Я существовала, живу и буду умирать (Мивако) (1/1)

Чувствую себя так, будто нахожусь в двух временных измерениях — в одном мы с Шиммеем только разговариваем, а в другом уже стараемся провести половой акт по всем традициям нормальных людей. Забавно, что ни в одном из них я не чувствую себя хорошо или просто нормально. — Поверить не могу, что мы теперь с тобой супруги,— говорит он. — Все говорят, что свадьба — это нечто особенное и волшебное, но.....я ничего не чувствовала до свадьбы и не чувствую после неё. — Это, в принципе, естественно. Мы с тобой хоть и давно знакомы, но всё равно не чувствуем друг к другу никаких романтических чувств. Второе временное измерение. На нас уже нет одежды. Я лежу на матрасе, а он нависает надо мной, стараясь смотреть куда угодно, но только не на меня, ровно так же, как и я. Одна моя рука прикрывает грудь, а вторая лицо. — Думаю, что чем раньше мы начнём, тем быстрее закончим, — сказал Шиммей, осторожно взяв в руки мои бёдра, будто боясь лишний раз заставить чувствовать меня дискомфорт. Пусть я умру на время. Хочу взять тот период, где в начале он собирается вводить в меня свою штуку, а в конце кончает в меня и просто выключить своё сознание. Но не получиться. Возвращаюсь в первое измерение. — Так что, хоть нам и не удастся полюбить друг друга, мы можем продолжать жить вместе, как родственники. Просто постараемся не досаждать друг к другу и не лезть в жизни друг друга.Друг другу, друг другу, друг с другом, друг перед другом. Это он постоянно говорит, объединяя меня с собой. — Но я не хочу заниматься с тобой этими непристойностями. Уж лучше...— Нет, Мивако. Не нужно выбирать в этом случае смерть. Ни в коем случае вообще нельзя выбирать смерть — по крайней мере, до тех пор, когда ты не станешь живой мумией, и твоё существование уже будет бессмысленным. Второе измерение. — Расслабься, — говорил он, держа меня за бёдра. Я чувствую, как его член касается меня и начинает постепенно давить на то самое место. Я могу чувствовать, как каждая маленькая частичка, из которой состоит моя девственная плева, начинает рваться и растягиваться. Каждая секунда была мучительной. То, что этот мужчина двигался слишком медленно, чтобы было не так больно, всё равно не помогает. Даже огромное количество смазки, которой были смазаны наши чувствительные места, не могло уничтожить полностью боль. Я начинаю биться в конвульсиях под ним и насколько сильно смыкаю губы, что они полностью прячутся внутри рта, а сам он превращается в дугообразную линию — словно рот у персонажа из мультиков. Моя грудь то поднимается, то опускается так быстро, что голова начинает кружиться. Когда его бёдра коснулись моих, я резко открыла глаза от пульсация, которые передавались на стенки шейки матки. Мы стараемся уничтожить это неловкое чувство разными объятиями и поцелуями, но это не доставляло удовольствия ни ему, ни мне. Возвращаемся в первое измерение, когда этот кошмар ещё не начался. Мы просто сидим на коленях около матраса в своих свадебных кимоно. Всё украшения уже давно сняты с нас. — Как только ты забеременеешь, я больше никогда к тебе не прикоснусь, если хочешь. Как только у тебя появится ребёнок, у тебя появится и смысл жизни — воспитать его и пытаться не повторить ошибки своих родных родителей. — Но я ведь ничего не понимаю в воспитании! Я даже не понимаю, как общаться с людьми!— Ничего. Если что, мои родители научат тебя всему, чему только смогут. Не бойся, с ребёнком всё будет хорошо, — обещает он мне. — Обещаю, он будет расти в самых лучших условиях и сможет стать нормальным человеком.Враньё. Враньё. Враньё. Враньё.Объятая злобой, я возвращаюсь обратно в этот кошмар. Когда он всё-таки растягивает мою плеву, то боль медленно начинает проходить. Вместо неё, теперь у меня странное чувство, с которым я не знаю, что делать — чувствую себя хорошо, но абсолютно растеряно. Смотря на его лицо — прикрытые глаза, напряжённый лоб, где можно видеть каждую жилку, искривлённые губы, которые одновременно хотят показать улыбку и одновременно злобу или тоску, нахмуренные брови, между которыми видна каждая морщина на переносице — мне становится не по себе. Это ведь мой приёмный брат, который заменил мне настоящего, и одновременно мой отец, который заменил того, кого я даже не помнила. Когда он начинает двигаться быстрее, я сжимаю в кулаках простынь под нами, мотая головой в разные стороны и извиваясь под ним, будто стараясь сбежать от всего этого. Крик срывается с моих губ, когда он, наконец, кончает в меня. Второе и первое временные измерения всё ещё продолжают заменять друг друга. — Мивако, ты сильная личность — после всего того, что ты пережила, ты сможешь пережить всё, что угодно.....даже ядерную войну. — Перестань так говорить! Я не сильная личность. Я просто могу стерпеть любые унижения и любое насилие, даже если оно убьёт меня. Это показатель моей пассивности в любой ситуации. Второе и Первое измерения закончились и взорвались. Это повторилось потом ещё раз. Хоть во второй раз было не так уж и больно, но тех самых возбуждения, страстей и оргазма, о которых все говорили мне без умолку, я не познала. Это повторилось и в третий раз, и в десятый и даже в двадцатый раз! Нельзя было сосчитать количество раз, сколько мы занимались с сексом перед тем, как Сейшин, наконец, решил зародиться. Из-за большой разницы в возрасте нам пришлось очень долгое время терпеть эти унижения перед друг другом и продолжать пытаться изо всех сил, даже если нас начало тошнит от вида половых органов друг друга и от каких-либо, даже самых простых, прикосновений. Все говорили, что это бремя, которое я должна вынести в качестве долга перед деревней. Когда я спросила, чем же я обязана перед жителями деревня, что мне надо перед ними платить долг, они ничего не сказали. Лишь попросили просто перетерпеть этот период и родить, наконец-то, наследника. От всего тошнило. ........................................................................................................................................................................................................................................................Кошмар. Один и тот же кошмар сниться мне каждую ночь. Она идёт за мной, преследует меня, хочет сожрать, не оставив даже костей, волос или ногтей. Существо с моими глазами, с моими чертами лица; она хочет оторвать от меня ещё больший кусок, чтобы смотреть, как я мучаюсь от боли и истекаю кровью. Хватит меня преследовать, ты умерла уже давно и должна, наконец, сгнить вместе с телом. Оставь меня в покое. Ты и твоя фальшивая семейка испортили моё детство и меня саму. Неужели тебе мало? Я пятилетний ребёнок, который знает значения слов ?болезнь?, ?смерть? и ?ад?, и который сейчас старается убежать. Но убегать бессмысленно. В отчаянии бросаю взгляд назад и понимаю, что не двинулась ни на метр от храма, из которого так долго и болезненно бежала. Тишина. Невозможность уйти отсюда. Безысходность. ?Я всегда буду с тобой, ты всегда будешь со мной и, чтобы ты не делала, ты всегда будешь со мной?. Мама, как же я была рада, когда узнала, что ты выпрыгнула из окна больницы. Это был самый счастливый момент в моей жизни. Я ненавижу тебя: ты паразит в моей жизни, который будет вечно прогрызать пути в моём теле. Я пятилетний ребёнок. Стою вплотную к двери в ванную и слышу, как кто-то кряхтит и бьётся ногами по полу внутри этой комнаты. ?Отец....ты в порядке??Рука медленно тянется к ручке и обхватывает её. Подождав несколько секунд, со всей силой поворачиваю на 90° ручку и открываю дверь. Глаза, наконец, открываются и, вместо трупа с лопнувшими глазами, вижу потолок. 7:30. Утро. Мне не нужен больше будильник, чтобы просыпаться в это время: мой организм делает это за меня (никогда я не просыпаюсь в 7:31 или 7:29). Привожу себя в порядок, расчёсываю волосы, умываю лицо, мажу руки и лицо специальными кремами, чтобы кожа не шелушилась. Надо приготовить завтрак прежде, чем все проснутся. Кухня. Чайник кипятится, еда варится, а я мечусь туда-сюда, стараясь сделать всё одновременно. На кухне, когда еда уже разложена на тарелках, раньше всех появляется Сейшин. Мы обмениваемся приветствиями. Он — маленький ребёнок с розовыми щеками, непослушными волосами, большими глазами и миниатюрным телом. Он с аппетитом смотрит на еду, но понимает, что не может к ней прикоснуться: никто не будет есть, пока все не сядут за стол. Только когда муж приходит на кухню и молча садится напротив него, я сажусь между ними.— Приятного аппетита, — говорим мы одновременно, сложив ладони вместе, после чего начинаем есть. За завтраком никто не обмолвился ни словом. Точно так же, как и за обедом и за ужином. Только Сейшин в конце говорит, что еда была очень вкусной. Он, видимо, единственный источник жизни в этом полумёртвом храме. Он всегда что-то делает, что-то говорит или просто издаёт звуки — смех, плач, крики и просто разговаривает сам с собой....— ?Ты мерзкий, ты отвратительный. Ты не заботишься о других и тебе абсолютно плевать даже на себя самого!? — вот, что ты должен мне говорить, — сказал он своему рисунку. Этот рисунок был портретом его самого. Конечно, не стоит ожидать от семилетнего ребёнка достоверного и детализированного портрета, но даже этот сборник каракуль вызывал страх. Все линии были изогнуты в неестественных местах и были резкими, будто его рука постоянно дрожала, пока он его рисовал. Огромные глаза красного и чёрного цветов, широкая улыбка полукругом и волосы, которые были похожи на множество острых углов, прилегающих к круглой голове. Он нарисовал его несколько месяцев назад, но всё ещё ходит с ним в обнимку и постоянно разговаривает с ним. Даже потом, когда он пойдёт в школу, то будет таскать этот проклятый рисунок с собой. — Что ты делаешь? — спросила я, когда услышала, о чём именно он говорит со своим автопортретом. — Ничего, — в панике сказал он, пряча этот рисунок под стол. Я продолжала его видеть, а Сейшин просто делал вид, что ничего и не было вовсе. — Я просто....смотрел на свой рисунок!С ним определённо что-то не так. Он слишком странно себя ведёт. Большую часть времени он разговаривает сам с собой и везде таскает этот рисунок! Это меня пугает. Я пыталась уговорить Шиммея на то, чтобы он что-то с этим сделал, но тот лишь сказал: ?Это всего лишь детская фантазия. Когда он подрастёт, то это уйдёт само собой?. Я не верю ему. У меня создаётся ощущения, будто он унаследовал мои психические отклонения. Пока что они неяркие, но не исключено, что они будут развиваться в будущем. — Здравствуйте, Мивако-сан! — сказал Тошио, стоя на пороге храма. Он резко наклоняет корпус своего тела вперёд и почти касается носом своих коленок. — Сейшин может сейчас играть?— Привет, Тошио, — говорю я, стараясь изобразить на своём лице улыбку. — Он в своей комнате. Можешь к нему зайти. Наконец-то, у него теперь есть друг. Прошло пять лет после того, как он нарисовал свой автопортрет, и теперь он разговаривает с ним реже, хотя, возможно, что он делает это втихаря, стараясь не попадаться мне на глаза. Когда он впервые рассказал мне, что познакомился с сыном Такаэ Одзаки, он так сильно нервничал, что палочки для еды у него в руках постоянно дёргались. Эта особа — Такаэ Одзаки — просто до глубины души ненавидит меня и всю нашу семью из-за большего социального статуса. Глупая женщина, хотя, глупо с моей стороны что-то подобное про неё говорить — я сама до глубины души всё ненавижу. Возможно, кроме социального статуса в деревне у неё и нет ничего, поэтому он ей так важен, но это не отменяет тот факт, что я не понимаю это. Теперь Сейшин подросток, которого Тошио учит веселиться и быть более общительным. Возможно, что Шиммей был прав — это уйдёт само собой. Хотя....— Я купил диск с одним аниме в городском переулке, а в самом конце плёнки оказалась порнография!.... — сказал Тошио, тихим, но возбуждённым голосом. Было слышен еле слышный стук — наверное, Сейшин ударил его по голове, чтобы тот был тише. — Я узнал страшную тайну, хочешь узнать? — не имело значения, что Сейшин ему сказал, ибо тот сразу же сказал через одну секунду. — ....мужики тоже могут жарить друг друга!!Я случайно подслушала этот разговор, но не стала ничего по этому поводу говорить. Лишь надеюсь, что это никак не отразиться на Сейшине в плохом плане. День. Около трёх часов. После обеда мы все пропадает из нашего общего существования и начинаем жить в собственных мирах ровно до ужина. Сейшин пишет очередную книгу, которая никому не интересна, Шиммей сидит у себя в комнате, о чём-то думая, а я мою посуду с мыслями: ?что быстрее переварится в моём желудке: таблетки или еда??. Но мне не нужен ответ: иногда лучше вообще ничего не знать, чем знать всё. Скоро я должна буду отправиться в родную деревню, на кладбище, где находится могила отца. Уже сорок пять лет он покоится там. Все, кто всё ещё жили в деревне рядом, сделали из этого юбилея целый праздник. Собравшись, я предупредила Сейшина, что меня не будет на ужине. Отец выслал мне машину, которая уже стояла около храма. — Добрый день, Мивако-сан, — сказал монах из их храма, когда я села на заднее сиденье автомобиля. — Добрый день, — поздоровалась я. Мы ехали молча. За окном были сначала горы и леса, а затем они сменились огромными полями. — Мы сделаем остановку возле магазина цветов: вас попросили купить цветы. — Хорошо. До кладбища несколько часов езды. За всё это время успеваешь прожить всю свою жизнь и анализировать её столько, сколько тебе угодно. ?Время — это самое ужасное, что создаёт человек. Оно уничтожает всё, что окружает и, самое главное, люди ничего не могут с этим сделать? — говорил мой психолог. Сейчас я чувствовала себя, как в тюрьме. Нельзя было нормально лечь или встать, абсолютная тишина, одинаковая картина за окном — всё это на протяжении нескольких часов. У меня началась необъяснимая паника. Клаустрофобия. Достав таблетки и бутылку воды из сумки, я принимаю их и закрываю глаза. — Всё в порядке? — спросил он, когда я убрала всё обратно в сумку. — Да. Через какое-то время паника прошла. Он открыл мне окно и холодный воздух начал дуть мне в лицо. Волосы развивались на ветру и лезли мне в глаза и рот. На какое-то время я закрываю глаза и стараюсь уснуть. * * *Я не хотела повторять ошибок своей матери, не хотела стать на неё похожей, не хотела иметь с ней ничего общего. Но, чтобы я не делала, у меня её глаза, которые потом передались Сейшину. Если бы была возможность вырезать глаза без вреда здоровью, то я бы без раздумий сделала бы это. Почти всю жизнь — от рождения Сейшина до его поступления в институт — я думала, что, наконец, смогла жить, как самый нормальный человек. Думала, что хотя бы у Сейшина будет хорошее будущее, и что я сделала всё возможное. Думала, думала, думала....зря думала. [Извините, что беспокою так поздно. Понимаете...этой ночью....ваш сын перерезал себе вены] Я плохо помню, что происходило в ту ночь, когда доктор городской больницы лично позвонил нам и сообщил о попытке самоубийства Сейшина. Помню, были крики, помню нож. Я хотела убить себя? Возможно. Я хотела убить своего мужа и потом себя? Более вероятно. [Но ты этого не сделала. Он остался жив, но ты оставила на нём шрам от ножа, точно так же, как сделала много лет назад и твоя мать] Я прекрасно помнила, как громила дом.— Мивако, что ты делаешь?— Шиммей, по телефону мне сказали, что Сейшин пытался покончить с собой.... — мой голос звучал вяло, а глаза смотрели в пустоту и от этого были, как у трупа. — Что я сделала не так? Почему это произошло?— Ты — ничего. Ты сделала всё, что было в твоих силах. По крайней мере, ты была нормальной матерью — по крайней мере, нормальной по сравнению со своей родной. — В отличие от тебя, которому было важно его тело, а не он сам! Ведь, как он будет выполнять обязанности настоятеля, если он умрёт?! Всегда, даже не говоря ему ничего, ты хотел ему сказать: ?не смей умирать, иначе кто будет молиться за души умерших в деревне? Ты был рождён только для того, чтобы потом, после моей смерти, принять титул священника до конца своих дней?! Это и довело его!— Ты обвиняешь меня в этом? — он продолжал говорить спокойно, смотря то на меня, то на нож. — Соглашусь, я не уделял ему должного внимания, возможно, из-за этого он меня и ненавидит. Но я здесь не причём. Объясни только, зачем ты взяла нож? Ты хочешь убить меня?— Нет. Мне нужно приготовить ужин, а затем и завтрак. Сейшин, возможно, приедет завтра утром и мне нужно будет его чем-нибудь накормить. Как думаешь, что ему будет больше по душе? Лапша с яйцом или мисо суп?— Какое это вообще имеет отношение в этой ситуации? Ему вообще будет всё равно на то, что ты там ему приготовишь. Его эмоциональному состоянию вообще не будет дела до таких мелочей. Но я его не слушала. Я продолжала перечислять всевозможные блюда, которые вообще могла приготовить на завтрак. Я начинаю наклонять голову в разные стороне — вперёд-назад, вперёд-назад, вперёд-назад, вперёд-назад, вперёд-назад, вперёд-назад. Медленно и плавно, чтобы голова не начала быстро кружиться. — Омурайсу....тофу в кляре....онигири с тунцом или огурцом.... Я продолжаю перечислять блюда, словно параноик. В голове стараюсь представлять именно изображения блюд, которые говорю, а не образы ванны, наполненной до краёв кровью, перерезанного запястье, где можно видеть плоть изнутри, туманный взгляд Сейшина, опасная бритва с каплями крови на острие. Представляю омурайсу — вкусный омлет, внутри которого находится жареный рис с курицей и соевым соусом, а в качестве дополнительного соуса — томатный! Как только я вижу эти зигзагообразные красные линии на омлете, в голове тут же вспыхивают образы кровавых потёков на руке Сейшина, которые пропитывают его одежду. — Оякодон! ПАНКЕЙКИ С МЁДОМ!.....РИС С КУРИЦЕЙ, РИС С ОВОЩАМИ!!... — продолжаю перечислять блюда я, сбившись со счёта и начав повторять одно блюда по несколько раз. Мой голос начинает медленно переходит на крик. — А ЧТО, ЕСЛИ ОН ВДРУГ УМРЁТ?! ТОГДА КАКОЙ ВООБЩЕ СМЫСЛ ЧТО-ЛИБО ГОТОВИТЬ, ЕСЛИ ?МОЙ СМЫСЛ ЖИЗНИ? УМЕР?!— Сомневаюсь, что он умрёт. У нас невозможно умереть — врачи находятся везде. Он ведь живёт в общежитии — там невозможно умереть! Ты только сильнее накручиваешь себя. Просто думай, что он где-то в больнице и спокойно спит. Скоро он приедет, и мы постараемся вернуть всё на круги своя. — Сколько уже можно говорить, что будет, а что не будет?! Почему я должна тебя слушать и верить тебе? Я устала уже слышать ваши пресловутые обещания, которые на деле пустые! Я никогда не делала ничего, чего хотела бы сделать — всё всегда по чей-то другой воли, но не по моей!По моим глазам начинают течь слёзы, которые я не замечаю, несмотря на то, что мне стало трудно дышать и разобрать всё вокруг. — Когда ты в последний раз пила таблетки? Видимо, из-за этого твоё состояние такое нестабильное. — Хватит! Меня уже тошнит от этих таблеток! Эти пустышки хоть чем-нибудь мне помогли?! — я кричу, чувствуя, что даже всего воздуха на земле не хватит, чтобы я могла успокоиться. — Что ты, что все жители деревни — одно сущее наказание! Почему в моей жизни всё так?! За всю мою жизнь со мной не происходило ничего хорошего! — Не надо преувеличивать. Тогда, после рождения Сейшина ты была счастлива. Я видел, что ты была счастлива. — И вы всё равно уничтожили это ?моё счастье?. Думаешь, я не знаю, в чём причина? Эти жители деревни постоянно на него давили. Смотри, к чему это привело!! ?Мой смысл?, который ты мне дал — его забрали у меня! Я начинаю махать ножом в разные стороны, не позволяя ему подойти ко мне ближе, чем на расстояние вытянутой руки. Моя истерика становится всё сильнее и сильнее. — Прекрати уже. Чего ты добиваешься? Умереть хочешь или убить меня? — Я просто уже от всего устала, Шиммей! Устала от ваших ложных обещаний.....от обязательств, которые я должна выполнять только потому, что родилась на этом свете....от попыток ухватиться за что-нибудь, что может наполнить мою жизнь смыслом.....устала принимать таблетки, которые ничем мне не помогают и лишь убивают меня!!....Он замолкает. Ему хотелось что-то мне сказать и перебить меня, но его рот так же быстро закрылся, как и открылся. Вместо слов, он начинает медленно подходить ко мне. Медленно, чтобы увернуться от ножа, если вдруг я всё-таки захочу напасть на него. — Пожалуйста, успокойся. Всё будет хорошо, — говорит он мне успокаивающим голосом. — Сейчас ты выпьешь успокоительные, мы ляжем спать, выспимся, а на следующее утро заберём Сейшина из больницы. Мы зарегистрируем его на приём у психолога, который поможет ему взять себя в руки. Всё медленно вернётся на круги своя и жизнь станет такой же, как и было до этого момента, если ты отдашь мне этот нож. Его слова даже толком не долетают до меня, а пролетают мимо моих ушей, даже не стараясь быть услышанными. — ....я устала от вас, людей!....от себя.....от постоянной боли, что мне причиняют люди....я больше ничего не могу и ничего не хочу......я хочу умереть....Он подходит ко мне со всем своим спокойствием. Рука, что держала нож, упала и была готова выпустить его. Последний шанс покончить со всем этим отдалялся по мере приближения этого человека. Сейчас! У тебя последний шанс!! ВПЕРЁД!!! Я сжимаю нож обеими руками и наношу ему удар по шее. Рука неосознанно соскользнула в сторону и, вместо того, чтобы нож наполовину вошёл в его горло и заставил его захлебнуться от собственной крови, которая хлынула бы ему в глотку из порванной артерии, нож оставляет небольшой, но длинный порез на шее. На самой её поверхности, даже толком не прорезав кожу. Кровь начинает медленно стекать из раны вниз и впитываться в кимоно, но от этой раны он всё равно не сможет умереть. Он дал мне очень сильную пощёчину. Она была настолько сильной, что почти целый месяц у меня будет синяк на этой щеке. Сразу же, после этой пощёчины, мой муж толкает меня, прикрывая рану одной рукой, а второй выхватывает нож из моих рук. Я падаю на пол и неудачно ударяюсь головой об дверцу шкафа. Послышался хруст — от резкого удара по голове, мне казалось, что несколько моих шейных позвонков сломались. На самом деле, это порвались мои сухожилия, что эти позвонки соединяли. Звон в ушах начал нарастать. Стул, который я задела во время падения упал вместе со мной и больно ударил по моим бёдрам, на которых после этого тоже остались синяки. Я потеряла сознание через несколько минут после удара. Весь мой обмен веществ нарушился за эти несколько секунд. Я помнила только, как Шиммей ринулся ко мне, испуганно смотря на меня. Его измазанная в крови рука тянется ко мне и осторожно обхватывает мою голову и медленно поднимает её, после чего он усаживает меня в более удобную позу. — Алло, скорая помощь? — говорил он где-то вдалеке. — Моя жена потеряла сознание из-за удара по голове, — раздаётся короткое шипение в трубке. — Она упала и ударилась об дверцу шкафчика. У неё очень слабое здоровье. * * *— Ну же, Мивако-тян, не делай настолько кислое лицо, — говорит мне приёмная мать, когда я ненадолго навещаю их в храме. — Когда ты хмурая, то на твоём лице видны все морщинки. Она старается быть вежливой и доброй со мной — старается вести себя как настоящая мать, но, всё равно, в каждом её слове, в каждом действии и даже в каждом взгляде видна фальшь. Она лишь притворялась, что была рада меня видеть и что действительно обо мне беспокоиться. Ей навязали эту роль, а я — мусор, за которым она должны была быть в ответе, воспитывать с нуля и учить манерам. Тем не менее, я улыбаюсь после её просьбы, стараясь сделать улыбку как можно более естественной. — Хорошо. Просто, раз уж я буду находиться на кладбище своего отца в честь годовщины его смерти, то и вид у меня должен быть более подобающий. — Хорошо, только не делай в будущем этот вид постоянным. Ладно?Я киваю в ответ, хотя прекрасно знаю, что буду продолжать ходить с ?кислым лицом? и ?хмурым видом?. Я не буду носить ту маску, которую ношу здесь, у себя дома. Мой дом — это единственное место, где мы можем хотя бы пытаться быть честными с собой. На кладбище, когда я пришла туда, было несколько людей, которым на вид было уже очень много лет. Они озадаченно смотрели на меня и начали перешёптываться. Ближе всех к могиле стоял самый молодой из них. На вид ему было где-то шестьдесят лет. Он был с большим горбом на спине и с большим количеством морщин. Кожа свисала с почти развалившегося скелета. Когда я подошла поближе, то он посмотрел на меня и, испугавшись, отошёл назад. — Юри-тян? — спросил он. От этого имени мне стало не по себе. Ноги подкосились, глаза бегали в разные стороны. Я сразу поняла, кто именно это был. Только один человек всё ещё знал моё настоящее имя. — Не думал, что смогу тебя тут увидеть. Если бы он не назвал меня по имени, мне бы и в голову не пришло, что это мой брат. От него не осталось ничего! Старики уставились на нас, отчего мне стало немного неловко. — Что ты здесь делаешь? — спрашиваю я.— Сегодня годовщина его смерти и я решил, наконец, проведать его, — он опустил взгляд и увидел букет лилий. — Ты хочешь специально позлить его душу? Он ведь терпеть не может лилии. — Я мало с ним общалась, в отличие от тебя и, поэтому, не знаю его вкусы. Положив букет на надгробие и сев на колени, я складываю ладони вместе, чтобы хотя бы сделать вид, что решила помолиться за него. — Как твои дела? — внезапно спросил он. — Тебе и вправду интересно?— Мы ведь не виделись больше сорока лет. Всё же, хоть что-нибудь узнать то хочется. — Нормально. Ничего примечательного в моей жизни нет: у меня обычная семья, я живу обычной жизнью и вполне всем довольна. А что насчёт тебя?— Лучше не спрашивай. — Не хочешь говорить? Хорошо... Притворяясь, что молюсь за покойного отца, мне всеми силами хотелось, чтобы он не продолжал разговор, и я смогла спокойно уехать отсюда. — Может быть, прогуляемся? Нет. Он использует мою вежливость. Если ты ведёшь себя вежливо с человеком — он начинает наглеть и использовать тебя. Не найдя никакого аргумента, я соглашаюсь. — Что произошло после того, как я сбежал? — неловко спросил он.В отличие от меня, он постоянно ёрзал на одном месте, неловко отводил взгляд, когда наши взгляды пересекались, и постоянно двигал руками. — Мог бы хотя бы попытаться скрыть то, что тебе некомфортно находится рядом со мной, — спокойно сказала я, когда его подобные действия начали действовать мне на нервы. Всё же, мне удалось скрыть злобу. — Мне не некомфортно...просто.....мы с тобой вот так внезапно встретились и я....— Всё понятно. После того, как ты сбежал, мать издевалась надо мной, вырезая различные надписи на моём теле. Если бы я не устроила истерику, когда к нам в гости зашла семья Мурой, то я бы и умерла там, в ванной от гнилых ран. Если ты хотел услышать нечто другое от меня, то извини, что разочаровала тебя. — Нет....я... Я в принципе ожидал нечто подобное, но иногда лучше бы ожидания останутся ожиданиями. — Но теперь это не ожидание. Он молчал. Была пауза размером с пропасть, во время которой мне захотелось развернуться и уйти. — Юри-тян, прости меня. Я действительно поступил очень подло в тот момент, оставив тебя вместе с ней. Я очень сожалею об этом..... — его речь вывела меня немного из колеи. В его речи не было никакой искренности, она была пропитана ложью. Мне стало очень плохо: глаза перестали различать мелкие объекты, к горлу поступила желчь, что была на вкус отвратительной и горькой, сердце начало биться так сильно, что вены и артерии начали пульсировать. Ложь. Ложь. Ложь. — Нет, — говорю я. Мне не хватило сил сдержаться, и пришлось выплюнуть всю желчь, что заполнила рот. — Что? — удивлённо переспросил он, смотря на меня непонимающим взглядом. Он точно ожидал от меня другого ответа. — Но....разве ты до сих пор злишься на меня?— Да. Ещё как. А ты о чём думал? Думал, что если попросишь меня, то я прошу тебя просто потому, что уже много лет прошло? Ты очень сильно ошибаешься. Тебя и всю твою семейку я никогда не прощу. — Ясно, значит, ты, таким образом, хочешь подгадить мне жизнь, чтобы я умер с чувством вины? Не переживай, я и так сполна испортил себе жизнь, и ты никаким образом не сможешь сделать её ещё хуже. — Это ты мне вызов бросаешь?.......зачем я вообще завела этот разговор... — проворчала я сама себе, закрыв глаза руками. — Не надо было мне соглашаться на его приглашение ехать сюда. — Да ты и не смогла бы отказаться, — заметил он со злобой. Видимо, мой отказ испортил ему вечер. — Тебя с самого рождения учили потакать всем и вся. Это не твоя привычка или традиция — это дрессировка. Повод всегда держать тебя. Подобные семьи, где ребёнок — наследник, разработали такую систему, чтобы сделать из нас рабов, не умеющих осознавать это и думать. Очнись, Юри-тян. От его слов адреналин начал путешествовать по моему организму. Хотелось сжать руку в кулак и, несмотря на боль, ударить по его лицу. — Нет никакой Юри Ямамура! Она умерла!! — закричала я, не выдержав всей его тирады. — Я не Юри, а Мивако и моя фамилия не Ямамура, а Мурой! Хотелось сказать много чего ещё, но мне не хватило бы тогда сил просто взять и уйти. Вместо этого, после последней фразы, я попрощалась с ним и гордо ушла с кладбища, тяжело дыша. — Чувствую, что всё прошло не очень гладко, — сказал монах, когда я села в машину и попросила ехать.— Лучше не спрашивайте. Пей таблетки. Пей таблетки. Пей таблетки. Впервые мой язык почувствовал их горечь, а вода, как никогда до этого, была на вкус мерзкой. Желчь слегка разъела мне рот и горло. По лицу тёк пот. Было слишком тяжело дышать. Сердце ныло так, будто в него тыкали длинными иголками. — Может быть, вас отвезти в больницу? — спросил он, увидев мой болезненный вид.— Нет. Просто откройте окно, и мне станет легче. У меня поднялась температура — 38°С. Придётся выпить ещё и жаропонижающие таблетки. Почти весь путь я либо спала, либо находилась в сонном состоянии, не понимая, сколько уже еду. Мне хотелось попросить этого человека остановиться вокруг круглосуточного магазина, чтобы купить там, хотя бы, несколько шоколадных кексов, чтобы обрадовать Сейшина или Эсист. Но я не могу это сказать — я слишком слаба, чтобы проснуться и найти в себе силы сказать это. Вечер. 21:34. Приехав домой, я поблагодарила его за всё, после чего зашла в дом и направилась на кухню. Я состою из таблеток. Они нужны мне. Я взорвусь, как фейерверк, если не буду их пить, открою всю свою гнилую сущность и покажу её всем. Зайдя в комнату Сейшина, я обнаружила его за написанием книги. Теперь он уже взрослый мужчина: его плечи стали шире, глупая, постоянно закрученная вверх чёлка отросла, и он теперь заправлял её за ухо, он стал выше, а тело более мускулистым.— Ты поздно приехала. — До этого кладбища ехать слишком долго, поэтому я так поздно приехала. — Как всё прошло? — спросил он, не отрывая взгляда от рукописи. Я долгое время молча смотрела на него. Всегда скрывала от него любую информацию о собственной семье и не позволяла даже приёмным родителям видеть его часто. Но он всё равно узнал об этом и даже узнал моё настоящее имя.....вот только ни к чему это хорошему не привело. — Плохо. Там оказался мой брат, и мы с ним поссорились. У меня чуть не случилась там истерика, — он отвлёкся от бумаги. Меня опять начало трясти. — Но не переживай, — говорю я, отмахиваясь рукой. — Сейчас я пойду в спальню, засну и всё забуду. — У тебя жар, — сказал он, прикоснувшись рукой к моему лбу. — Я знаю. Я уже выпила таблетки. — Ты не должна изматывать себя. У тебя слишком много болезней — побереги себя. Зачем ты вообще туда поехала?Он беспокоится за меня. Даже сейчас, когда я постепенно становлюсь развалиной. — Не знаю. Мне говорили, что я должна туда поехать, и я сделала это. Пододвинувшись к нему поближе, я наклонилась и положила одну руку на его плечо, а вторую прижала к его мягкой и гладкой щеке. Его глаза были точными копиями моих глаз. Его мягкие губы манили к себе. Его сильные руки нежно сжимали мои собственные. — С тобой точно всё в порядке?Он говорил шёпотом, будто боясь того, что Эсист в эту же секунду войдёт в комнату. Сейшин будто читал мои мысли. Моя вторая плоть, моя кровь, мои кости, что будут жить и после меня — всё это больше не моё! Нервы головного мозга рвутся! Понятия времени и пространства исчезли. Таблетки, недавняя встреча с братом и мои болезни сводят меня с ума. Кажется, если я не отпущу его, то умру. Я хотела его поцеловать, всё тело требовало это. Моя голова уже наклонилась поближе к его лицу, как вдруг....некая невидимая рука включила нужные извилины в моём мозге. — Прости, у меня температура и мне нужно идти спать, — говорю я, поцеловав его в лоб и, поднявшись, пошла в свою комнату. У него уже есть человек, который может его поцеловать. Разделить с ним одиночество. И этот человек определённо не я. Даже если я ненавижу её за это — с этим ничего нельзя уже поделать. Но, она недостаточно самостоятельна, чтобы полностью заменить меня. Она ещё юная и ей ещё много чего нужно постичь в жизни. Пока что, я должна учить её и быть для неё идеалом, с которого она должна будет брать пример. Ночь. 23:56. Эсист и Сейшин уже легли спать. Я сидела на кухне в полной темноте и в полном одиночестве. Внутри моего пустого желудка находились четыре таблетки с литром воды. Мысли в голове лились одна за другой. От огромного их количества можно было сойти с ума. Я всё ещё разумом нахожусь на этой самой встрече с братом. Ублюдок!! Я бы многое тебя сказала; в подробностях описала бы каждый день, прожитый вместе с ней; рассказала, что о тебе думаю!! Ты зажил обычной и прелестной жизнью, а меня оставил! Но тебе было и этого мало, и ты решил прощения у меня попросить....ни за что....ни после твоего обещания, ни после того, что ты бросил меня.....ни после.....ни после...Хватит, говорю я сама себе, я живу ради ненависти к своей семьи или же ради чего-то другого, спрашиваю я саму себя, но, разумеется, мне не хочется отвечать на этот вопрос, поскольку это бессмысленная трата времени на то, чтобы понять себя саму. Прижав одну руку к своему лбу, а вторую к животу, я чувствую, что моя кожа всё ещё слишком горячая, хоть масло растопляй на ней. Идя в свою комнату, которая находилась в конце коридора, состоящего из множества однотипным комнат, я внезапно слышу стоны, еле слышный скрип матраса и то, как влажная кожа шлёпается об точную такую же кожу. Сначала я даже не поняла, что это вообще было, но потом, вспомнив, что здесь рядом находится комната Сейшина, я тут же понимаю, что сейчас происходит. ?Ах…...мммм!.....хааа......ах....мх....скрип....чавк.....ах.....ах!!.......ммммхх......скрип.....чавк.....? — эта симфония не была слишком громкой, подобно оркестру, но я не могла не слышать её.Меня охватила дрожь. Даже когда я обняла саму себя, пристроив руки у локтей, дрожь не успокоилась. Сейчас, в нескольких метрах от меня, мой сын, Сейшин, совокупляется с Эсист. Я ничуть этому не удивлена, но всё равно чувствую себя странно. Чуть ниже живота начали раздаваться болевые спазмы. Прислонившись к тонкой стенке их комнаты головой, я слегка улыбаюсь и еле сдерживаю от смеха, боясь нарушить их акт удовольствий. Я сливаюсь с этой стенки и будто бы вижу их, словно стенка стала такой же прозрачной, как стекло. Ну же, говорю я ему, притворившись его воображаемым богом, начни двигаться быстрее, чтобы она стонала как можно громче, заставь её умолять тебя остановиться и, наконец, оставь по всему её телу засосы и синяки. Не знаю, почему я об этом подумала. Наверное, на меня таким странным образом подействовали таблетки. Сделав несколько глубоких вздохов, я успокоилась и направилась в свою комнату. * * *Поднимаясь по бесконечной лестнице, моё пятидесятилетнее тело начинает показывать все свои недостатки. Как мышцы начинают сводить, как лёгкие не успевают увеличиваться и уменьшаться, как сердце медленно умирает из-за большой работы. ?Маме было столько же лет, когда она умерла...скоро и твой черёд...?У меня нет сейчас сил слушать это. Ещё чуть-чуть и меня вывернет наизнанку, и я умру прямо здесь. Двенадцать ступенек вверх, потом четыре шага влево и вновь двенадцать ступенек вверх. Вся одежда пропиталась потом. Пот смазывал глаза и лез в рот. Кожа стала настолько солёной, что, прикоснувшись к щеке или подбородку языком, его тут же начало разъедать. Я уже не видела, куда иду и иду ли вообще: ноги сами шли, прекрасно понимая, что в дальнейшем структура лестницы не изменится. * * *Вокруг меня замкнутое и маленькое пространство. У меня нет тела — только глаза. Глаза, которые бешено бегают по сторонам в поисках выхода. Пространство не имеет запаха и воздуха. Пространство представляет собой гладкую и липкую поверхность, через которую шли чёрные, обрывистые линии. Оно медленно, почти незаметно сужалось, а затем резко разжималось. Мне становится плохо. Боязнь замкнутого пространства начинает усиливаться. Хочется выбраться, но не видно ни начала, ни конца. ?Кто-нибудь, вытащите меня!!!!?* * *Скоро лестница должна закончиться. Я умираю. Где надежды на то, что лестница закончится? — Мама, быстрее! — слышу я голос Сейшина где-то.....везде....он будто был эхом внутри моей головы. Мышцы....они сожрали весь тот жир, что изредка откладывался в моём теле. Теперь, если меня раздеть и осмотреть со всех сторон, то видны будут все рёбра и позвонки, что будут горбами идти по коже. Я останавливаюсь и падаю на пол. Мышцы начинают есть сами себя, откусывая от своей плоти по маленькому кусочку. Я посмотрела вверх и поняла, что не приблизилась к концу ни на метр. Отчаяние сковывает. Какой смысл идти вверх, если конца не будет? Все тогда цели бессмысленны! Внезапно меня рвёт, и изо рта вываливаются кишки. Розовые, тонкие и блестящие. Я не могу дышать! Они полностью перекрыли мне доступ к кислороду, и у меня нет возможности их убрать обратно. В отчаянии я начинаю их вытаскивать и разрывать с кровью. Я блюю, Я испражняюсь, Я мочусь,Я задыхаюсь,Я умираю.* * *Я уже успела умереть, но мне всё ещё не удаётся проснуться. Время 7:20. Ещё десять минут кошмара. Я внутри своей матери, внутри её матки. Хочется пнуть, что есть силы, чтобы ей стало больно, но я не более чем призрак, который может только видеть и слышать. Меня окружают тонкие вены, проходящие по всем стенкам матки, словно молнии в небе. Вокруг меня была жидкость, поэтому чувство страха, что я могу задохнуться в ней, не покидало меня. Внезапно в матку начали вонзаться иглы — тонкие и донельзя острые. Даже если слегка провести их остриём по коже, то оно соскребёт небольшое количество самого верхнего слоя. Они втыкались и протыкали моё тело насквозь. Их было очень много, так много, что нельзя было даже понять, где именно была игла, а где стенка матки. Жидкость внутри меняет свой цвет с мутного жёлтого на ярко-красный, но, из-за большого количества иголок, проткнувших матку, даже нельзя было этого понять. Эта информация просто отразилась в моей голове. Воды отходят. Впервые я вижу свет в этой неприглядный тьме, который изливает из какой-то дыры. Вся жидкость начинает туда вытекать, но я остаюсь внутри. Иголки держат меня в своих оковах и не дают пошевелить даже маленьким, ещё толком не сформировавшимся пальцем ноги! Только сейчас я понимаю, что эти околоплодные воды были моим воздухом, где я могла нормально существовать и сейчас, когда они ушли, мне нечем дышать. Моя кожа начинает скукоживаться, будто фрукт, из которого высосали всю жидкость, оставив только фруктовое пюре и кожицу. Сама я засыхаю и начинаю задыхаться. 7:30. Утро. Мне не нужен больше будильник, чтобы просыпаться в это время: мой организм делает это за меня (никогда я не просыпаюсь в 7:31 или 7:29). Привожу себя в порядок, расчёсываю волосы, умываю лицо, мажу руки и лица специальными кремами, чтобы кожа не шелушилась........Произошло небольшое происшествие, о котором я узнала через неделю после своего визита на могилу отца — та самая Эсист, которую я вскользь упоминала, забеременела. Как я поняла, по словам Сейшина, Эсист сама предложила заняться сексом без презерватива и настаивала на том, чтобы он на протяжении недели кончал в неё, как сумасшедший. Несмотря на то, что он много раз говорил, что, хоть эта беременность и незапланированная, он всё равно готов принять за неё ответственность. Но перед этим он, разумеется, серьёзно поговорил с Эсист по этому поводу, предложив самым первым делом сделать аборт, на что она отказалась. Оба казались такими рассудительным в этой ситуации, в то время как я чувствовала, что мой сын был растерян в этой ситуации. Какой из него отец!?!? Что он может этому ребёнку вообще дать?! Он станет даже ещё более ужасным отцом, чем его собственный отец. Этот ребёнок будет несчастлив, как и я, как и Сейшин, как и Шиммей, как и Эсист. Я не могла позволить этому случиться — не в этой деревне и не в этой семье! Поэтому, хоть это и было подлым поступком с моей стороны, но я попросила у своей приёмной матери достать мне травы, которые вызовут сокращение матки, вследствие чего, у Эсист случиться выкидыш. Разумеется, я ничего не уточняла в разговоре — просто сказала дать мне травы, что они и сделали. Я убийца ребёнка, спусковой крючок его/её смерти. Что Эсист планировала насчёт ребёнка, я вообще понять не могу. Аборт она отказалась делать, а когда я предложила ей отвар, то попросила отложить процесс на неделю. Видимо, у них с Сейшином были какие-то слишком разные взгляды на всю эту ситуацию с ребёнком в целом. Что было потом, когда она послушно выпила отвар спустя неделю, я уже не помнила. Передо мной на кухне была уже не Эсист и даже не человек, похожий на неё. Это было существо, принявшее облик Эсист. Его выдавали глаза — чёрные, словно уголь, а края зрачка и радужки были пурпурного света и словно светились в темноте. Причём на долю секунды мне показалось, что это нечто даже не имело и близко человеческих черт. Оно было похожее на огромное, длинное и мерзкое насекомое, что заполняло своим телом всю комнату. — Ты кто? — спросила я. — Вернее, что ты такое?([Как грубо называть меня ?что?. Я — Содом. Я — новое божество этого мира. Ещё чуть-чуть и эта [Бездна] разрушиться])Я не понимала ничего вокруг, что происходит вокруг меня. Стараясь хоть как-нибудь объяснить всё это у себя в голове, я тут же сдаюсь. — [Бездна]? О чём ты говоришь?([Ах да, вы же ничего не знаете. Дайте, я немного вас проинформирую])Оно махнуло тонкой рукой, которая в сию же секунду превратилась в огромное количество длинных когтей, самый длинный один из которых полностью вошёл в центр моего лба. Чувство, как нечто копошится в моих мозгах, настолько неприятное и отвратительное, что нельзя подобрать ни одного подходящего слова, которое бы точно описали это чувство. Представьте, что головная боль и тошнота соединились в одной очень сильное чувство, от которого хочется схватить нож и самолично отрезать им голову. Я не могла пошевелиться ни единым своим мускулом. Я вижу себя — очень много ?себя?. Копия, потом снова копия, ещё одна копия, а вслед за ней ещё пара копий. Все они умирают разными способами от рук разных людей. Кого-то забили насмерть всевозможными орудиями, кому-то вбили кол в грудь, кто-то сгорел или задохнулся при пожаре, некоторых застрелила Эсист. Среди них были даже и самоубийцы. Внезапно, в моей голове что-то щёлкнуло, после чего всё встало на свои места. Я всё внезапно вспомнила. Все сознания остальных Мивако, которые уже давно умерли, слились в единую биомассу, и я также вошла в неё. Я умирала раз за разом по непонятным причинам. Меня убивали и мучили по подозрениям в некоем предательстве — будто бы я держу в храме своего сына с некими ?шики?. В одной смерти со мной погибла и Эсист. Всё всегда было одним и тем же: те же декорации, те же люди, те же слова и реплики. Единственное, что постоянно менялось — это Эсист. ([Теперь вы поняли, что такое цикл [Бездн]? Эсист старалась спасти вас и Сейшина от жестокой участи быть убитыми, но, в итоге, поняла, что это невозможно. Богу, который управлял этим миром до меня, нужны были её страдания, ибо это и есть его пища. Всё, что Эсист хотела — наконец обрести покой и выбраться отсюда. Бога больше нет, как и Дьявола. Нет Рая, нет Ада, нет ангелов и демонов, нет жизни после смерти. Нет ни-че-го])— Понятно, — говорю я, обняв себя за плечи. От всей этой информации у меня замерло сердце. — Так, что ты тут теперь делаешь? Зачем тебе пребывать здесь? У тебя ведь теперь власть, с которой не сравниться ни одна мировая. ([Мне она не нужна. У меня, а точнее у Эсист, абсолютно другие цели. Теперь у ?нас? нет никаких ограничений ни перед чем. Мы можем видеть абсолютно любого человека наизнанку, менять реальность под себя, уничтожать то, что не может сделать обычный человек и создавать то, что было когда-то разрушено. Я видел вашу жизнь, Мивако. А Эсист помнит вашу просьбу и ваши желания])— Мои желания? Мою просьбу?([Вы попросили Эсист уничтожить Бога, разве не помните?Нет, я тут же вспоминаю этот момент. Просто смертей было так много, что сразу и не вспомнишь, что происходило перед каждой смертью. ([А ещё вы говорили, что хотите умереть, и что вам уже всё осточертело. Каждая ваша мысль, которая только может родиться в ту или иную секунду пропитана либо ненавистью ко всему, включая и вашу настоящую семью. Либо она пропитана суицидальным настроением и депрессивным расстройством. Всё это довольно грустно, правда?])— Правда. Так значит, что и этот мир скоро исчезнет, да?([Не совсем. Он разрушиться наполовину, но продолжит существовать ровно до тех пор, пока буду существовать и я. А я буду существовать до тех пор, пока не достигну всех целей Эсист. Мивако, я могу осуществить ваше желание, если вы только согласитесь. Я могу сделать так, что ваше существование в физической форме закончиться раз и навсегда. Вы не попадёте в Рай или Ад, поскольку их уже и нет вовсе, а просто уйдёте в небытие и навсегда исчезнете])— Я пока что не могу. Что будет с Сейшином, когда меня не станет? Эсист, как я понимаю, теперь нет. Теперь у него никого не останется. Я не хочу, чтобы он сломался и покончил жизнь самоубийством. ([Это моя самая последняя миссия в этом мире. Именно ради этого я и был создан Эсист, именно ради этого мы уничтожили весь загробный мир. Мы хотим залезть в мозги Сейшина и исследовать его настолько глубоко, насколько не исследовал даже он сам. Я могу не уничтожать вашу душу и разум сразу, а лишь уничтожу физическую оболочку, если вы этого хотите. Мивако, пока у Сейшина всё хорошо, он не будет пытаться разобраться в своих проблемах и пытаться решить их])Я молчу. Он также молчит. Мне нечего ему сказать. Это настолько спонтанно, что я неосознанно начинаю себя щипать, будто это всего лишь очередной сон. Но пробуждение не наступает. Это взаправду. ([Вы не сможете ему помочь, ровно так же, как и он вам. Если Сейшин пересмотрит свои взгляды на жизнь, то у него будет шанс начать новую. Вы не должны переживать за него — его душа и разум в надёжных лапах. То, что он держит вас тут, заставляет вас страдать ещё больше, не так ли? Вы даже ненавидите его в какой-то мере не только за это, но и за то, что он творил с вами. Мы видели весь ваш разум насквозь и слышали каждую мысль, так что врать нам и говорить, что это неправда — бессмысленно. Разве вы не хотите, чтобы все были счастливы?])Я всё равно продолжаю молчать. Внутри всё разворачивается наизнанку. Все стороны разрывают меня на части. Я действительно смогу навсегда исчезнуть из этого мира, спрашиваю я. ([Разумеется. Зачем мне вас обманывать. Я же не Бог какой-нибудь. Ничего не буду от вас утаивать])И я не буду ничего чувствовать, в голове не будет ни единой мысли и восстановить мою личность заново уже будет невозможно, спрашиваю я уже более уверенным голосом. Я становлюсь всё более уверенной в собственном выборе. Даже дрожь, которая сковала меня с самых первых секунд встречи с этим Содомом, наконец, прошла. ([Не сразу. Вы будете наблюдать за Сейшином и тем, что я буду с ним делать. Как только вы сможете убедиться, что с ним всё будет в порядке, что он достаточно силён, чтобы продолжать жить и что он теперь будет честным с собой — вы тут же навсегда растворитесь. Я могу даже поклясться на крови, если вы захотите])Он улыбнулся. На его лице появилась настолько широкая улыбка, что я могла видеть дёсны, которые находились за всеми зубами. Его растянутые донельзя губы побледнели, и был виден каждый кровеносный сосуд, проходящий по ним. — Нет, не нужны мне эти ваши обещания. Странно слышать от тебя о них, поскольку ты определённо знал, что я их терпеть не могу. ([Отличить обещания от планов на будущее не всегда просто. Я говорил свой план на будущее, касательный именно вас. Насчёт Сейшина у нас уже другой план, в котором вас уже нет. Не переживайте, Эсист не даст мне обмануть вас])Я на какое-то время расслабляюсь. От мысли, что это, наконец, может случиться, — что эта деревня, которая нас уничтожает, наконец, исчезнет, и все мы получим тот конец, который всегда хотели — моё сердце начинает биться сильнее. Чувствую себя так, будто стою на краю обрыва, или будто прикасаюсь дулом пистолета к своему виску, или касаюсь коленками пола с верёвкой на шее. Всё это я помню, через всё это я уже проходила. Если продолжу бездействовать, то всё останется на своих местах, и я точно будут сожалеть о том, что не воспользовалась случаем. ([Неплохой настрой, Мивако, хотя всё равно ничто не останется на своих местах. Ну так что? Вы согласны?])— Содом, я согласна отдать свои разум и душу на твоё попечительство. Коготь вышел изо лба, и на его конце был шарик пурпурного цвета, который ярко светился. Мой разум сразу же перенёсся в этот шарик, и теперь я всё видела именно с его позиции. Моё тело упало с громким звуком. Я увидела, что нечто отгрызло мне голову и начало медленно пожирать тело. Это нечто было как раз тем чудищем, которого я на долю секунды увидела на месте Содома, как только его встретила. Мой разум, соединённый с душой, начал медленно растворяться. Я видела людей. Все они были мне знакомыми. Мама, папа, брат, мать, отец, Шиммей, Эсист, Сейшин и другие. Все они приветствовали меня. Моя нынешняя семья махала руками и улыбалась мне, семья Шиммея же просто слегка наклонили голову в знак уважения и приветствия, моя родная семья никак не отреагировала и продолжила стоять и ничего не делать. — Добро пожаловать домой, — сказали они.