"мне холодно" (1/1)

у Морти синие губы и слишком ледяные для живого человека руки. он пустым взглядом смотрит на белый потолок, а в его впалом животе рваная кривая дыра?— огромная, через неё вываливаются горячие внутренности, хлещет кровь из разорванных артерий и сосудов, и Рик даже видит края сломанных рёбер и их же кривые осколки в каше из органов. у Рика тоже дрожат руки, он весь дрожит так, будто попал под ледяной осенний дождь или у него температура за сорок, потому что маленький глупый Морти уже практически не дышит. Морти сипит и давится кровью, почти захлёбывается ей, и клокочущие хрипы из его горла царапают по щекам и скрипят где-то у Санчеза за ушами.?— Р… Рик?.. —?почти беззвучно зовёт пацан, и наполовину механическое сердце Рика делает кульбит, чтобы выпрыгнуть из глотки. он хватает худую ручонку-ледышку в свои огромные горячие пальцы, растерянно шепчет:?— я здесь, М-морти, всё… всё будет в порядке, я тебе обещаю, малыш. говорит эти глупости, и сам себе не верит, а голос выдаёт с потрохами?— пиздюку поможет только чудо или новое тело, которого у них нет. у них вообще ничего нет: ни портальной пушки, ни портальной жидкости, даже тарелка, и та, подохла где-то у орбиты маленькой планетки, где цивилизация колеблется на уровне восьмидесятых годов двадцатого века на Земле. здешние жители, стоило им увидеть закутанного в окровавленный халат Морти, который обвис безжизненной шарнирной куклой в руках у деда, без разговоров предоставили им операционную. анатомию Homo sapiens они знать не могли, да и откуда, поэтому Рик готовил хирургический набор в одиночестве, в ассистентах у него была фляга с самогоном, а вместо молитв?— ненависть и абсолютное непонимание и неприятие этой чёртовой отвратительной ситуации. Рик не молится богу, не потому что не верит в его существование, а потому что понимает?— богу наплевать, он та ещё мразь, тот ещё моральный урод. если бы господь не слал его нахер и хоть иногда слушал, то должен был понимать, что самое важное в жизни Рика прямо сейчас истекает кровью на операционном столе и смотрит глазами-стекляшками в белый больничный потолок. Морти умирает, а битое бутылочное стекло в его радужках тускнеет, и Рик готов рвать на себе волосы, выламывать голыми руками собственные рёбра, грызть самому себе горло?— лишь бы снова дышал. чтобы опять пищал своё ?Р-рик, отвали!?, чтобы путался под ногами и мешал работать, чтобы будил по утрам к завтраку и позволял приходить в свою кровать ночью, когда кошмары сжирают изнутри и не дают закрыть глаза. чтобы просто, мать его, жил. кровь бежит ручьями вниз с края стола, и Рик понимает?— эти травмы с жизнью не совместимы. хирургическая загнутая игла скользит по латексу перчаток, перчатки скользят в кровавой каше, которая осталась от внутренних органов, а Морти даже не нужны анестетики?— он уже ничего не чувствует.?— Рик?.. опять зовёт. Рику не до него, здесь вместо печени отбивная, а желудок и вовсе почти исчез, став похожим на рваный пакет-маечку.?— п-подожди, Морти… осталось, осталось совсем немного, п-потерпи, пёс. пиздит, Рик пиздит так, как не пиздел ещё ни разу в своей ебаной жизни, и вовсе не пацану?— себе. зелёная линия пульса на экране скачет вверх-вниз, Рика колотит, а пиздюк снова заводит своё, почти не дыша и стараясь не смотреть на то, что у него ниже плеч.?— Р-рик, Рик… прекращай, я… я всё равно уже п-покойник. от этого простого и такого слишком правдивого хочется орать во всю глотку, но вместо этого Рик вцепляется в иглу, как в единственное спасение, и остервенело зашивает драные кишки.?— ну уж нет, нет, М-морти… ты, ты сдохнешь, когда я скажу, ты не можешь умереть вот так, т-там же хуйня, а не рана, просто пустяк. я с-сейчас быстренько тебя подлатаю, пёс, б-будешь козлёнком скакать уже завтра, с дедушкой в приключения летать, я-я даже дам тебе порулить, слышишь?.. Морти почти не слышит, но всё равно улыбается кровавыми губами, будто украл у мамки вино и напился, а Рику охота взывыть и разбить себе голову об стену. это он должен подохнуть, а потом переродиться, как ссаный феникс из пепла, он?— а умирает почему-то Морти.?— Рик? —?снова, ну сколько же можно.?— заткнись, Морти… просто, просто заткнись. малец не понимает, хотя, нет?— он наоборот понимает слишком многое.?— Рик, м-мне… мне холодно. и Рик осознаёт?— это всё. отмучился. игла летит нахуй, его трясёт так, что стучат зубы, и Санчез слишком поздно ощущает влагу на щеках, но сейчас ему наплевать. он наклонятеся над распластанным по столу Морти, хватает его на руки так, чтобы можно было крепко прижать к себе, и падает на скользкую от крови кожу. Морти и вправду слишком холодный.?— это, э-это ещё не конец, слышишь, пёс? —?Морти не слышит, но кивает, пытается вытереть трясущимися пальцами его слёзы, но оставляет только красные полосы на бледных щеках. —?я тебя, блять, из ада достану, ты будешь жить столько, сколько мне нужно… р-разве ты забыл, Морти, сто лет, ты должен мне ёбанных сто лет. ты не отдал даже одной десятой, т-ты, сукин сын…?— не плачь, Рик,?— и вовсе он не плачет, это излишки самогона выходят из организма. —?н-не надо… и-и, спасибо… Морти вдыхает стерильный воздух операционной, расплывается в дебильной улыбке, и зелёная синусоида на чёрном экране становится ровной. противный визг нулевого пульса бьёт в уши. внутренности, заштопанные ровными стежками, влажно чавкают в рваной ране, когда Рик судорожно прижимает мёртвое тело к себе и укачивает его на руках, поёт какую-то попсовую глип-глоповскую дурость, а ещё пытается не плакать?— Морти же попросил. Рик теперь очень хорошо понимает?— уже ничего не будет в порядке. но бластер в кармане как и всегда решает все проблемы, и на белой стене напротив разлетается веер кровавых брызг.