращенную слепую веру – иллюзию добровольности, с которой многие шли умирать за него. Даже принужденные, даже подгоняемые страхом, словно бичом, хлещущим по спинам – они верили. Страх был первороден, понятен, присущ любой живой твари. В умелых руках и при умелой лжи – орудие ювелира. Насилие самых разных сортов давно не рождало в нем даже брезгливости, но в драке скрывалось нечто унизительное в самой необходимости смотреть на безумцев, которые утратили черты того примитивного народа, что жил под его властью. Они перестали принадлежать своему народу – а значит, могли стать неуправляемы. ?У других есть слабости. Дети. Вера. Потребности. Страх. Общность. Есть ли слабость у этих, красных??– Я видел достаточно, – вала равнодушно повел рукой, обтянутой черно-хризолитовой перчаткой. – Не то твои солдаты поубивают друг друга прежде, чем останется хоть один, кто сможет драться. Он осторожно ощупал разум орков перед собой. Потянулся к ним, как гончар касается глиняной заготовки, из которой собирается вылепить скульптуру. И отпрянул. ?Что-то не так?. Разум орков всегда ощущался податливым и плавким. Недостаточно, чтобы бегло читать каждого, будто открытую книгу, но достаточно, чтобы внушать страх и подталкивать в бою к самоубийственной жертвенности, когда он намеревался усеять землю хоть тысячами трупов, но добиться своего. Каждое сознание, даже у командиров, осененных колдовством золота, напоминало закрытую комнату, где оставался только один правитель и один слуга. Здесь же он будто оказался в зале, пламенеющим алым, словно огромная оранжерея из стекла. Шепот лился отовсюду, и стены между сознаниями ощущались не крепче занавесок. ?Твой минерал калечит их разум, Энгвар. Такими ничтожествами сможет управлять любой майа. Так не себе ли ты хочешь армию?? Майрон поблизости встряхнул пшеничной гривой волос, зачесанной на затылок. Проворчал себе под нос какое-то ругательство: кажется, обозвал Энгвара сумасшедшим. Энгвар бросил на него быстрый колючий взгляд и тут же улыбнулся, будто уверенный в чем-то. – Я показал вам, насколько они талантливы, Machanaz. А теперь позвольте показать, чему они этим обязаны.?Талантливы? Способность вырвать руку из сустава ты называешь талантом??Он ничего не ответил. Только вопросительно выгнул точеную, как гнутое лезвие шамшира, угольно-черную бровь. Энгвар взял черную металлическую шкатулку, резную как кружево, доселе спрятанную за основанием каменной фигуры моста – безликий воин с копьем, ничуть непохожий на орка, нес вахту. Золотой наконечник пробивал рогатый череп быка. Майа опустился на колено, протягивая ему сомнительный дар:– Примите этот подарок, Machanaz. Лучший образец из нашей шахты по праву принадлежит вам. Он принял тяжелую шкатулку из рук Энгвара с неохотой: вес неприятно надавил на обожженные ладони. ?А это еще что??Мелькор едва не выронил шкатулку и только усилием воли заставил себя всего лишь нахмуриться, когда сквозь металл просочилось покалывающее чувство изучающего прикосновения, будто у любопытной твари, вознамерившейся его потрогать. Даже хуже: все равно что стая пауков, которая ползала по лицу и ощупывала нос, чтобы залезть внутрь – только эта дрянь хотела лазить в его голове, по мыслям. ?Мерзость какая?. В шкатулке лежал не просто камень – в ней сидело что-то живое, пусть и на первый взгляд это нечто выглядело простым самоцветом: острый с одного края, сколотый с другого. Драгоценность пульсировала теплым алым сиянием, будто живая кровь. Красивым, всех оттенков – от яркой киновари до темного, почти винного. А еще этот самоцвет… пел.Странный голос, похожий на тихий шепот в осанвэ, который не получалось связать ни с одной известной ему мелодией творения. Даже Диссонанс, сколь бы его ни обвиняли в сломе гармонии, звучал иначе. Мелькор прекрасно знал, о чем пел. И узнал бы голос любого из майар, кто примкнул в самом начале, потому что все их чаяния были бесконечной интерпретацией другой интерпретации, которая разворачивается, как бесконечная паутина, каждый узел в которой – чей-то голос. Связи оставляли отметки, зацепки – нити, связанные в Айнулиндалэ воедино так плотно, что музыка породила мир. Но камень… В нем был другой голос. Чужой. Не его, не их. Камень обещал исполнение всех желаний. Шептал, будто улавливая мельчайшие изменения его мысли. И никакая сила на свете не заставила бы его добровольно взять в руку этот жалкий, обманчиво прекрасно переливающийся осколок. ?Мы здесь?. ?Мы ждали?. ?Заткнись?. Первым порывом было швырнуть шкатулку прочь или огреть ею Энгвара по голове, но он не мог себе этого позволить, не узнав всего до конца. Мелькор захлопнул ее и коротко, будто бы безразлично, кивнул. – Мне нужно обдумать твои достижения, Энгвар. Новые открытия всегда любопытны. ?Дело плохо?. Майрон искоса поглядывал на Мелькора, когда они возвращались к лошадям. Уж он-то всегда мог определить, когда – о нет, не только правитель и король, но и его душа – злится. Айну разогнал толпу отрывистым царственным жестом – орки прыснули в стороны, будто растревоженные пауки, и от Майрона не укрылось, как глаза Мелькора мерцают золотом от раздражения. От неловкости демонстрации, что устроил Энгвар, разве что зубы не сводило. ?Идиот. Решил показать неуправляемых выродков и подумал, будто это позволит пробиться повыше. Все знают, что он не любит тех, кем нельзя манипулировать – и еще меньше любит то, чего не понимает?. Странно, странно. ?Чем он накачал их, чтобы они не чувствовали боли? Тем минералом??Майрон успел заглянуть Мелькору через плечо, когда тот открыл шкатулку: мог поклясться, что камень поет на свой лад. Гудит себе и всем вокруг, заполняя голову дурманящей тяжестью – не то шепчет на линии полусвета, где ясное сознание превращается в сонм образов, не то размягчает разум, словно брага у орков. Мелькор даже держал шкатулку так, словно не желал, чтобы металл прикоснулся к одежде. Четырьмя пальцами, будто ту изваляли в извести. Слуги привязали четырех из пяти лошадей к ограде площади. Кобыла Мелькора всегда стояла без привязи и слушалась его, будто ребенок, но даже Ашатаруш при виде них попятилась и захрапела, мотая головой. Остальные четверо коней загарцевали, цокая копытами по камню. Майрон видел, как Мелькор, раздраженная черно-хризолитовая тень, уже скривил губы и набрал воздуха, чтобы высказать что-нибудь, когда Ашатаруш шумно фыркнула и отчетливо лязгнула зубами на шкатулку в руке айну, вытянув мускулистую шею. И Мелькор промолчал. Нахмурился, взвесил ее в руке, и жестом подозвал Лангона. Глашатай появился как и всегда: серый и тихий, будто бы из ниоткуда, и словно весь присыпанный пеплом. Мелькор рвано обернулся через плечо на Энгвара и его выводок. Протянул шкатулку слуге, а заговорил тихо и отрывисто. – Выбрось это в расселину сейчас же. Забудь любые ощущения в разуме, как сон. И не позволь никому увидеть вас. ?Не хочет, чтобы узнал Энгвар? Что ты вообще учуял в этом минерале??– И еще… – Мелькор покачал головой, будто бы самому себе, и Майрон смог только вопросительно задрать брови, наблюдая, как вала ожесточенно стягивает роскошные обсидианово-яблочные перчатки из кожи и шелка, нимало не задумываясь, что остается в тонких бельевых – простых, без украшений, призванных только для того, чтобы смягчать боль в руках. – И это на всякий случай – тоже.Майа переглянулся с Лангоном, чье лицо выражало вежливое недоумение. Пожал широкими плечами. ?Что ты пялишься? Даже я не понимаю?. – Machanaz… – осторожно начал главный среди королевских помощников. – Смею ли спросить, почему?..Мелькор только отмахнулся от него. – Потому что я сказал, – холодно отрезал айну и указал двум другим слугам на Лангона. – Вы двое. С ним. Найдите место, где вас не заметят. Быстро. Майрон так и стоял, даже позабыв похлопать по шее собственного коня, который всхрапывал и переминался. Но слуги наконец-то оставили их наедине, а пятерка топчущихся лошадей надежно скрыла от чужих ушей и глаз – подойти к Ашатаруш не рискнул бы и самый конченный идиот, потому что кобыла кусалась, как гадюка.?Ты специально их отослал??– Что в этом обломке такого? – наконец спросил он, провожая взглядом слуг. – Было, во всяком случае. Мелькор привалился плечом к боку Ашатаруш, которая мгновенно ткнулась носом ему в бедро. Перебросил через плечо длинную и толстую, ниже бедер, косу с хризолитовыми бусинами. Помял ее в раздумьях пальцами, будто упругий канат. – Ничего хорошего, – заговорил айну тихо, но смотрел на Майрона тяжело и прямо. – Я хочу, чтобы ты разобрался, что за дрянь нашел Энгвар. Ты видел. Она меняет кровь у тех, кто ее принял. И не только. Чужая мысль коснулась его разума как воздушный поцелуй. ?Я никому не могу верить больше, чем тебе. И ты знаешь, почему?. Ах, он действительно знал. Они оба.Мелькор продолжал смотреть на него со всем подозрительным упрямством. – Выясни, откуда он взял этот камень. Что это такое, что оно может, чем опасно. Что Энгвар уже натворил – и что собирается. А после – убей его и всех, кто прикасался к этому его… каранглиру. Даже если понадобится вырезать Фелуруш целиком, включая женщин и детей. ?Оно поет и лезет в голову, Майрон. Готов поклясться всеми оставшимися силами и своей короной – это не моя работа?. Он пристально посмотрел Мелькору в глаза. Прищурил свои – цитриново-желтые, как у зверя. ?Но есть что-то еще, так??Чем больше они находились в проклятом Фелуруше, тем меньше ему нравился день. Чего им точно не хватало в Ангбанде – так это кристаллов неизвестного происхождения, которые сверкают, как драгоценность, и что-то делают с орочьей кровью. Мелькор выдохнул и издал тихое злое рычание горлом. ?Ого?. Майрон не припоминал, чтобы слышал такой звук от него хоть когда-нибудь. – Я не знаю, что он уже сделал с их головами. Когда все в порядке, ты… – Мелькор запнулся, закусив тонкую губу. – Ты един. Как будто пытаешься удержать на связке поводков свору орущих чаек. Командуешь одному, в это время другого пытаются убить, у тебя словно шесть десятков рук и ты шевелишь ими одновременно, – он говорил задумчиво и отрывисто, подбирая слова на ходу. – Знаешь, что после этого бывает. Эти, после каранглира – не такие. Уже не такие. Будто ты растекаешься. Между ними нет… границ. Как лить вино в пирамиду из бокалов, – Мелькор требовательно уставился на него. – Понимаешь? Он понимал. Майрон дернул уголком рта, не улыбаясь. – Я бы сказал – блестяще, – мрачно заключил он. Кони вокруг щелкнули хвостами и будто бы осуждающе вздохнули. – Дурацкая шутка, – огрызнулся Мелькор и упрямо нахмурился. Он коснулся его в осанвэ не речью, но образом: все равно что нежно мазнуть носом по скуле и оставить след поцелуя на щеке. Может, и поцеловал бы по-настоящему, но не здесь. Нигде, кроме как в полном уединении за десятком закрытых дверей. ?Не сердись, душа моя?. Мелькор хмуро скользнул взглядом в сторону Фелуруша и расселины возле него – Лангон и его подручные возвращались. – А Энгвару скажешь, что я одобрил изучение минерала. Мне это не нравится. ?Значит, в шахту не попасть. Остались раненые и планы Энгвара?. Майрон тяжело выдохнул и хрустнул позвоночником, потягиваясь над гладким каменным столом с картой рудников Фелуруша. Месторождения каранглира он так и не увидел: в шахтах случился еще один обвал, и рабочим требовалась пара дней, чтобы расчистить его и укрепить свод. Шахта превратилась в месиво. Он видел его собственными глазами: ни шанса, чтобы там уцелели запасы хрупкого минерала. ?Скверно. Но кто сказал, что этот обвал не вызвал сам Энгвар? Но если и так – зачем??Пока Фелуруш давал больше вопросов, чем ответов. Он не мог избавиться от ощущения, что вляпался в тягучую липкую паутину, которой пока не замечает. Майрон еще раз окинул взгляд комнату, которую занял: одна из тех, что принадлежала Нэтрону, майа-целителю Фелуруша. Ничего лишнего: из теплого серого камня, впитывающего тепло большой жаровни, сделали даже мебель, но Майрона это полностью устраивало. Всех, кто принял каранглир, он приказал привести именно сюда, в лечебницу. Орков оставили жить в общей комнате, их имена записали, но за пару дней Майрону удалось узнать немногое. Он доверял чутью Мелькора едва ли не больше собственного, но все пока оставалось… предсказуемым. И под контролем. Орки, принявшие каранглир, первые несколько часов визжали от боли и метались так, что их приходилось привязывать к постелям цепями, но после – становились молчаливы и угрюмы, кровь их краснела, а глаза начинали сиять. После этого любые цепи становились что шелковые ленты – рвались в руках красноглазых как нитки. Весь каранглир, что попадался ему на глаза, пульсировал светом и был столь хрупок, что годился даже для растворения в кипящей воде. Во всяком случае, так говорил Энгвар, когда они дали раствор двум новым оркам, добровольно пожелавшим испытать на себе силу минерала. Он подозревал, что Энгвар узнал это, потому что пил этот отвар сам, но доказательств не было. ?Сплошные догадки. Провалились бы лучше в бездну вместе со всем городом?. Кроме того, он приказал отловить в шахтах с несколько десятков крыс. Звери наверняка отразили бы влияние каранглира быстрее орков. ?Но здесь есть что-то еще?. Пока он не понимал, что. Зацепок – множество. Сведений – никаких. Он хотел оставаться в городе, пока не раскопает все тайны до конца: он мог бы лазить каждый день несколькими уровнями выше, но не желал оставлять Энгвара без наблюдения. В конце концов, он лучше всех знал, насколько нелепо отвлекаться от дела бесконечной беготней… ?За поцелуями. Ты сам знаешь, что тебе надо от него на самом деле?. Майрон мимолетно усмехнулся себе и машинально потер медальон, висящий на шее под слоями одежды. Глупый, мимолетный и оттого вдвойне трогательный подарок. ?Поцелуи уж точно никуда не денутся. И он тоже?. В его комнату – широкую и квадратную, светлую, но без окон – заглянул Энгвар, неприятно блеснув красными глазами. Весь высушенный, как костистые паучьи лапы. Его черно-зеленые волосы стали напоминать тину, прилипшую к голове. – Я готов показать лабораторию, как вы просили, Тар-Майрон. Он кивнул, бросая последний взгляд на карту шахты, где нашли каранглир. – Хорошо. Еще этот голос Энгвара… Майрону казалось, будто он слышит в нем странное эхо. Еще вчера его не было, но сегодня – появилось. Словно кто-то повторял слова майа, отставая на мгновение. ?Что-то не так. Все не так. Слишком много сделано, слишком мало известно?. Энгвар выделил место для исследования каранглира именно здесь, в лечебнице Фелуруша, куда доставили первых раненых шахтеров. Здание выбивалось из общей городской нищеты – повсюду сияли медной желтизной лампы в угловатой металлической отделке, лежал великолепный мраморный гранит и выступали барельефы в виде воинов, держащих оплетенные змеями стеклянные чаши. Когда-то давно Мелькор приказал отстроить подобную роскошь в любом городе Ангбанда – даже в забытой им самим дыре вроде Фелуруша. Изобилие служило только одной цели: напоминать оркам и меньшим майар, частью чего они являются на самом деле. Они миновали коридор между жилыми покоями и бывшим складом. В лечебнице было всего два этажа – на первом устроили комнату для раненых, операционную и мертвецкую. На втором жил Нэтрон, хранились записи и лекарства. Лабораторию Энгвар разместил в одном из помещений склада – орки, принявшие каранглир, выгребли его почти дочиста. Быстро, без жалоб и без отдыха. В его новом месте для исследований каменные шкафы почти целиком заполнились железными клетками, где в ярком свете огненно-рыжих ламп роились и попискивали крупные черные крысы. У противоположной стены устроился стол с инструментами: железные трубки и скальпели, колбы с водой и реагентами. Майрон нахмурился, глядя на крыс. По меньшей мере на половине полок из клеток мерцали красные угли сияющих глаз. Даже в шкафу прямо рядом с ним: черные, с жесткой шерстью и голыми розовыми хвостами. Он мог поклясться, что твари изучают его со странным, совсем не животным любопытством, и алые огоньки зрачков следуют за каждым движением.– Откуда вне лечебницы крысы, затронутые минералом? – майа покосился на Энгвара, который держал в руках последнюю клетку – у животных в ней глаза оставались черными. Энгвар пожал плечами и взгляда не отвел. – Это несколько тех, на ком я уже начал изучать минерал, Тар-Майрон. ?Пока не узнаю обратного, буду считать, что ты лжешь. Но если они есть вне лечебницы… проклятье?. В следующий раз стоило взять с собой сабли. На всякий случай. ?И снова это эхо в голосе. Еще одна странность каранглира??Майрон не мог избавиться от ощущения, что Энгвар пытается водить за нос его, Мелькора, а заодно и всех вокруг. Он предпочел бы повесить Энгвара на ближайшем крюке за шиворот, после чего выбить признание кулаками, виселицей и бичами балрогов, но пытать охотника и лжеца, умеющего терпеть боль, а теперь накачанного неизвестным сияющим дерьмом, было такой же глупостью, как принимать его с распростертыми объятиями. Воздух в лаборатории наполнял шепчущий гул, словно он стал воплощенным и на виски давила духота. То же чувство, которое мимолетно коснулось его, когда Мелькор открывал шкатулку. Майрон задумчиво провел кончиками пальцев по прутьям клетки с крысами, продолжая наблюдать за возней грязных тварей. Не Тангородрим и его корни. Тангородрим… вел себя иначе. Ритм горы напоминал дыхание или сердцебиение спящего. Этот гул – видимо, песня каранглира – шуршание пауков в подполе. Вот и первое, что он намеревался выяснить. Крысы то и дело становились проблемой шахтеров, а заодно и его головной болью, когда твари разносили заразу по орочьим городам. Приходилось уничтожать гнезда и возвращать наказания за грязные руки и одежду. ?Нужно узнать, заразен ли этот каранглир?. Майрон решительно хлопнул по стенке шкафа и кивнул Энгвару на клетку в его руках. – Посадим к ним еще одну, красноглазую. Посмотрим, что будет. Неси их на стол. Энгвар ответил легким полупоклоном, но не улыбнулся даже из вежливости. Лицо осталось неподвижным, а светящиеся красные зрачки – мертвыми. – Я собирался провести этот эксперимент. ?Кто бы сомневался?. Клетка лязгнула у него в руках – длинная, тяжелая, громоздкая. Крысы засуетились и принялись метаться, раскачивая ее и пища. Энгвар уже поставил свою на стол, даже откинул крышку, прикрывая щель рукой, чтобы никто не сбежал. Не то чтобы он любил возиться с этими уродливыми тварями, разносящими всякую дрянь, но приходилось. Майрон уже запустил руку в перчатке внутрь и даже поймал одну из крыс, жирных и необычно сильных, когда та извернулась червяком в его стальной хватке кузнеца, завизжала так, что тонкий писк резанул слух, и изо всех сил вонзила зубы в перчатку, прокусывая ее вместе с кожей. – Эй! – Майрон зло стряхнул брыкающуюся крысу в клетку Энгвара и, поморщившись, стянул перчатку. ?Вот же отродье из говна и грязи. Откуда только силы взялись?. На коже выступала кровь – три алых точки, между большим и указательным пальцем. – Мразота, – тихо ругнулся он. И поневоле поморщился, стряхивая запястье. Колючая боль мгновенно обожгла всю ладонь и отдалась тягучим спазмом в широкой части руки. – Это просто крысы, Тар-Майрон, – как будто с усмешкой произнес Энгвар. Глаза его блеснули алым не то довольно, не то глумливо. ?Ну, порадуйся. Недолго осталось?. – Вижу, что не слизни, – хмуро огрызнулся он и щелкнул пальцами здоровой ладони Энгвару. – Дай мне спирт, горячую воду и чистые бинты. Желательно белые, а не красные – те и другие. Он ничего не мог поделать с желанием хоть немного поглумиться. Энгвар, само собой, ему не ответил. Укус болел. Не как обычная царапина – хуже. Он знал, что не заболеет, как воплощенные, даже если в рану попадет грязь. Но эта боль подстегнула предпринять хоть что-то, казавшееся естественным. ?Если в укусе что-то и было, будем надеяться, что оно разойдется. Каранглир ведь растворяется в воде, так?? Майрон накрыл след крысиных зубов ладонью, когда Энгвар ушел, и попытался разогреть собственную кровь и кожу. До того, что вся кисть засияла, словно раскаленная, и наверняка оставила бы ожог, коснись он кого-то из воплощенных. Боль исчезла, пусть следы укуса никуда не делись, когда он закончил. ?Это просто царапина, в конце концов. Заживет?. – Я вчера разговаривал не с ним. Майрон упрямо смотрел на орка перед собой. Тот сидел на грубой металлической постели: такой же, как все в общей комнате лечебницы, и хмуро уставился себе под ноги. Помощник Нэтрона рядом с ним, неуловимо напоминающий разлапистое скрюченное дерево, зажато дернул острыми плечами. – Но это именно он, господин, – голос майа звучал напряженно и недоумевающе. – Его зовут Углар. ?Ничего подобного?. Мог поклясться медальоном Мелькора на собственной шее, что на этой постели несколькими часами раньше сидел орк старше, чем этот. И с чуть более темным оттенком кожи. Похожий на своего предшественника, как близнец, но предыдущий точно был старше, будь он проклят! Энгвар в углу комнаты хмыкнул. – Я сам их то и дело путаю, Тар-Майрон. Они же все на одно лицо. ?Не на одно!?Майрон хмуро покачал головой и ожесточенно сжал зубы. Машинально потер ноющую правую руку и сжал кулак на колене: укус затянулся и не кровоточил, но ладонь ныла пульсирующей колючей болью, в такт ударам сердца, до сих пор. – Я знаю, кого я видел, – вязко процедил он, оборачиваясь на Энгвара. – Куда ты его дел? А еще глаза всех крыс в клетке стали красными, и это означало одно – укус переносил каранглир. А значит, мог считаться не благом и не просто минералом, а настоящей заразой. ?Это не мощь, которая подарит нам новых солдат. Это болезнь, от которой нужно искать лекарство. Твою мать, которой не было, Энгвар, а была бы – точно вышла бы хуже человечьей потаскухи – во что ты нас втянул? Что ты, тупая девка, раскопал на дне своей шахты? Что ты здесь вывел??– Вы ошибаетесь, Тар-Майрон, – лениво возразил ему Энгвар, опираясь задницей на изножье кровати орка и скрещивая руки на груди. – Я лучше знаю жителей своего города. ?Я не ошибаюсь, безмозглый ты огрызок. Я помню лица. Даже слишком хорошо?. Он непроизвольно сжал зубы от импульса боли на внутренней стороне предплечья и размял руку, сжав кулак несколько раз и встряхнув запястьем. Майрон еще раз посмотрел на орка. ?Нет. Это не тот. Но если это так – где предыдущий??Иногда ему казалось, что он слышит шепот. Будто в комнате разговаривал кто-то, кроме него, прямо за стенкой. Покалывающие прикосновения к разуму, дурманяще теплые, накатывали волнами, иллюзорным заблуждением, что не стоит искать опасность там, где ее нет. Что нужно пропустить в себя это чувство теплой безопасности, общности, прислушаться к другим голосам, отыскать песню, и тогда все будет хорошо. ?Нет. Если я не верю себе, я хотя бы верю ему?. Он начинал понимать, почему Мелькор выбросил кусок этого минерала и даже не пожелал к нему прикасаться. Сколько бы поцелуев он ни оставил на этом лице – Мелькор если не знал больше, то чувствовал… чище. Оставался единственным среди них первобытным инстинктом. Той силой, которая безошибочно чуяла чужаков в своих владениях, знала каждую ноту своей мелодии и отличала фальшь и подделку с иррациональной безошибочностью. Если первому среди Валар, будь он хоть тысячу раз просто его мужчиной, не понравилась проклятая сияющая штуковина, потому что пыталась залезть в голову – значит, она была опасна. Даже для них. Майрон глубоко вздохнул, оглядывая комнату вокруг. Энгвар продолжал на него пялиться с вежливо-внимательной ухмылочкой, которую он бы с удовольствием стер кулаком по зубам. Орки, принявшие каранглир, сидели на кроватях, будто куклы. Все в одинаковых позах, все – молчаливые и окаменевшие, как немногие големы, которыми изредка управлял Мелькор. Последние не двигались, пока он не приказывал. Лежали и смотрели пустыми глазами в потолок месяцами, пока о них не вспомнят. Жили, но только телом. Каранглир делал с орками то же самое. Или подобие этого. Если не хуже. – Может, ты и прав, – солгал он Энгвару. – Займись крысами. Я еще понаблюдаю за ними. ?Точнее, поищу, где ты наследил?. Смешок. Все такой же, будто резонирующий эхом в голове, как ледяная вода, от которой сводит зубы. – Как скажете, Тар-Майрон. Майрон внимательно проводил взглядом бывшего шпиона, снова облаченного в старый кожаный доспех из прошлой жизни. Наглое, почти кричащее заявление о несогласии с решением Мелькора. ?Даже двигается иначе. Раньше он бы не осмелился его надеть?. Он подозревал, что у Энгвара попросту прохудился разум от каранглира. Раньше он был другим – наглым и презрительным, но опасливым и холодным, как змея. И было еще кое-что. Не только багряный огонь в зрачках, не только порывистые движения. Не только сквозящее самодовольством нахальство вседозволенности. Майрон слышал его шепот. Слышал так, словно Энгвар пытался поделить с ним разум, но шептал тихо, едва слышно. ?Энгвар не хочет ничего. Он просто болен. Здесь нечего выяснять – надо убить его, пока не стало хуже. И искать лекарство?. Он пытался нащупать чужую песню в себе, но это оказалось слишком сложно – куда как сложнее, чем спеть новое фана. Несколько раз, у себя в комнате, он пытался обратиться в волка, в змею, изменить фана, но след всегда оставался прежним – все те же три красных точки на лапе или животе, следы укуса. ?И я тоже болен?. Он отказывался думать, что не сможет справиться с этой заразой. Вот так просто – и чтобы с ним что-то сделал обычный, чтоб его, камень?! Нет. Он даже не знал, как говорить об этом Мелькору. ?Знаешь, душа моя, этот камень оказался убийственно заразен, так что я могу стать таким же, как Энгвар???Нет. Такого не будет?. А еще этот пропавший орк, словно растворившийся в воздухе. Но если он не видел тела – может, его спрятали??Стоит посмотреть еще раз в мертвецкой и вскрыть его самому, если он мертв. Посмотреть, что этот каранглир делает с телом изнутри?. Мертвых в Фелуруше по обыкновению просто сбрасывали в лавовые расселины. Горы делали остальное, испепеляя кости и кожу, и даже металл. Но в лечебнице… да, целители часто вскрывали тела. Изучали мышцы и кости, болезни и последствия ранений. ?Значит, мертвецкая. Что ж, посмотрим?. Он покинул общую комнату, все еще раздумывая, как говорить с Мелькором об этой дряни, когда на него в пустом коридоре налетел еще один помощник Нэтрона. Врезался плечом в плечо с такой силой, что едва не свалил. – Ты вообще смотришь, куда идешь?! – огрызнулся он на щуплого светловолосого майа с зелеными глазами без зрачков. Тот отступил, примирительно подняв ладони, покачал головой и как будто сжался. – Простите, господин. Простите. И поспешно засеменил по своим делам, шепнув:– Пояс. ?Что??Но майа как растворился – свернул за угол коридора так быстро, что осталось лишь нахмуриться и встряхнуть головой в недоумении среди серого коридора из гранита в огненных бликах ламп. ?Пояс, говоришь?. Майрон сунул пальцы между телом и широким ремнем, ощупывая себя по талии. Острый край клочка пергамента застрял точно возле узлов его сабельных ножен. Пергамент выглядел засаленным, почерк – отвратительным, чернила слегка расплылись, будто майа писал в спешке и не успел их просушить. ?Мы не можем говорить при нем, господин. Он слышит. Проверьте подвал. Ключ под третьим камнем справа. Скажите Аран Эндор. Помогите нам. Помогите им?. – Твою мать, – он вздохнул и поморщился от очередной вспышки боли в руке. Все выглядело еще более скверно, чем он думал. ?Подвал, а не мертвецкая. А я-то думал, что интереснее быть не может. Остается надеяться, что Энгвар достаточно увлечется крысами?. Ему повезло, что остальные майар остались с орками – и Нэтрон, и его помощники. Крутая лестница в подвал, темная и неприметная, зажалась в узком коридоре между мертвецкой и операционной. ?Посмотрим, что ты там прячешь, Энгвар?. Ламп внизу не было. В густой темноте, душной и теплой, горело лишь два тусклых факела. Майрон выдохнул, чувствуя, как правую руку вновь свело колючей болью, куда сильнее прежнего. Шепот в голове усилился стократ, сдавил виски навязчивым вмешательством, словно что-то пыталось заглушить его собственные мысли, разбросать их по уголкам разума. ?Не дамся! Пошел вон!?Он вцепился, словно утопающий, в то воспоминание, которое точно принадлежало ему. Мелькор, слегка улыбающийся, с распущенными волосами без украшений. Без короны, без верхней одежды. ?Он этому не поверил. Значит, и я – тоже. Третий камень слева?. В душной темноте Майрон ощупал теплые гранитные плиты на полу – пригнанные так плотно, что почти не ощущалось стыков. Пробежал пальцами по стене рядом с дверью. Надавил на каждую плиту, постучал костяшками пальцев, чтобы убедиться, что за ней нет полости. И, наконец, переместился к стене коридора, чутко вслушиваясь в любые звуки на лестнице. Он был бы не против зарубить Энгвара, если придется, но все зараженные… ?Ха. Вот оно?. Один из кирпичей выдал себя зазором, который он почувствовал на ощупь. Камень лежал неплотно, и за ним оказался медный ключ – тяжелый, грубый и потемневший от прикосновений. В замке на двери он поворачивался громко и натужно. Майрон невольно вздрогнул и замер, когда в окружающей черно-рыжей темноте из-за двери раздался хрипящий стон. ?Кто это??Дверь повернулась со скрипом. В темноте подвала все заливал только один свет – красный. Отблески дробились на полу и стенах, заползали на низкий потолок. Светились тела. Орки – или то, что когда-то ими было – все еще шевелились. Стонущие громоздкие фигуры, прикованные в железные колодки, они хныкали и стонали, рычали и ревели, беспрестанно скрежетали в агонизирующих конвульсиях о каменный пол, и все это сливалось в неразборчивую какофонию. Но камень поглощал звук, а металл был крепок. ?Проклятье. Вот чем это заканчивается. Вот куда деваются те, кого он заменяет?. Каранглир пророс сквозь них, торчал из рук и ног, плеч и шей, нарастал пластами на головы, погребая под собой носы и уши. Запечатывал рты, уничтожал голоса. То, что оставалось от тел, больше напоминало окровавленные огрызки, ошметки обнаженной вывернутой плоти. Конвульсивно дергающееся мясо с содранной кожей, которую вспахал, словно землю, кристаллический паразит. Стенающие твари с лицами орков – оплывшими и заросшими. В воздухе висел удушливо-медный гнилой запах крови. Их глаза, красные светящиеся точки, все еще смотрели на него из багровой темноты. Майрон так и стоял в дверях, первые мгновения тупо разглядывая находку. Из всех форм мерзости, что обитали под Тангородримом, эта оказалась новой. Даже выведение орков не шло ни в какое сравнение с этим. Изменять живых – одно дело, но использовать их тела, как плодородную почву для гребаного камня, который пытается уничтожить разум?! ?Энгвар солгал. Кристаллы не просто изменяют. Они прорастают, и не только в крысах. Они прорастают… во всех?.Его едва не затошнило – не только от зрелища, но и от призрачной мысли, что он сейчас смотрит на собственную недалекую кончину. Правая рука, будто уловив его мысль, вновь заныла. ?И от этого теперь искать лекарство??Мысль была горькой. – Тар-Майрон? Господин? – голос из темноты прозвучал совсем слабо и очень близко. Приглядевшись справа от себя, Майрон понял, что принятое им поначалу за груду тряпья оказалось орком – его рубашка и штаны оттопыривались бугристыми наростами, отчего голова выглядела непропорционально мелкой на огромном раздутом теле. Глядя на обезумевших чудовищ, и догадываться не пришлось, что это за наросты. Каранглир. – Ты еще говоришь? – коротко поинтересовался он. Орк, уже старый по меркам этого народа, сидел прикованным к стене за обе руки, как другие чудовища в подвале. Его глаза горели, как и у остальных, а голос порождал странное эхо, будто он говорил не один.Точь-в-точь, как у Энгвара. ?Это тот самый. Тот, которого я видел раньше, в лечебнице. Энгвару пора отрубить голову?. Он присел рядом с ним на корточки, на всякий случай положив ладони на рукояти сабель. Голос орка звучал слабо, словно в бреду, но все же он говорил. ?Почему??– Я недавно тут. Я был там, на площади. Видел вас и… Владыку, – он хрипло выдохнул, перекатывая подбородок по груди, и не поднимал голову. – Вы ничего не знаете. Ни-че-го. Мы все умираем тут. – Орк затих, и когда Майрон уже пошевелился, чтобы ткнуть его, поднял голову и продолжил. – Он бросает нас сюда. Те, в ком уже много красного. Во мне – много, – орк наконец-то посмотрел ему в глаза. – Он добывает его не из шахты. Он… добывает его… из нас. Я говорю. Да. Это… недолго. Майрон бессознательно потер укушенную руку. Укус болел и звенел, словно затекшая конечность. Орк странно, хрипло спросил его:– Не крыса? Не этим, красным? Он сглотнул. – Почему ты спрашиваешь?Пленник покачал головой. Уронил ее на грудь, перекатывая подбородок, и теперь его бормотание стало окончательно напоминать сумятицу бредящего. – Нет лекарства. Не спастись. Станете, как мы. Рано или поздно. Оно уже поет вам, да? Тихо так. Потом громче. А потом орк засмеялся – обреченно и страшно. Улыбнулся, блеснув в красном полумраке грязными зубами. – Станете… как мы. Как они. Нет лекарства. Нет лекарства, – он сорвался на хриплый вопль и затрясся, будто в лихорадке. – Нет! Мы все мертвы! Все мертвы! Он следит! ?Да. Вы все мертвы. И Энгвар теперь – тоже?. Больше всего на свете ему хотелось выскочить из этого подвала так, словно кто-то ошпарил ему задницу кипятком. Вместо этого Майрон достал клинки, блеснувшие теплым желтоватым отсветом. ?Для вас уже одно лекарство. Сталь?. Он уже собирался закончить это грязное дело и пойти прочь, за Энгваром, но услышал шаги на лестнице. ?Энгвар. Конечно же?. Он прижался спиной к дверному косяку, весь превратившись в слух. Эхо здесь было слабым, но он по-волчьи чуял малейшие колебания воздуха, которые создавало чужое движение. – Я смотрю, ты быстро нашел мой маленький тайник, Майрон, – голос Энгвара звучал насмешливо. ?Как мы осмелели-то?. Он слышал и чувствовал, что охотник был шагах в двадцати. И молчал. ?Я знаю, что ты определишь по голосу, где я. Обойдешься?. Он задержал дыхание. – Надеюсь, тебе понравился этот подвал, потому что здесь ты и останешься. Десять шагов. ?Кто быстрее, тот и останется, ушлепок?. Три. Майрон развернулся, как пружина, одним прыжком преодолевая расстояние между собой и Энгваром. Охотнику не хватило ровно доли секунды и второй сабли, чтобы отразить его размашистый удар: правая рука отбила чужой клинок, левая – срубила голову. Отравленная кровь хлынула в темноте фонтаном. Разъяренный вопль ударил в виски болью, и правую руку скрутило иглами спазма так, что Майрон взвыл и выронил клинок. Тело Энгвара нелепо покачнулось и рухнуло сначала на колени, а затем плашмя, на пол. Майа встряхнул головой, глядя на тело у собственных ног. ?И это все? Вот это – все? Теперь только поиски лекарства, как бы тяжело оно ни было??Он выдохнул, разминая больную руку, и плюнул на труп Энгвара. Как бы то ни было, майа, которому он отрубил голову своей рукой и саблями, которые могли поразить не только тело, но и дух – должен был прийти конец. А после – забрал голову, чтобы вышвырнуть ее в лаву Фелуруша. Гребаное белье никак не отстирывалось. Агнешка сделала с ним все, что могла, и уж собиралась плюнуть. Зачем вообще стирать кроме как чтобы не совсем уж воняло, если все равно измажут на отвале так, словно тролли обосрали?Восемь орчат возились поблизости, во внутреннем дворе между ее домом и соседским – дрались, гоготали, и наконец Агнешка заметила, как они собрались потешиться, забросав выстиранное белье жирной угольной грязью, которая была в городе повсюду. Не первый раз уже! ?Вот же мелкие сучата!?Она схватила мокрое полотенце и яростно пошла навстречу детям, намереваясь отходить всех по головам и спинам. Закричала:– А ну пошли вон! Никакого проку, только жрете! Кого-то, кажется, костлявого сына соседки она все же хлестнула по голой спине – щедро, аж кожа потемнела! Будет знать!– Вон отсюда, я сказала! – она выловила из стайки мальчишек одного из своих и резко дернула на себя, отвесив подзатыльник. – А ты в дом пошел! Пошел, давай! И вы все тоже! – Че ты орешь?! – огрызнулся старший из детей. Она замахнулась на сына кулаком, и тот отшатнулся. – Я тебе сейчас башку проломлю! В дом! Грибы чистить и пол чтоб вымыли! Я одна за вас должна все делать? Угрожающе орать она всегда умела – только слюна летит. Мальчишки, недовольно ворча, покосились по-волчьи желтыми глазами Лагдуша, и ушли домой. Орчиха выдохнула, посмотрела им в спины несколько мгновений, уперев в бока тяжелые кулаки, и покачала головой, собираясь вновь приняться за стирку. Закончить ей и в этот раз не дали – только отжав большую простынь, она почувствовала жгучий болезненный укол в голой лодыжке. И, вскрикнув, дернула ногой – пнула жирную черную крысу со светящимися красными глазами. Крыса сдавленно пискнула и плюхнулась на пузо, после чего убежала, сверкнув темно-кровавым кристаллическим гребнем вдоль позвоночника. – Ах ты, погань! Агнешка поморщилась и, вздохнув, посмотрела на ногу. На коже остался треугольный след зубов – три точки, которые сочились густой черной кровью. ?Глубоко кусается, дрянь!?В доме раздались голоса, затем звук затрещины и обиженный мальчиший рев. Лагдуш вышел на глиняное крыльцо двора, откинув кожаный полог. Смотрел хмуро – глаза у него после смены были заспанные. Отдыхал, видимо. – Что орешь, баба? – недовольно поинтересовался он, зевнув. Агнешка только фыркнула, сморщив широкий оливковый нос, и оскалила желтые клыки. – Я ору? Крысы эти вонючие. Развелось как грязи! Вон, смотри как кусают! – она ткнула себе в ногу. Лагдуш хрипло заворчал, отирая заспанные глаза. – Да не ори ты так! Ну, кусают. И нас в шахтах кусают, чего тут орать теперь? Дети, а потом и эта проклятая крыса, так взвинтили Агнешку, что она бы и мужику своему морду набила, если бы у Лагдуша не был кулак покрепче. – Это ты так говоришь! – Ангешка только отмахнулась от него полотенцем и обвиняюще ткнула пальцем в темный угол двора, где была глубокая щель между двумя скальными валунами. – Ты посмотри на них, все паршивые от этого красного камня! Я вон слышала, всю семью Огриды покусали! Всех кусают! Лагдуш, раздетый по пояс, наморщился и почесал пузо. Зевнул. – Ну и что? – орк развел руками. – Красные или не красные – одно, крысы. Я жрать пошел. Стирай, дура. – Сам дурак! – рявкнула Агнешка ему в спину. И зло выплеснула воду из таза. Шахту заливал прозрачный алый свет, дробившийся водянистыми бликами на стенах. Тар-Майрон был глупцом, решив, что теперь, когда на стороне Энгвара каранглир, можно убить его, отрезав голову своей волшебной игрушечной сабелькой. Он лишил его всего лишь части тела – но не разума. Силы оболочки – но не силы каранглира, все еще кипящей в крови. И уж точно не силы духа, связанной теперь с силой сотен за спиной, кто причастился к новой музыке камня. Они были им, а он – ими. Энгвар дождался, когда недалекий сопляк успокоится, вышвырнет голову, и заставил тело встать. Конечно, они оттащили его в мертвецкую и, конечно, Нэтрон думал, что так просто сможет вскрыть его.О, они заставили повизжать и его, и его учеников, когда они разгрызали тела и влили в их горло раскаленный каранглир, чтобы выжег нутро до оплавленного мяса. А теперь он пришел сюда, коронованный вместо несчастной головы пламенеющей мощью камня, связанной с его духом. Красное пламя рвалось из его шеи, и фэа – дух – не осязала, но видела и слышала все. Он желал напитаться, насытиться, как хищник на охоте, почувствовать эту силу, звенящую в костях и зубах, как вторая музыка творения. Каранглир разрастался, насыщаясь кровью. Он рос под местом, где все искали исцеления, он рос в шахте. Там, в городе, наращивали силу орки. Но во тьме рудников ютились те, кто сновали во мраке во множестве, особенно в Фелуруше и Хабре. Незаметные, они несли с собой мощь каранглира, и через них, пророков нового мира, звучала песня. Крысы, дети шахт. Они стали его главными помощниками. Они заполнили свои норы, соединились с братьями и сестрами, уже вкусившими сладости певучего минерала, и стали куда большим, чем обычные звери. В шахте вокруг они заполнили все. Они пищали, сверкая красными глазами в полумраке, окровавленные черные шкурки и голые хвосты извивались в ярких отсветах шарлаховых кристаллов как черви. Испачканные кровью носы и крысиные зубы вонзались в тела сородичей, кто уже не мог двигаться из-за распиравших их кристаллов, плодились, и на смену погибшим приходили новые. ?Нет, вы не узнаете о моей армии. Ни ты, Тар-Майрон, ни Аран Эндор, что отверг всех нас, раз прислал именно тебя?. Энгвар опустился на колени прямо среди крысиного месива и любовно протянул им руки. Боль распирала фана, будто бы тело казалось слишком тесным для каранглира, который лез изнутри колючими осколками, кипел бурлящим потоком. И вместе с тем – сладкая, экстатически великолепная сила, несравнимая ни с чем! Вседозволенность. Всемогущество. ?Мы большее, чем ты. Мы – множество. Мы – рой. Мы – больше, чем одиночка, даже и обуздавший самоцветы эльфов из-за моря?. Энгвар глубоко выдохнул, чувствуя, как крысы бегают по его ногам и коленям, взбираются по рукам и плечам – но не кусают. ?Я знаю тебя, Аран Эндор. Ты – и твой прихвостень – все вы хотите уничтожить эту песню, потому что боитесь ее. Я видел твой страх через твоего слугу – правду говорят, что ты труслив, раз боишься всего нового, что тебе неподвластно! Ты желал войны – и ты получишь войну!?Они все стали охотниками и уверовали только в одну истину – слабый не должен править. Тот, кто боится нового, и тот, кто его отвергает – слаб.А значит, недостоин.