Перерождение (1/1)

Осиновый лес окружал со всех сторон заброшенную церковь, что находилась на небольшой поляне, трава которой была почти по пояс. Здание по форме было чем-то похоже на церковь, но имело много отличительных чёрт в построении. Доски, из которых состояла крыша, прогнили, а некоторые обвалились, создав в ней огромную дыру, дверь отсутствовала, в стенах были сквозные трещины. Внутри были видны многочисленные скамейки, на одной из которых сидел человек. Мужчина смотрел в пустоту, лишь иногда поворачивая голову в сторону и пожимая плечами. Витражи с мучениками покрывали стены по всей церкви. Яркая стеклянная мозаика была покрыта огромным слоем пыли и следами от капель дождя. Услышав, как по сухой траве кто-то медленно идёт, он повернулся к выходу. Тонкая и бледная человеческая фигура в порванной одежде стояла у выхода, смотря куда-то в пустоту. Присмотревшись внимательнее, он понял, что это была девушка, довольно молодая. Кожа была такой, будто вообще ни разу не видела солнечного света и была такой прозрачной, что даже с дальнего расстояния он мог видеть её чёрные вены. Нижняя губа была разбита, а по тем частям тела, которые не были скрыты за одеждой, были синяки, ссадины и порезы. Ноги и руки были такими тонкими и длинными, что, казалось, они могли треснуть от любого касания, как сухие ветки. Одежда свисала с неё мешками. Футболка полностью не прикрывала плеч, а шорты сползали вниз, из-за чего он мог видеть тонкую белую полоску её нижнего белья. Встретившись с ней взглядами, она начала отступать назад, после чего упала на землю и перестала двигаться. По её телу сразу же начали бегать сороконожки и жуки. Мужчина резко встал со скамейки и подбежал к ней. Её грудь быстро поднималась и опускалась. Она из последних сил старалась снабжать лёгкие кислородом. Положив её на одну из лавочек, он привёл девушку в чувства, делая нажатия на грудную клетку и искусственное дыхание. Когда она открыла глаза, то увидела, как тёмные глаза с оливковым оттенком испуганно смотрели на неё сквозь стекло треугольно-образных очков. Она рассматривала его лицо, не понимая, что происходит. Его кожа была бледной, а под глазами были мешки, будто бы он страдал от недостатка сна. При этом кожа была странного розоватого оттенка, как яблоко, мякоть которого впитала в себя красители. Когда он приблизился к ней, она почувствовала горький запах трав. Тех самых трав, которые жгут в качестве тех или иных ритуалов. Кедр, осина, можжевельник ....— Человек.... — наконец, сумев раздвинуть губы, сказала она.Услышав её голос, он убрал пальцы с век и отстранился от неё. — Как ты себя чувствуешь? — спросил он. — Тебя отвести в больницу?Его голос звучал как дьявольский шёпот, привлекающий тебя ласковыми словами. Он был нежным и одновременно пугающим. Впиваясь в память, он уже не мог покинуть чертоги разума.— Я всё ещё.....жив...— С тобой всё хорошо? — повторил он свой вопрос. — Нет. Мне очень...очень плохо...я бродил по этому лесу...около двух часов....Её голос звучал грубо, совсем не как у девушки. Слишком низкий тон для женского голоса, но не достаточно для тональности мужского. — Ты заблудилась? Скажи, откуда ты. Я могу отвести тебя домой и позвонить твоим родителям. Когда он говорил дольше нескольких секунд, она также разобрала шёпот, хотя этот эффект был из-за того, что он, будто, говорил воздухом. Обычно люди набирают воздух в лёгкие, и только потом говорят до тех пор, пока он не закончиться; этот мужчина, будто бы, вдыхал воздух сразу во время разговора — дышал и говорил одновременно.— Они не ответят, — издав лёгкий смешок, сказала девушка. — А что насчёт других родственников?— Я ни одного не знаю, — она смотрел на него, и на то, как он заправил прядь волос, что постоянно лезла на лицо, за ухо. — Моя душа куда-то не туда забрела. Почему я не расплавился?Она внимательно изучала каждую деталь своего собеседника. Начиная от тонких и прямых пальцев, заканчивая аккуратно уложенными белыми волосами слегка сероватого оттенка. Когда их взгляды встретились, до неё дошло, что он также изучал её.— Расплавился? — переспросил он.— Почему? Разве за пределами моего села что-то было? Это невозможно.....моя вера пошатнулась....я всю жизнь верил, что если попаду за границы села, то исчезну. Я надеялся, что расплавлюсь!! НАДЕЯЛСЯ!! — она перешла на крик, после чего схватилась за голову и уронила её на грудь. Сейчас, из-за различных травм и усталости, её голос также был сиплым и хриплым, отчего каждое слово, будто резало её лёгкие изнутри.— Так значит, тебе некуда больше идти? — спросил он. — Если тебе некуда идти, то можешь остаться на ночь у нас в храме. Уверен, моя семья будет не против.— Не слишком ли милостиво с вашей стороны? Нет, спасибо...— Тебе явно не помещает отдых. К тому же, тут бродят дикие голодные собаки. — Как будто это самое страшное, что может со мной произойти. Что плохого в том, чтобы меня съели?— Почему тебе всё равно? — он сложил руки вместе на коленях, будто поняв, что если он хочет ей помочь, то ему придётся долго ждать.— Я не хочу. Я просто не хочу....— Это не ответ....по крайней мере, слишком мало для ответа. Ты рада смерти?— Смерти? Я не знаю, что это такое....Подобные слова ввели его в ступор, но, через какое-то мгновение, он взял себя в руки и продолжил.— Что ты тут делаешь? Ты точно не местная, но до соседней деревни слишком далеко, чтобы пешком прийти сюда. — Не знаю. Я так испугался, когда проснулся в автобусе в абсолютно другом месте, что выбежал оттуда. Раны давали о себе знать. Её же тело сжимало её и сковывало с такой силой, что вот-вот кровь должна была вытечь из ушей, а глаза лопнуть. Чем дольше она здесь находился, тем сильнее стены здания сужались вокруг её. Все эти фрески с гротескным изображением страданий людей и животных. Все эти сквозные трещины, отчего казалось, что здание вот-вот рухнет, как карточный дом. От всего кружилась голова. Мозг превращался в кашу; чёткие очертания окружающих её вещей исчезали.— Тебе нехорошо. Будет лучше, если ты....— Почему ВЫ не можете просто уйти? Простое правило ?не бросать человека в беде, если больше некому?? — Возможно. А ты бы как поступила на моём месте? Ты встречаешь в лесу, где обитают дикие собаки, человека, который выглядит очень усталым и измученным. Твои действия?Она недовольно поморщилась. Ответить ?пошёл бы по своим делам дальше? было невозможно. Она понимала, что ни один человек, насколько бы он не был подлым в душе, не ответил бы таким ответом. — Ваша взяла. Так значит....вы не оставите меня в покое.... — последние слова она прошептала, после чего закатила глаза и упала со скамейки, врезавшись лицом в деревянный пол. — Ты сама сюда пришла. Ты пришла по тем тропинкам, которые я много лет протаптывал? — спокойной спросил он, сев рядом с ней на коленки. — Будь тебе всё равно на свою жизнь, ты бы не стала идти по ним, а просто упала где-нибудь и продолжала лежать. Девушка молча лежала на гнилых досках, слушая его голос. Она медленно начинала терять сознание. Повернувшись лицом к верху, она увидела светлое голубое небо. Теперь она прислушалась к звукам. Было слышно, как птица поёт свою песнь, как машина громко гудит, ездя по шоссе, как цикады мешают людям спать. — До моего дома не очень далеко идти. Если тебе тяжело идти самостоятельно, я могу помочь тебе, — он встал с пола и протянул ей свою руку.— Я хочу узнать имя того, с кем разговариваю. — Сейшин Мурой. А твоё имя?— Никак.... — сухо ответила она, взяв его за руку. Рука была тёплой и приятной на ощупь. Кожа была мягкой и, казалось, что эти руки даже толком ничего не касались. Каждый палец соединялся с её пальцем и дарил ему своё тепло. Почувствовав себя странно, она дёрнула руку, будто прикоснулась к горячему металлу. — Вообще нет имени? — спросил Сейшин. Она кивнула, смотря в пол. Девушка шевелила пальцами той руки, которой несколько секунд держала его руку. Кожа будто впитала в себя частички его тепла. — Тогда....как насчёт.... — он задумался, смотря на неё. — ...Эсист?Девушка какое-то время обдумала это предложение, после чего сказала:— Весьма неплохое имя....мне нравится.....Эсист...Эсист....Она продолжала повторять это имя, растягивая каждую букву ?С?. После этого он отвёл её в храм, пройдя не по парадной лестнице, а по скрытому пути, по которому могли идти только монахи, вроде него. Храм был огромных размеров. Страшно было представить, сколько всего людей могло в нём спокойно жить — Эсист могла предположить, что половина планеты определённо могла! Однако она ничего не стала говорить по этому поводу, боясь показаться глупой. Он был очень стар — было видно, что ремонт ему явно не помешает. Трещины на стенах....следы от свежей штукатурки, которые сильно выделялись на фоне всей остальной стены... Эсист не успела запомнить другие детали, поскольку Сейшин не давал ей и повода остановиться и более внимательно рассмотреть его.— Мама! — позвал он, заходя внутрь храма. Внутри всё было одинаковым и пустым. Длинные коридоры, которые ведут в бесконечность, двери, которые, казалось, были сделаны из самой тонкой бумаги, шершавый пол и сильное эхо. Его слово разносилось по всему храму и ещё долгое время бродило по нему, словно призрак. — Подойди, пожалуйста! — он снял обувь и, поставив её на специальную полочку, повернулся к ней, тихо сказав. — Разувайся, не бойся. К ним через какое-то время пришла женщина средних лет, которая, судя по всему, была матерью Сейшина. Это было видно по схожим чертам лица и разрезу глаз, которые были одинаковыми, как две капли воды. Она выглядела как ходячий труп, что совсем недавно был человеком. При этом она выглядела слишком молодо для своего возраста. По крайней мере, морщины не были заметны с первого раза, пока Эсист не начала приглядываться. Её тёмные коричневые волосы были слегка растрёпаны и по длине еле-еле доходили до плеч. На ней был одет белый халат, под которым не было лифчика. Однако, на последнее Эсист было более, чем всё равно — Что случилось? — сонным голосом спросила она, после чего заметила присутствие девушки и добавила. — Кого это ты привёл?Сейшин вкратце рассказал ей всё, что узнал от неё. — Вот оно как...в храме много свободных комнат. — она посмотрела на Эсист, рассматривая её с ног до головы. Что-то в её взгляде было такое...неприятное. Как будто она не просто изучала её, а готова была придраться к самому факту её присутствия здесь. — Можешь выбрать любую.Хоть она и говорила вежливым тоном, в её голосе была нотка презрения, которую она старалась скрыть за каким-то подобием улыбки.— Спасибо, — тихо сказала Эсист, спрятавшись за Сейшина.Он отвёл её в ванную, где попросил раздеться и принять душ.— Я не умею, — спокойно сказала она, сев на край ванны. — Принимать душ? Серьёзно?Она посмотрела на него с таким видом, будто ей не понравилось последнее слово. Тем не менее, она начала раздеваться, после чего стояла напротив него нагишом. — Да, — ответила она, не стесняясь стоять перед ним голой. — Хорошо-хорошо.... Залезай в ванну. Я помою тебе голову, но дальше тебе придётся самой. Её волосы были настолько жирными, что ему пришлось несколько раз промыть ей голову. Липкие, склизкие и мокрые пряди скользили в его пальцах, словно змеи. Иногда Эсист недовольно стонала, когда шампунь попадал ей в глаза. Когда он мыл голову, то всё равно бросал взгляд на её полностью обнажённое тело, в котором его напрягала одна деталь — отсутствие каких-либо волос на теле. Она не умела мыть голову и принимать душ, но при этом, даже если бы он захотел, он не смог бы найти на её теле ни одного, даже лобкового волоска! После этого он показал, как пользоваться губкой и мылом, после чего стремительно удалился. Эсист мылила губку до предела и начинала медленно мыть себя сначала мягкой стороной, а затем жёсткой, стараясь не пропустить ни единого сантиметра. Когда кожа покраснела от продолжительного и сильного шарканья губкой, она смыла всю пену с тела и взяла розовое полотенце, оставленное ей на краю ванны. — Твоя одежда так сильно износилась, что ею только полы можно мыть, — сказал он, когда она вышла из ванной, положив ящик с одеждой на стул. — Можешь пока надевать это.Она взяла самую верхнюю синюю рубашку, давно потерявшую свой яркий цвет.— Чья это одежда? — спросила она, снимая полотенце с тела.— Моя, — увидев, как она посмотрела на него, он тут же добавил. — Я её уже давно не ношу. Не переживай, она чистая. Когда она начала переодеваться, он повернулся к ней спиной. Одежда облепляла её влажное тело. От мокрых волос вниз капали огромные капли воды.— Почему ты говоришь от мужского лица? — внезапно спросил он.— Разве непонятно? Чтобы обесценить свой пол. Я не любил свой пол. Я не любил, когда мой Отец давал мне с порога обязанности из разряда: ?Ты девушка, поэтому иди на кухню и приготовь мне еду!?. Поэтому, я всегда хотел обесценить свой пол или, другими словами, обнулить его. Я был девушкой, но говорил от мужского лица, поэтому мой пол потерял всякий смысл.— Весьма весомый аргумент. Самое необычное оправдание ненависти своего пола, — сказал он, повернувшись к ней.Рубашка, также как и её футболка, висела на ней. Короткие рукава были почти по локоть, а длиной рубашка на ней смотрелась как платье. — Почему у тебя такая кожа...и тело?— Я родился таким. — Ты не могла родиться такой. Ты выглядишь так, будто тебя в заточении держали. — Можно сказать и так. Сейшин внезапно протянул руку к её ключицам. Её кожа была холодной и тонкой, из-за чего он отчётливо чувствовал выпирающую кость. Через секунду она испуганно отошла от него, смотря на руку так, словно он держал в ней нож. — Извини, я не знаю зачем... — начал извиняться он, как Эсист его перебила.— Пожалуйста, не трогайте меня. — её лицо вновь сменилось с испуга на безразличие. — Это заставляет меня чувствовать себя странно.После этого, она внимательно следила за ним, будто боясь, что он вновь решит до неё дотронуться. В проёме появилась та женщина, которую они встретили у входа. Её волосы были уже уложены, глаза не слипались, а вместо пижамы было чёрное кимоно с рисунками цветов. — Для начала нужно обработать раны и синяки. — серьёзно сказала она, достав небольшой чемоданчик из-под чая, в котором были бинты, зелёнка и прочие предметы для оказания первой помощи.Всё время Эсист недовольно морщилась и прикусывала щёку и язык, когда к синякам прикладывали лёд, ссадины и порезы обрабатывали различными средствами, из-за чего кожа, казалось, начинала разлагаться, как под кислотой, и заклеивали пластырями. Когда мать Сейшина увидела порезы на запястьях и внутренней стороне предплечья, которые явно походили на следы от бритвы или ножа, она с подозрением бросила на девушку взгляд, но быстро вернула его обратно и продолжила обрабатывать порезы. К концу всего процесса Эсист выглядела как мумия: на лице, руках и ногах были пластыри, на месте синяков были прикреплены вата, пропитанная мазью и бинты, держащие её, правое предплечье было полностью спрятанным за тонной бинтов. — Тебе не нужно обезболивающее? — спросил её Сейшин, когда она надевала его рубашку обратно. Эсист в ответ покачала головой, чувствуя, что теперь ей некомфортно двигать, в принципе, любой частью тела. Внезапно её живот громко заурчал, заставив её схватиться за него руками. — У вас есть еда? — спросила она, смотря на него исподлобья.— Скоро мама начнёт готовить завтрак. На завтрак был омлет и онигири со свежим огурцом. За столом была мать Сейшина, сам Сейшин и, судя по всему, его отец, который косо посмотрел на девушку, но тут же устремил взгляд на свою еду. Девушка сидела, смотря на свою тарелку. Ей было неловко находиться среди незнакомых людей, которые все вместе трапезничали. Дома никто ни с кем не ел — каждый ел тогда, когда он сам хотел, если еда, конечно, была. Увидев своеобразное смущение на её лице, Сейшин слегка ударил локтем ей в бок. Она медленно взяла палочками ломтик омлета и откусила половинку. Из-за его мягкой и тёплой консистенции, казалось, что он тает во рту. Стоило слегка зажать его между зубами, и он тут же разваливался, а рецепторы на языке бились в экстазе. Это было для неё невообразимо вкусно. Эсист, которая всю жизнь питалась полуфабрикатами, будто заново родилась. Она съела весь свой омлет за считанные минуты: не успев толком пережевать один кусочек, Эсист тут же толкала в рот другой. На губах, когда она сложила палочки на пустой тарелке, остались маленькие кусочки омлета и зёрна риса. Почти все пристально смотрели на неё, еле сдерживаясь, чтобы не отругать её за такое поведение. Когда она старалась слизать их языком, женщина не выдержала и, схватив салфетку в руки и грубо взяв Эсист за лицо, начала вытирать ей губы.После этого, все вновь забыли о существовании Эсист. Все разошлись по своим делам, а она спряталась в углу удалённой ей комнате, внимательно смотря на двери, куда в любой момент мог кто-то зайти.?Смерть? — слово, которое тут можно было постоянно услышать.— Сегодня умер Йосикава-сан. — Неудивительно, у него за один год случилось два сердечных приступа. — Получается, теперь все члены семьи Йосикава мертвы?Самые первые дни в храме для Эсист казались очень странными и самыми ужасными. Сейшин старался хоть как-нибудь с ней контактировать, но он не знал, что ей неизвестно, что такое забота — всё потому, что попросту никогда не сталкивалась с нею. Сейшин старался развести её на полноценный разговор, но дальше фразы ?Как дела?? ничего не шло. На третий день мать Сейшина задала вопрос, который витал в их доме, словно запах разложившегося трупа:— Твои родители не переживают за тебя? У тебя они вообще есть?— Только отец, — ответила она.— Просто, ты уже несколько дней здесь. Оставлять тебя, когда у тебя есть родители, не совсем правильно. Ты знаешь телефон своего отца? Мы можем ему позвонить.Её голос всегда звучал устало, будто каждое слово было для неё пыткой. За каждым вежливым словом, казалось, скрывалась боль. — Нет. У нас нет ни одного телефона. — Может быть, мы тебя отвезём к нему? Что скажешь? Чтобы хотя бы сказать твоему отцу, что с тобой всё в порядке. Сейшин хотел отказаться от этого, придумать отговорку, ведь уже по тому, как она выглядела тогда, когда они встретились, было понятно, что она сбежала из дому по веским причинам. Но всё же, его мать была во многом права. Держать её здесь будет не самым правильным решением. В это же утро они поехали в село, которое находилось в 50 километрах от их деревни. На протяжении всего пути они не разговаривали. Эсист смотрела в окно и даже не бросала на него взгляда. Когда они въехали в село и подъехали к её дому, что был на окраине, Сейшин остановился за деревьями, чтобы их машину не было видно. Дом выглядел старым и почти что заброшенным. Сложно было представить, что в нём кто-то живёт. Сейшин вышел медленно из машины, внимательно рассматривая каждую деталь этого дома.— Его опять нет дома. — сказала Эсист, подходя к нему. — Можешь зайти внутрь, если хочешь. Я оставлю ему записку. Внутри он оказался не лучше, чем снаружи. Пропитанные влагой и покрывшиеся плесенью обои, пыль на всех поверхностях, полуразрушенная мебель, вернее, то немногое, что здесь вообще было из неё. Звуки отдавались эхом по всему дому. Мебели, можно сказать, не было, только стулья, две кровати и стол. — Эсист, неужели ты, действительно, здесь живёшь? — спросил Сейшин, не веря своим глазам. — Да, но это только на первый взгляд, кажется, что здесь невозможно жить. По стечению времени начинаешь привыкать. Она достала листок и карандаш и начала на нём писать. Её подчерк был очень неаккуратным, и каждая буква была похожа на каракулю. На тумбочке, где она писала, был разбитый плеер и оторванные наушники. Взяв его в руки, он постарался его включить, но всё безуспешно. — Мой плеер... — сказала она, смотря на него с тоской. — Он был моей единственной радостью, которая доставлял мне удовольствие.— Тебе отец его разбил?— Нет. Парни в парке. Именно в этой драке за плеер я и получил всё это, — она показала на зажившую губу и на места, где были еле заметные синяки. Сейшин ходил по дому и осматривал каждую комнату, пытаясь понять, какая именно принадлежала Эсист. В доме, помимо ванной и кухни было всего три комнаты. Две, почти что, одинаковые комнаты — одна поменьше с большой старой кроватью и, судя по всему, гостиная, самая большая комната из всех, но от гостиной осталась только тумбочка, на которой когда-то был телевизор. На кухне воняло так сильно, что уже через минуту начинала кружиться голова. Этот запах, запах чего-то гниющего. Нечто подобное он чуял, когда молился за покойника, только теперь этот запах был намного сильнее. В третьей комнате, комнате Эсист, не было ни стола, ни портфеля, ничего, что могло бы свидетельствовать о её учёбе. Только коробка, в которой была одежда. — Я только сейчас об этом задумался — а ты вообще в школу ходишь?Она остановилась и подняла голову. За всё то время, что он ходил по дому, она написала всего три слова: ?Не пирижевай, атец, я ещё жыв?.— Школа? — переспросила она. — Что это?С каждой минутой в этом доме, ему становилось всё более некомфортно. А самым странным для него была сама Эсист, которая спокойно здесь находилась, будто в этом доме нет ничего ужасного.— Ты здесь жила с самого рождения?— Да. Сколько себя помню. — И тебе нормально? Хотя, я уже знаю ответ. Эсист поставила точку в записке и направилась на кухню. Она спокойно взяла кастрюлю и, налив туда воды, поставила на плиту — единственную технику в доме, которую он увидел. Он понял, что запах исходил из закрытой ванны. Видимо, запах был настолько сильным, что он пропитал весь воздух в доме через маленькую щель. — Не трогай! — закричала Эсист, увидев, как он взял ручку двери. От её внезапного крика, он молниеносно убрал руку и отошёл от двери. Она испуганно смотрела на него и упала животом на стол, чтобы дотянуться до него, уронив кружку на пол. — Отец говорил, что нельзя никому показывать ванную. Это закон. Именно это и насторожило его больше всего. Её внезапная реакция на его попытку проникнуть в комнату и это отвратительное зловоние. Как только он отпустил ручку и отстранился от двери, она успокоилась. — Садись, я могу только налить тебе чаю. — Спасибо, но я лучше воздержусь. — От предложения в гостях не отказываются. — Хорошо. Только совсем тогда немного, — сказал он, вздохнув и сев на пластиковый стул, который начал разваливаться на части. Когда он сел, стул хрустнул и по нему начала идти ещё одна сквозная трещина. Рядом со столом, напротив шкафа, было место, обозначенное крестом, сделанным из скотча и краски. К дверце шкафа была туго натянута верёвка, идущая вверх на полку. Лишь в самый последним момент Сейшин увидел там мешок, в котором были многочисленные острые предметы, которые должны были врезаться в голову и плечи Эсист.— Эсист! — закричал он, ринувшись к ней. Схватив её за руку, он дёрнул её на себя. Сама Эсист осталась целая, однако, левая рука Сейшина попала под дождь ножей и ножниц. Несколько порезов остались на его коже и начали тут же кровоточить. Они были по несколько сантиметров в длину. Он сдавленно закричал и схватился за неё второй рукой.— Зачем ты спас меня? — спросила его Эсист. Он ещё раз посмотрел на кровоточащую рану, после чего бросил взгляд на Эсист.— Что за вопрос?! Я не простил бы себя, если бы, видя эту ловушку, стоял на месте! Ты понимаешь, что если бы я не вмешался, ты бы умерла?!— Это бы не сработало, — говорила она спокойным голосом. — Я не могу умереть. Я даже не знаю, что это такое. Эта фраза вывела его из колеи. — Не говори такое. Ты не особенная. Ты такой же человек, состоящий из крови, органов и плоти, как и я. Мы самые уязвимые существа на планете. Мы можем умереть где угодно и от чего угодно, даже от воды или зубочистки. Когда ты такое говоришь, ты осознанно уже в глубине души превращаешь своё тело в бесформенную и прозрачную оболочку и обесцениваешь свою жизнь. Ты смертный человек, Эсист, так что радуйся, что эта минута не была последней в твоей жизни. — она опустила голову, слушая его речь. — Ты считала, что за пределами села ничего нет, не знаешь, что такое смерть и считаешь, что бессмертна — ты ничего не знаешь о жизни! Ты даже толком не жила. Ты столько могла пропустить интересного в своей жизни из-за тупой ловушки... — закончил он спокойным голосом, чувствуя, что перегибает палку. — ...просто, подумай насчёт этого, ладно? Она посмотрела на его рану, которая заляпала кровью рукава его рубашки. Капельки крови стекали по руке вниз и капали на пол.— Прости, — сказала она, поклонившись ему. Наблюдая за монахами, Эсист подметила, что поклон всегда означает уважение. Она взяла свою футболку за края и разорвала её, после чего обмотала ею его руку.— Что ты делаешь?— Сейчас мы пойдём к мисс Соседке, и она подлатает твою руку, — сказала Эсист, взяв его за руку и поведя на улицу. — Мисс Соседка?— Да. Она отвела его к дому напротив, где им открыла дверь пожилая женщина, примерно лет шестидесяти. Линзы в её огромных очках увеличивали глаза почти в два раза. На плечах был шерстяной плед, а на руках были различные браслеты. — Дорогая, ты всё-таки нашлась! — закричала она и обняла Эсист. Та недовольно смотрела на неё, всеми силами сопротивляясь в её объятиях. — Я уже боялась, что больше никогда не увижу тебя! — Эсист всё время хотела отстраниться от неё и несильно била её кулаками по рукам. Когда её наконец-то отпустили, женщина посмотрела на него. — Здравствуйте, а кто вы?— Я..... — сказал он и умолк. — Можно сказать, что Эсист пока живёт у меня. — Он монах в деревне. Мы с ним встретились в лесу, и он привёл меня к себе в храм. Там я и жил несколько дней.— И как? У тебя всё хорошо?— Более менее....они хорошие люди, так что не беспокойтесь. Она опустила взгляд вниз и увидела его руку с порезами. — Господи, что такого случилось? — спросила она, взяв их за руки и зайдя с ними домой. Её не волновал их ответ про ловушку с ножами — она просто пропустила его мимо ушей. На кухне у неё была аптечка. Зелёнка, мази, перекись водорода и бинты с ватными дисками. Она так быстро их завела на кухню и усадила за стол, что Сейшин даже не успел увидеть очертания дома изнутри.— Очередная шутка отца. Он иногда так делает. То вместо таблеток какой-нибудь яд, то это..... — повторила Эсист, когда их усадили за стол.Мисс Соседка хотела сама обезвредить раны, но Сейшин, чувствуя себя неловко, сказал, что сделает всё сам. Раны оказались неглубокими — только верхний слой кожи был порезан. — Дай, сам сделаю, — сказала Эсист, взяв бинты и начав завязывать ему руку, видя, как он неуклюже взял их в руки и старался сделать узел бинтами. Она всеми силами старалась не прикасаться к его коже, будто это был горящий огонь, прижавшись к которому можно было умереть. — Ну, рассказывай, как ты сбежала от него? — нетерпеливо спросила Мисс Соседка, когда Эсист, наконец, закончила. Она молча сидела рядом с ним после того, как обработала порезы. — Я просто пришёл сюда, чтобы ему переработали раны. Мисс Соседка ничуть этому не обиделась — лишь глубоко вздохнула и закатила глаза. — Ты хоть когда-нибудь научишься общаться? — она повернулась к Сейшину. — Как вы встретились?Увидев, что Эсист также не хотела отвечать, он сам решил за неё ответить. — Я мало что могу сказать, но она прибежала в лес моей деревни, где мы и познакомились. Она уехала на автобусе, но тут же резко выбежала из него, когда выехала за пределы села и не расплавилась. — Подозрительно. — Он говорит правду, — коротко и ясно сказала Эсист, после чего вновь умолкла. На вопросы Мисс Соседки отвечал теперь Сейшин, а девушка лишь кивала, чтобы убедить её в правдивости его слов. Сначала он отвечал на её вопросы уверенно и терпеливо, но когда она начала задавать откровенно бредовые вопросы по типу ?А ты случайно не гей?? или ?Когда будет свадьба??, он уже сам хотел убежать из её дома и никогда близко к нему не подходить.— Эсист, поехали домой, — спокойно сказал он, взяв её за руку и видя, как она недовольно на него посмотрела из-за этого резкого действия, всё равно не отпустил её.Ничего не ответив Сейшину, Эсист выдернула свою руку и ушла на улицу, оставив его наедине с женщиной. Насколько сильно эта пожилая женщина не была похожа на сумасшедшую, она была, возможно, единственным человеком, кто мог ему хоть немного прояснить ситуацию Эсист с её Отцом.— Извините, можно вас кое о чём попросить? — неуверенно спросил Сейшин, стараясь не смотреть ей в глаза. — Да, а что? Что вас конкретно интересует?— Понимаете, мне хочется узнать чуть больше о её Отце. Я видел её дом и мне кажется, я не знаю всей правды. Давайте встретимся через несколько дней....скажем, во вторник вам будем удобно? Я приеду к вам домой и задам несколько вопросов. Она подозрительно на него посмотрела, но потом глубоко вздохнула и достала из огромного кармана блокнот и ручку. — Я на протяжении всей последующей неделе занята. Могу освободиться только в следующие выходные. Вот, на всякий случай телефон, чтобы, если что-то случится, я могла бы вас оповестить. Она записала свой телефонный номер и попросила его сделать также. Попрощавшись с ней, он вышел на улицу и увидел, как Эсист считала денежные купюры. — Откуда ты их взяла? — спросил он, подойдя к ней. В её руках было несколько тысячных, сотых купюр и ещё несколько монет.— Я их копил на побег, но большую часть оставил дома. — И на чём ты зарабатывала?— На клиентах, — коротко ответила она. С появления Эсист прошло чуть больше недели. Эсист уже спокойно могла разговаривать с ними на общие для всех темы, вроде погоды, обсуждения того или иного события и узнавать кто что делает. Однако, несмотря на это, странное чувство захватывало её разум, и постепенно к ней в голову начали лезть мысли о том, что она живёт за чужой счёт. Мысли грызли её мозг и пили вещество, что из него вытекало. Однако это продолжалось недолго.— Извините.... — сказала Эсист, неуверенно войдя на кухню. Мать Сейшина стояла возле раковины и мыла небольшое количество посуды, что-то бормоча себе под нос. Услышав её, настоятельница повернулась к ней лицом. — Добрый день. Как твоё самочувствие? — Да....мне намного лучше.....спасибо вам за заботу....— Это хорошо. — спокойно сказала она, вымыв последнюю тарелку и поставив её на стол к остальной мокрой посуде. Три тарелки, три чашки и три ложки. — Ты что-то хотела? Эсист не могла долго смотреть на неё, когда та смотрела ей в глаза. У неё глаза также будто хотели проникнуть в душу и узнать абсолютно всё о ней. Взгляд казался пронзительным или даже одержимым в некоторой степени. — Можете мне дать хоть какую-нибудь работу по дому? Я могу вытереть посуду, например. — Зачем тебе? — спросила женщина. — Здесь не так много посуды. Я могу и сама это сделать. — Просто....вы приняли меня к себе в дом....были добры ко мне....я просто хочу отблагодарить вас. Это меньшее, что я могу сделать. — Ты нам ничего не должна... — хотела уже она возразить, но, обдумав некоторые мысли, всё же согласилась. — Хорошо, если тебе будет проще жить здесь, то можешь мне помочь. Вон, там полотенце. Просто вытри посуду и оставь на столе, дальше я сама её сложу. Следующие несколько шагов, которые уменьшили расстояние между ней и Эсист чуть ли не на полметра были самыми тяжёлыми. Женщина села за стол и смотрела, как Эсист медленно вытирает каждую тарелку. В обычной ситуации, она бы просто протёрла посуду и положила в шкаф, но теперь она старалась не оставить ни одной капли воды на слегка шершавой поверхности посуды. Частично она соврала, когда сказала, что просто хочет отблагодарить её. Это являлось предлогом начать разговор. За неделю, что она здесь, небольшое желание поговорить начало медленно, но уверенно, расти. Новый мир, о котором она ничего не знает, новые люди, которых хочется узнать. Сейшин вместе со своим отцом сегодня уехал на весь день по делам в соседнюю деревню, и она осталась наедине с этой ?женщиной?. Кроме того, только сейчас до неё дошло, что она не знает даже имени этой женщины. В мыслях она называла её либо ?мать Сейшина?, либо просто ?женщина?. — Извините... — неуверенно сказала Эсист, положив последнюю ложку на стол. — Можно узнать, как вас зовут?Она встала из-за стола и, взяв у Эсист мокрое полотенце, начала складывать тарелки в шкаф. — Мивако, — ответила та, повесив полотенце. Девушка внимательно изучала каждое её движение, поражаясь их плавностью и лёгкостью. Она делала всё настолько быстро и бесшумно, что Эсист не успела заметить, как всё было сложено и разложено по полочкам.—Моё имя идёт от частички ?мива?, что означает ?красивая гармония? и ?ко? — частичка в конце имени характерная для женских имён.Имя ?Мивако? вертелось у неё на языке и прокручивалось в голове. — Мивако, очень красивое имя. Женщина странно посмотрела на неё. Этот её взгляд напрягал Эсист. В этот момент радужка слилась со зрачком, а веки широко раскрывались. Так она иногда смотрела на неё, думая, что девушка этого не замечала. Нельзя было понять, изучает ли женщина её или просто показывает своё презрение. — Как насчёт того, чтобы выпить чашку чая? — разорвав тишину, сказала Мивако. Её глаза стали такими же, как и всегда. Опущенные веки и безразличный ко всему вокруг взгляд. — Но вы ведь только что здесь убрались. Посчитав этот ответ за согласие, она взяла две небольшие чашки и мешочек с каким-то содержимым. Сам чай был без сахара. Только какие-то травы, залитые кипятком, из-за чего кружку было трудно взять в руку. Если накрыть чашку ладонью, то через одно мгновение она могла стать мокрой от пара. Чтобы его хотя бы можно было пить, Эсист размешивала его долгое время ложкой, образовывая сильный водоворот.— Что это за чай?— Он успокаивает нервы, — ответила Мивако, осторожно взяв чашку и сделав небольшой глоток. — К тому же он хорошо помогает уснуть. Он не так вреден, как таблетки, поэтому, я иногда его пью. Можешь пить его спокойно, не боясь. — Я не боюсь этого чая, он просто горячий. Эсист взяла новую ложку и принялась пробовать чай, постоянно дуя на его поверхность. Он был отвратительно горьким на вкус. Это был именно привычный для понимания вкус трав. Ни сладко, не кисло, а горько. — Зачем вы пьёте успокаивающий чай? У вас проблемы с нервами? — Можешь обращаться ко мне на ?ты?. Я не настолько важная личность на этой планете, чтобы обращаться ко мне на ?вы?.— Хорошо, зачем ты пьёшь этот чай?Мивако какое-то время смотрела на своё отражение в чае пустым взглядом, после чего вновь посмотрела на Эсист. — Потому что, если я буду пить постоянно таблетки, то умру раньше, чем положено.Эта фраза была как камень, кинутый в речку — сначала создаётся движение, спокойная до этого поверхность воды начинает покрываться мелкими волнами и брызги разлетаются в сторону, а потом она успокаивается и продолжает быть такой же, какой и была до этого. Пока они пили чай, они беседовали на разные темы, начиная с обсуждения чая, заканчивая различными секретами успешной его заварки. Их милая беседа продолжалась до того, момента, пока Мивако не попросила Эсист выполнить странную просьбу.— Пожалуйста, дай мне потрогать твою руку.— Зачем?Мивако отвела взгляд в сторону, сжимая кружку в руках крепче.— Я хочу проверить, настоящая ты или нет. В моих планах не было тебя, а другие не способны решать здесь что-либо. Чувствуя человеческое тепло через прикосновения, я чувствую себя живой и реальной и осознаю реальность происходящего.Боясь её разозлить, Эсист неуверенно протянула ей руку, которую тут же, словно клешни, схватили две её руки. Она не стала бы соглашаться на такую просьбу, но взгляд Мивако и её слова затронули что-то внутри её черепной коробки. Она чувствовала себя странно. Чужие прикосновения, ненаправленные на домогательство, всегда вызывали у неё странное чувство паники и тревоги, из-за которого она боялась всяких нежных или простых прикосновений. Стараясь не пересекаться взглядами, Эсист внезапно посмотрела на её руки. Раньше она не замечала эту странную на них деталь. Обе ладони были покрыты шрамами. Каждый из них был тонким и коротким, но их огромное количество, которое распространялось и на запястья, заставляло задать вопрос: ?откуда эти шрамы??.— Не обращай на них внимания, — нервно сказала она, увидев, как долго Эсист смотрела на них. — Я просто в детстве неудачно упала на стекло.Руки Мивако были тёплыми и, в отличии от рук Сейшина, казались такими же хрупкими, как и её собственные. Когда она, наконец, отпустила её, руки стали влажными и тёплыми. Края губ Мивако слегка приподнялись, изображая еле заметную улыбку. Большую часть времени они молча смотрели друг на друга и лишь иногда обменивались фразами. Лицо Мивако почти никогда не менялось. Её лицо никогда не хвасталось экспрессией и лишь иногда некоторые мышцы её лица двигались, но, как правило, не больше пары мышц за раз. Её голос был спокойным, даже слишком спокойным. В самом начале беседы он звучал холодно, даже слегка грубо, но затем его тональность повысилась на пару тонов, а сама женщина стала теплее к ней относиться. — Ты напоминаешь мне Сейшина. — сказала Мивако. — Твоя внешность, твоё детское поведение...для меня это очень странно, но в тебе я чувствую частичку его, совсем ребёнка. К концу их чайной беседы, чай уже не казался горьким, а стал просто крепким. Когда они допили его, Сейшин вернулся домой и застал их за этим занятием. Отец Сейшина просто прошёл мимо кухни, слегка наклонив голову в знак приветствия. — Добрый вечер, — сказал мужчина, встретившись с ними взглядами. — Добрый вечер, — поздоровалась с ним Мивако.Эсист сказала ему ?Добрый вечер?, но это выглядело и звучало так, будто она повторяет за Мивако, а не говорит это сама. — Эсист, Сейшин не говорил тебе о происхождении этого имени? — продолжила беседу Мивако, открывая большую банку, наполненную таблетками. — Он назвал так героя своего первого романа. Конечно, я редко читаю, но он много со мной обсуждал его и, видимо поэтому, я и запомнила это имя. Неловко носить имя вымышленного героя?— Нет. Мне, в принципе, всё равно. Сейшин достал остатки обеда, которые Мивако ему любезно оставила и начал есть, даже не разогрев их в микроволновке. Он старался не привлекать к себе внимание, но, тем не менее, ловить каждое слово в их разговоре. — По сюжету книги, он так сильно напился, что сам кинулся под поезд и умер. Почти всю оставшуюся книгу мы читает о его мыслях, переживаниях, жизни и бесконечных попыток ответить на вопрос: ?почему я кинулся под поезд??.?УМЕР? — снова услышала Эсист слово, связанное напрямую со словом ?смерть?. Это слово было для неё чужеродным и, поэтому, она хотела узнать его смысл. Что такого жуткого в этом слове? Сейшин таил от неё истинный смысл этого слова, но от этого оно становилась ещё желаннее. — Что такое ?смерть??Сейшин чуть не подавился и принялся кашлять, прижимая руку ко рту. Мивако сначала выпила половину стакана воды вместе с таблетками, после чего подвинула его поближе к мужчине. — Смерть — это разложение твоего тела, которое наступает после остановки твоего сердца, — спокойно говорила Мивако, хлопая Сейшина по плечу. — Мясо отделяется от костей, ты испражняешься и больше не можешь управлять телом. Хоть разбей голову об стену, но тело тебе больше не принадлежит. Это конец твоего физического существования в этом мире. — А что будет с моим сознанием? Я просто исчезну? — вновь спросила Эсист сразу же после того, как она закончила отвечать. — Я больше не смогу ничего видеть?— Нет. Ты продолжишь жить, только теперь всё вокруг будет нереальным. Все будут фальшивыми, но ты до последнего будешь утверждать себе обратное. Ты сможешь узнать, что было бы с тобой дальше, если бы ты не умерла, но это — всего лишь фантазия твоего умершего разума.Сейшин недовольно посмотрел на неё и на то, с какой улыбкой она держала руки Эсист. — Что? — спросила Мивако, заметив на себе его взгляд. — Разве я что-то не так говорю?— Не навязывай на Эсист своё субъективное мнение. В этой сфере полагаться можно только на свой собственный образ мышления и жизненный опыт. — Я не навязываю. Я просто ответила на её вопрос и всё. Если хочешь, расскажи свои мысли по этому поводу. Только я уверенна, что я права. — Мама, мы это уже давным-давно обсуждали. Твоя точка зрения не хуже всех остальных, но ты не можешь утверждать на полном серьёзе, что уже давно мертва. — Но я уверенна в этом. Я умерла в возрасте 4-х лет — меня убила мать. Или ты хочешь сказать, что все те беды, что произошло со мной после этого, все несчастья и вся та боль, которую я испытала — справедливость?!Он виновато посмотрел в сторону и закрыл лицо руками. Эсист старалась увидеть его лицо сквозь пальцы, но они были слишком плотно прижаты друг к другу. — Нет, это самая большая несправедливость, но ты точно жива. Как тогда я тебя вижу, если меня на самом деле не существует— А чем ?умер? отличается от ?убит?? — неловко просила Эсист. — Эсист, человек умирает от разных глупых вещей. Мы можем умереть от вилки, иголки и передозировки воды. Смерть мы можем испытать только один раз в своей жизни, после чего перестаём существовать, — повторил почти дословно свою мысль в её доме Сейшин — Умер — значит умер своей смертью. А когда один человек может умертвить другого — это называется ?убить человека?. Люди против убийства себе подобных, понимаешь? Это — грех. ?Так значит, что я убийца??, невольно спросила саму себя, Эсист, нервно сглотнув. Ей не хотелось только одного — узнать, что такое грех и что бы с ней сделали люди, узнав о её маленьком секрете. * * *Постепенно Эсист переставала быть инородным телом в этой семье и начала находить с Сейшином и Мивако общий язык. Она стала более разговорчивой и стремилась постоянно помогать кому-либо по мелочам. Однако хоть и прошло около нескольких месяцев, Сейшин никак не мог добиться того, чтобы она раскрыла ему свою личность. Она находилась на длинном расстоянии и, если приближалась чуть ближе, сразу начинала убегать в другую сторону. Ему вряд ли стоило лезть не в свои дела в такой ситуации, но, чем больше он с ней общался и пытался разузнать о ней хоть что-нибудь, тем больший интерес она вызывала у него, как человек. В один из спокойных вечеров, Сейшин сидел на коленях в своей комнате и писал один из рассказов для будущего сборника. Эти рассказы он старался писать в разных жанрах и направлениях, дабы читателю не могло наскучить читать одного жанра рассказы, ничем не связанные между собой. Постепенно, очень тихие шаги приближались к его комнате. Это заставило его отвлечься от написания рассказа и замереть. Как он и предполагал, это оказалась Эсист, которая посреди ночи решила посетить его. Не ожидая увидеть свет, она недовольно поморщилась и закрыла лицо руками. — Доброй ночи, Эсист. Какое-то время девушка продолжала стоять в коридоре с закрытым руками лицом, но постепенно она убрала руки, стараясь рассмотреть его силуэт.— Доброй ночи.... почему ты не спишь в такой поздний час?Пройдя в комнату, она села рядом с ним, постоянно работая глазами, привыкая к освещению. — Потому что обычно в такое время я работаю. — Работаешь? — она внимательно смотрела на листы бумаги, пока, наконец, не рассмотрела на них буквы, написанные или, правильнее сказать, выцарапанные острым концом карандаша. Нет ничего удивительного в том, что она сразу их не увидела, ведь они были такими тонкими, что даже при свете дня их было сложно разглядеть. — Я подрабатываю писателем и, так как у меня днём нет много времени на это, я пишу ночью. — Ты писатель?— Мама ведь уже говорила тебе об этом. Помнишь, она рассказывала тебе значение твоего имени?—Извини, возможно, мимо моих ушей пролетело. Что-то я о тебе никогда не слышал. Даже Мисс Соседка ничего не говорила о тебя, хотя у неё дома полно книг.На это он лишь улыбнулся и издал нервный смешок. — Конечно. Я из той группы писателей, о которых знает только один из тысячи. За всё время писателя я заработал меньше денег, чем написал страниц. — Печально. А о чём твои книги?Его уже красные глаза внезапно загорелись слабым энтузиазмом, будто ему всегда хотелось, чтобы его об этом кто-то спросил. — В основном я пишу истории в жанре проза. — А если точнее?— Я сам точно не определился. Но, если рассмотреть мои книги....в одной из них я рассказывал о человеке, который, работая в морге, однажды увидел свой собственный труп. — И что было в книге дальше? Это ведь завязка, если я правильно всё понял?— Нет. Это и есть весь сюжет. В конце он понимает, что это он сам, а то нечто, в котором он сейчас был не более, чем просто призрак. Он был настолько сильно погружён в свою работу и отстранён от этого мира, что сам не заметил, как умер. — Ты написал об этом полноценную книгу? Не рассказ, а именно книгу?— Да. Эсист неловко отвела взгляд.— Честно говоря, неудивительно, что ты непопулярный писатель. Людям подобные книги с подобным изложением сюжета не интересны. Прости, если надавил на больное место.Сейшин покачал головой. — Нет. Я лояльно обычно отношусь к критике. Меня и не очень заботит мечта стать известным писателем. В конечном итоге, я ведь пишу для себя, а не для денег или славы.Его слова звучали как окончательная мысль, после которых их разговор о книгах и писательстве должен был подойти к концу. Не зная, что сказать, Эсист не смогла ничего сказать другого, кроме как ?понятно?. После этого наступило молчание, нарушаемое карандашом, которым Сейшин продолжал писать на бумаге. — Так, почему ты пришла так поздно ко мне?— Просто увидел свет, вот и решил зайти... — увидев на себе его странный взгляд, она вскочила с пола и направилась к дверному проёму спиной. — А ты что подумал?— Ничего. Но это выглядело так, будто ты специально хотела поговорить со мной. Я ни о чём непристойном не подумал. Эсист ушла к себе в комнату. Она не обиделась и не была возмущена. Она просто решила, что их разговор окончен, и девушка не должна ему мешать, хотя его последние слова навели на мысль, что в них была доля правды. У Сейшина была идея, которая постоянно висела у него на языке, и которую ему хотелось воплотить в жизнь. Ему хотелось научить Эсист стандартным наукам, а именно, правильно писать и расставлять запятые, считать столбиком, а также читать. Когда он ей предложил эту идею, девушка просто кивнула. — Наши занятия будут недолгими. Если ты будешь быстро схватывать всё, то мы закончим ещё быстрее, — уточнял он, смотря, как она писала все буквы прописью. Одну букву она должна была писать на одной строчке. Первые их занятия длились долго, чуть ли не по полтора часа, из-за того, что Эсист очень долго писала слова и числа. В таблице умножения ей легко дались числа 5, 2, 1, 9 и 10. Особую сложность у неё вызывала умножение на число 8, поэтому он оставил эту цифру на потом. С чтением у неё было гораздо лучше. Она читала медленно и в некоторых неподходящих местах делала паузы, будто пытаясь разобрать слово, но, по её словам, про себя она читает гораздо лучше. Когда у неё начал улучшаться почерк, время, затрачиваемое на занятия, уменьшилось в два раза. Теперь, в качестве задания, он давал ей списать отрывок из библиотечной книги, говоря, почему в этом месте ставится тире, двоеточие или запятая. Тогда она научилась умножать на 8 и остальные числа, которые давались ей с трудом. К концу недели в их вымученных занятиях был неплохой прогресс, и Сейшин уже на следующей неделе продолжить совершенствовать её математику, научив умножать и делить столбиком. — На выходных не будет занятий? — спросила Эсист. — Почему?— Небольшой отдых. К тому же, завтра мне надо будет уехать по делам, но, если ты сильно хочешь, можешь выбрать любой полустраничный отрывок и списать его, — подумав какое-то время, он помотал головой в разные стороны. — Нет, у меня есть более интересная идея. Как насчёт того, чтобы ты написала про свою мечту?— Свою мечту?— Да, напиши мне небольшое сочинение ?Что ты хочешь делать в этой жизни и чего вообще хочешь?. Мне будет очень интересно его прочитать. Только подумай очень хорошо — это не такой лёгкий вопрос, как может показаться на первый взгляд. В субботу он созвонился с Мисс Соседкой, и они договорились встретиться в 10 часов утра. —Зачем ты снова туда поедешь? — спросила Мивако, стоя возле машины. — Я поговорю кое о чём с её соседкой, которая что-то знает. Всё будет хорошо. Не стоит за меня беспокоиться. Видя, что это мало её удовлетворило, он взял её за руки и крепко их сжал. — Мам, я правда смогу, если что, о себе позаботится. Я ведь уже не ребёнок. Она лишь глубоко вздохнула и улыбнулась. — Пожалуйста, не говори Эсист, куда конкретно я поехал. Ей это не очень понравится. И ещё, пообещай, что не будешь ничего странного говорить ей.— Хорошо. Когда он уехал и скрылся за поворотом, она ещё долгое время смотрела ему вслед, будто в ожидании того, что он приедет в эту же минуту обратно. Дорогу, которой не было конца, заставляла её смотреть вдаль, гадая, до какой крайней точки можно добраться, идя только по этой дороге и никуда не сворачивая. Таблетки подействовали хорошо в этот раз, хотя, возможно, ей просто солнце напекло на голову. Она находилась в настолько сильном трансе, что мозг не до конца работал, а ноги слегка подкосились в коленях, отчего она чуть не упала на землю. — Мивако, — звала её Эсист, выходя на улицу. — Вот ты где. Она пришла в себя и перед глазами были размытые силуэты, как будто она вот-вот потеряет сознание. — Зачем тебе я?— Если честно, то уже скоро обед, а мы так и не начали готовить......и я хочу есть....Мивако лишь тяжело вздохнула и направилась в сторону храма. — Сегодня жаренное куриное филе в томатном соусе и варёный рис. — сказала женщина, проверив, всё ли продукты есть у них дома. ?Мои мечты: что я хочу делать в этой жизни?, думала Эсист, всё казалось таким смутным, что в голове не укладывалось, ?что? я? хочу??....Эсист смотрела на сырое мясо, свежие помидоры, лук и приправы и чувствовала, как слюна становится более жидкой, а живот непрерывно урчал. — Могу я чем-нибудь помочь? — спросила Эсист — Я сама могу с этим справиться, — спокойно сказала Мивако. Уголки её рта слегка, почти что, не заметно, изогнулись в улыбке. — Мне не нужны сейчас помощники. Эсист сидела с тоскливым видом, понимая, что вопрос постоянно повторяется в голове, а ответ и близко не подошёл к её полю мышления. Она могла просто сказать что-то вроде ?я ничего не хочу?, но ей уже было давно известно, что Сейшин просто так от неё не отстанет и ответ ?ничего? его явно не устраивает. — Как понять, чего я хочу? — спросила Эсист вслух.— Никак. Человек хочет только есть, пить, испражняться, мочиться и спать. Всё остальное — стандарты, предписанные обществом. Зачем тебе это?— Сейшин попросил меня написать сочинение на тему ?Мои мечты?, но у меня абсолютно нет идей.— Это в его духе, — сказала Мивако, мелко нарезая овощи. — Просто напиши то, что ты хотела бы сделать или просто вещь, которую хочешь получить.Не сказать, что ей стало гораздо легче думать после её слов, но Эсист почувствовала себя менее глупой, чем чувствовала себя до этого. Человеческие мечты — это, получается, обычные действия, которые они вполне могут сделать? Это вещи, которые они могут купить, если захотят?! Всё так просто, что ли?!— Мивако, а о чём ты мечтаешь? — спросила Эсист. — Я ни о чём не мечтаю. Для меня это — пустая трата времени, которая создаёт иллюзию на дальнейшую счастливую жизнь. Именно поэтому мы всё ещё продолжаем стоять на месте в моральном смысле, не развиваясь. Когда человек вырастает, мечты становятся для него жалкими попытками убежать от суровой реальности и создать собственную, более идеальную для него самого.Эсист опустила голову вниз. ?Если они бессмысленны, то зачем Сейшин хочет их услышать? — спросила она саму себя. ?Или, может быть, он может сконструировать мир внутри её головы, чтобы лучше её понимать?! Какой коварный план!?— Но всё же, что-то ты ведь определённо хочешь. А что, если бы возможно было исполнить хотя бы одно твоё желание? Что бы ты пожелала в таком случае? — Чтобы Бог, рай и ад навсегда исчезли вместе со всеми людьми, которых я ненавижу. Этот ответ погрузил девушку в ещё большие рассуждения о её восприятии реальности. Мивако — сумасшедшая или, всё же, философ с зачатками гения??Я хочу понять Мивако и её моральный компас?, — подумала Эсист, тупо глядя в пол. * * *Мисс Соседка встретила его с подозрительным взглядом, но всё же впустила в дом и предложила чашку чая. Её дом был намного уютнее, чем дом Эсист. Тёплые тона всех комнат, огромные ковры на стенах, различные безделушки, вроде статуэток и игрушек на полках, и несколько котов, развалившихся на коврах в полный рост. — Ну так? Что именно вас интересует? — спросила она, наливая ему заварной чай, в котором были ломтики имбиря. — Эсист, а точнее сказать, её отец. — Эсист? Это она придумала себе такое имя?— Нет, я его предложил, но оно ей понравилось. Дело не в имени. Кто её отец?— Полицейский. Работает по несколько суток подряд и приходит только раз в несколько дней. Очень неприятный человек. Живёт в этом свинарнике, и, даже несмотря на зарплату, всё равно ничего не покупает, даже тупо порошок, чтобы одежду постирать. Бедная девочка. Они питаются только полуфабрикатами. Иногда её саму тошнит от них и тогда она прибегала ко мне, когда была маленькой. Сейчас, конечно, она приходит гораздо реже. Она только и делает, что слушает музыку и абсолютно меня не слушает. — Но почему вы не позвоните в органы опеки? — Я боюсь её отца. Откуда мне знать, что он может сделать со мной? Но это только полбеды. Каждую неделю он проводит домой молодого человека и тот больше никогда оттуда не выходит. Люди примерно вашего возраста, может быть, на пару тройку лет старше, но если округлять, то примерно столько же. Я бы хотела выяснить, но меня они даже на порог дома не впускают. Каждую неделю новый человек. — Эсист ведь не бьют? — Нет-нет. Сколько её помню, ни разу не видела следы от побоев. Видела только красные следы на шее, но это точно не побои. Странно то, что она сбежала наконец-то. — Почему странно?Он время от времени делал большие глотки этого чая. Он был горьким и жгучим от тонких ломтиков имбиря. Можно даже сказать, что он был пьянящим. — Она никогда не говорила, что ненавидит такую жизнь. Всегда говорила, что все именно так и живут вокруг. Я пыталась ей показывать нормальную жизнь. Показывала ей телевизор, но она из раза в раз отрицает её. ?Это ненастоящая жизнь. Это фальшивка?, — говорила она. Спряталась в каком-то отвратительном мире и не хотела оттуда выбираться. Поэтому, я и опустила руки, потому что поняла, что она не захочет жить по-новому. А тут с ровного места убежала из села. — Может быть, что-то произошло? Ссора какая-нибудь или нечто подобное?— Я ничего не знаю. Я рассказала вам всё, что знаю. Больше ничего не скажу. — Хорошо, — сказал он, сделав последний глоток и встав из-за стола. Он старался не создавать в голове завышенных ожиданий по этому поводу, но всё равно, приезжать из-за нескольких минут разговора — глупая затея. — Подожди, — сказала она, взяв его за руку. — Только пообещай мне, что позаботишься об Эсист. Она только на первый взгляд сторонится людей. На самом деле она просто не знает, что такое забота и любовь. — Я это знаю. Они допили чаю и на этом попрощались друг с другом. Можно было спокойно уехать обратно, ведь всё прошло безобидно и закончилось на хорошей ноте, однако, это отвратительное, неугасающее желание постичь неизвестное охватило им, и он решил зайти в дом. В доме опять никого не оказалось, на столе было несколько стеклянных бутылок из-под пива и упаковка чипсов. Он хорошенько прислушался, но никого не услышал. Тяжело дыша, он крепко сжал дверную ручку и открыл дверь в ванной. Сначала Сейшин даже не понял, что увидел, но, как только вся картина собралась в его голове, он закричал и упал на пол. Огромное количество трупов, у большинства из которых отсутствовали некоторые конечности, валялись по всей ванне. Руки, на которых были огромные порезы, а пальцы на некоторых и вовсе отсутствовали, торчали из унитаза, как цветы в вазе, в раковине была одна отрезанная мужская голова со спицами в глазницах. Чьи-то ноги разных размеров также валялись на полу. Большинство человеческих конечностей уже разложились, и, поэтому, их обгладывал личинки мух. Неудивительно, что весь дом провонял от такого большого количества гниющей плоти. Судя по количеству конечностей, здесь было человек пять или даже семь. Прямо у входа было мусорное ведро, на дне которой были иконы, спрятанные под использованными презервативами с уже давно высохшей спермой. Связав эту находку и слова той старушки, Сейшин боялся представить, в каком аду могла жить Эсист до своих бедных 15-ти лет. Вспомнив про записку, которую Эсист оставила здесь, он тут же проверил, осталась ли она на месте. Так всё и оказалось. Записку никто не трогал с их последнего прибытия, и, стараясь стереть все следы их присутствия в этом доме, мужчина разорвал её на куски и выбросил в окно. — Что? Зачем? — спросила женщина, когда Сейшин снова к ней пришёл и попросил позвонить через несколько часов в полицию. — Я узнал, что отец Эсист убийца или что-то типа того, потому что в ванне я нашёл много разложившихся человеческих трупов и их остатки. Если я сам их вызову, то у них появятся вопросы, что я тут делаю и зачем, а мне хочется, чтобы Эсист никак к этому делу не привязали. Пожалуйста, если они начнут вас спрашивать, придумайте что-нибудь, чтобы ни я, ни Эсист в ней не было. — Хорошо. Я постараюсь уговорить и соседей, которых они могут спросить. Вот знала ведь, что что-то тут не чисто и всё равно.....После этого он никогда больше не приезжал туда и никто ему больше оттуда не звонил. Лишь один раз, через полгода, после его последнего приезда, ему позвонила эта соседка. Она сказала, что Отца сначала хотели посадить в психушку, но после повторного дела, всё же решили отправить в тюрьму на пожизненное. Однако никто ни разу не поинтересовался насчёт Эсист. Тогда он смог спокойно вздохнуть, поскольку теперь эта история закончилась, и никто и ничто теперь их не будет беспокоить. Её ночной приход к нему стал отправной точкой, после которой Сейшин был решительно настроен на то, чтобы приобщить Эсист к общению. — Так, ты всё ещё не написала про свои мечты? — с упрёком спросил он, сидя за столом в комнате, где он писал свои, почти никому не нужные, книги.Она несколько раз повернула головой в разные стороны, чувствуя, как что-то вязкое, тяжёлое и острое впивается в её горло, а глаза начинают гореть.— Ничего страшного. Я никуда не тороплю тебя. — Зачем ты это делаешь? — внезапно сорвались с её губ эти слова. — Ты же сам говорил, что я ничего об этой жизни не знаю. Так зачем ты просишь от недавно вылупившегося цыплёнка о том, о чём он даже не знает? Не кажется ли тебе это неправильным? — каждое слово сопровождалось посторонними звуками, вроде всхлипов, стонов и шипения. Эсист сама не заметила, как начала плакать и дрожать всем своим телом. Сейшин с пустым взглядом смотрел на неё. Он ждал того, что она скажет это, но обстоятельства в его голове были совершенно иными — без слёз и криков. — Эсист, я могу помочь тебе. Я понимаю, что ты чувствуешь, прекрасно понимаю. Но для этого мне нужно узнать о тебе что-нибудь. Если бы ты мне говорила, что чувствуешь, что тебе нравится, и выражала свои эмоции чуть ярче — я смог бы тебе помочь. Листы бумаги, на которых почти не писали, были уже пять минут как отложены в сторону, вместе с очень остро заострённым карандашом. Эсист держала карандаш в руке и, время от времени, старалась проткнуть острым концом хорошо видные вены и, даже когда Сейшин забирал карандаш из рук и откладывал в сторону, она снова через какое-то время брала его и повторяла те же самые действия. Мужчина не мог понять одну простую истину, которая всегда была на поверхности всё это время — он слишком сильно старался залезть к ней в голову, чем и отталкивал её от себя. Эсист не понимала ни его самого, ни его намерений насчёт неё, отчего ей становилось жутко, особенно учитывая всех мужчин, которых она повстречала на своём пути.— Ты хочешь, чтобы я открылся тебе, но при этом ты сам не говоришь, что ты сам чувствуешь, сам не выражаешь искренние эмоции и сам не говоришь, что тебе нравится. Ты уверенный в себе человек, которого все уважают и который всегда знал, чего хочет, но я не такой....я не знаю чего хочу, потому что ничего не знаю!.....— Ты очень глубоко заблуждаешься, — сказал он, закрыв лицо рукой. — Я не сильный человек. — Почему?Молодой монах глубоко вздохнул и, охватив наручные часы на левом запястье, снял их. На запястье, чуть ниже кисти, красовался неровный шрам. Он был похож на более аккуратную молнию, которую рисуют в комиксах, чуть более бледного цвета, чем вся остальная кожа. Этот шрам был один, но он был глубже, чем все её порезы вместе взятые. — Я всю жизнь хотел умереть. Когда я был студентом, то попытался покончить с собой.Она аккуратно взяла его за запястья и провела большим пальцем по рваному следу от лезвия. Кожа была намного мягче в этом месте и более заметно тянулась. — Я не могу в это поверить. И почему ты решил сделать это?Смотря на то, как она гладит его запястье, Сейшин продолжил:— Не то, чтобы я думал о смерти. Мне просто не нравилась жизнь, которую мне навязывали все вокруг. Жить в богом забытой деревне без каких-либо перспектив на интересное и увлекательное будущее.... — серьёзно сказал он, сжав ткань рукава сильнее. — Чем больше я общался со своим другом, у которого была точно такая же проблема, тем больше я ощущал, насколько моё существование будет пустым, вплоть до глубокой старости, когда я уже не смогу даже говорить. Посмотрев на неё, он с удивлением обнаружил, что она не просто внимательно слушала каждое его слово, а сфокусировала на нём всё своё внимание. — Пустое существование. Именно это и мучило тебя? Неизбежность, отчаяние и беззащитность? Это подтолкнуло тебя на этот отчаянный поступок умереть?— Я уже говорил — я не хотел умереть. По крайней мере, я думал, что не хотел, а если и думал, то считал, что никогда не решусь на это. Я.....— Слишком слаб, чтобы решиться на такое..... — закончила за него фразу Эсист. То, что она уже не вела себя как ребёнок, заставило что-то внутри его мозга сдвинуться. — Все считают, что убить себя — поступок слабого человека, но они даже представить не могут, насколько сильно надо хотеть умереть, чтобы решиться прыгнуть с крыши, зная, что ты будешь умирать в муках....или порезать запястье, чувствуя каждый разрезанный сантиметр твоей кожи, который невыносимо горит. Отказаться от жизни морально из-за возникших на пути препятствий — это да, довольно просто. А вот суметь отказаться от тела и смириться, что безболезненно умереть невозможно — нет. — Твои слова весомые, я не спорю. Но, рассматривая мой случай, меня ни в коем случае нельзя назвать сильным человеком. — Ты действительно был на волоске от смерти. Самостоятельно спастись ты бы не смог, да и не стал бы. Что же тебя спасло?— Я жил в общежитие со многими другими студентами. Они нашли меня на утро в общественной ванне. Я сделал это, будучи не в трезвом состоянии. В то время, когда я учился в университете, я думал, что алкоголь поможет мне забыться и уйти от всех проблем ровно до того момента, когда настанет утро и моё горло станет сухим, а голова начнёт кружиться. Но.....я ведь даже не думал о том, зачем я это делаю.— Это не оправдание. Алкоголь не способен решать за тебя, что делать. Алкоголь — это лишь провокатор, — сказала она, наконец, отпустив его руку. — Может быть, это был крик души, который ты не хотел замечать? — Я не знаю. Я даже не пытался понять, зачем это сделал. Мне никогда не хотелось покончить с собой. Не на толи попытка так и осталась попыткой?— Что? — спросила Эсист. — Что ты имеешь в виду?— Я хотел сказать, что да, возможно это был крик души, который наконец-то освободился.....но...эта попытка больше никогда не повторилась. Я понял, что если продолжу думать о бессмысленности своей жизни, я повторю это и окончательно умру. В последующих месяцах до меня дошло, что вокруг меня есть люди, которым я дорог. Мама, другие монахи и те, кто всегда были нам преданы. Я был им нужен, и это предавало мне силы. Из-за этого поступка я причинил страдания и боль человеку, который любил меня. Из-за меня мама ведёт себя так..... Много воды утекло с тех пор, но я всё равно не могу простить себя. Я всё тот же трус, коим и был всё время. Сдался ли я? Нет. Продолжение жить это не поражение. Это лишь один из вариантов ответа на вопрос ?Что делать дальше??, в котором нет неправильного ответа. Мы просто живём лишь ради того, чтобы продолжать жить, принимать пустоту внутри себя, однажды умереть и переродиться вновь.Эсист сидела и смотрела на него с широко открытыми глазами, поражённая его речью.— Я просто хочу.... — Эсист неловко отвела взгляд в сторону и серьёзно задумалась. — .....узнать этот мир получше.После этого они начали общаться чуть проще, чем до этого. Постепенно они начали общаться всё дольше и дольше, не замечая, сколько времени проходило. Одной ночью, Эсист не могла уснуть, лежа в одной из комнат, которая находилась где-то в центре храма. Все комнаты были точными копиями друг друга. Выходить ночью в одиночку, не умея в них разбираться, было довольно страшно. Но, этой ночью, Эсист не могла спать. Что-то мешало ей расслабиться. Эсист сжала руку, за которую Сейшин её взял в самый первый раз. Сейчас она сжала лишь воздух, но она до сих пор помнила эту мягкую, дающую ей тепло, руку. Тем временем Сейшин лежал на матрасе спиной к входу у себя в комнате. Глаза слипались, но сознание так и не хотело уходить в мир снов. Тело лишь наполовину было накрыто одеялом. Внезапно, он услышал, как дверь еле слышно открылась, и тихие шаги приблизились к нему. Кто-то сел рядом с ним и, наклонившись к его голове, тихо спросил:— Можно мне ненадолго полежать у тебя?Это была Эсист. Голова Сейшина медленно повернулась в её сторону. Она настолько низко к нему наклонилась, что кончики их носов коснулись друг друга. — Я не помешаю. Я только на пару минут. — Да, ничего. Можешь оставаться здесь, сколько душе угодно.Его голос звучал немного хрипло. Глаза всё ещё слипались и будто бы высохли. Пододвинувшись, он смотрел, как она легла рядом с ним на одну подушку и под одеяло, не сводя с него глаз. Эсист затаила дыхание. Казалось, что она не могла больше дышать как обычно. Под одеялом было очень тепло, если не жарко. Она заметила, что на его глазах больше не было тех очков, из-за чего казалось, что перед ней абсолютно другое лицо. Казалось, какая-то мелочь — всего-то нет очков, но лицо изменилось чуть ли не кардинально. — Тебе идёт ходить без очков. — Спасибо, Эсист. Наступила неловкое молчание. Они смотрели друг на друга, в ожидании последующего развития событий. Ничего не говоря, она обняла его, прижавшись своей грудью к его груди. Впервые она сама пошла на физический контакт. Из-за этого он долгое время не знал, что делать, но, всё же, взяв себя в руки, обнял её в ответ. Их ноги переплетались другу с другом. Чувство бесконечного тепла и защищённости окружило Эсист. Она чувствовала, как начинает медленно расслабляться и засыпать. Сколько прошло времени? Сколько они так лежат? На этот вопрос даже не нужен был ответ. Ночью время не имеет значения. Сейшин продолжал гладить её по спине, чувствуя, как её волосы щекочут его подбородок. Она приблизилась к его лицу настолько близко, что они могли чувствовать дыхание друг друга. Сейшин внимательно смотрел на её лицо. Очертания были точно такими же, как и у него. Такие же острые подбородок и нос, такая же причёска, вернее уклад был точно таким же, цвет волос и даже такая мелочь, как одинаковый разрез глаз. У них был даже цвет глаз одинаковым, хоть ему и говорили, что людей с его формой и цветом глаз не так уж и много. Как будто Эсист была его сестрой близнецом или даже дочкой. Но.....нет, это невозможно. — У тебя есть шанс начать всё заново, — он приблизился к её лицу и поцеловал в лоб. Он не вкладывал в это действие ничего неприличного. Сейшин делал это точно так же, как когда-то ему это делала мама. — Ты найдёшь свой смысл жить. Скоро я поеду в город, так что ты можешь поехать вместе со мной...мы можем погулять вместе, посмотреть всё....купишь себе новую одежду....я....у тебя ведь может начаться новая жизнь...По сравнению с ним, она была совсем ребёнком, которого он мог спокойно укрыть кимоно и спрятать от всего мира.— Хорошо... — тихо и сонно сказала Эсист. Остаток ночи они спали вместе, прижавшись друг к другу. Эсист впервые в жизни осознала, насколько приятно чувствовать человеческое тепло рядом с собой. Чувствовать себя защищённой как никогда раньше. Убийства, несправедливость и всё остальное зло существует где угодно, но не в храме и не в этой комнате. Ничего больше не сказав, он плотнее прижал её к себе, уткнувшись носом в её белые волосы. Глава втораяЧерез неделю Сейшин, как и обещал, поехал вместе с Эсист в город. Город оказался не так далеко от деревни — где-то чуть больше часа езды. Он не мог похвастаться яркими вывесками магазинов, большой территорией или высокими зданиями, но Эсист всматривались в каждую деталь ровно до тех пор, пока она не пропадала из её поля виденья. Когда они зашли в магазин одежды, девушка чуть не потеряла сознание от огромного количества людей. Куда ни посмотри — везде были люди; с некоторыми она даже случайно сталкивалась. Боясь упасть прямо на ровном месте от шока, Эсист со всей силой вцепилась в руку Сейшина и прижималась к нему всем телом. — Не бойся, всё будет в порядке, — успокаивал он её, стараясь ослабить её хватку. — Тут так...много людей...— Они не причинят тебе вреда. Присмотрись внимательнее — они пришли за тем же, за чем и мы. Сделав так, как он попросил, Эсист увидела, как мать старалась заставить своего ребёнка примерить ещё один костюм, как девушки смеялись, примеряя на себе нелепые наряды, как дети неслись по магазину, а родители следовали за ними, как мужчина выбирал себе кожаную сумку... Никто и взгляда на неё не бросал, будто всем было действительно всё равно на её существование. У всех были свои планы, в которые она явно не входила. — Тебе уже легче? — спросил он, когда они зашли в отдел женской одежды.Она лишь несколько раз кивнула головой.Эсист выбирала самые невзрачные наряды, в основном серых, коричневых и чёрных тонов. Иногда были рисунки с надписями, вроде ?Sickness?, ?Love? или ?Death?. Поскольку Эсист не знала английского, для неё эти слова были всего лишь набором букв, а Сейшин не торопился объяснять их значение.— Может быть, выберешь что-нибудь яркое? — спросил Сейшин, указав на футболку жёлтого цвета. — Не люблю яркие цвета. Они слишком яркие и выделяют меня из толпы. — Не хочешь выделяться, значит? — риторически спросил он.— Да.Сейшин помогал ей одеваться, заходя вместе с ней в кабинку. Когда он видел её, обнажённую по пояс, внутри у него несколько раз что-то ёкнуло. Она не могла похвастаться большим или, хотя бы, средним размером груди. Её грудки были маленькими, как у ребёнка, поэтому ей вполне подходил подростковый лифчик. Он мог видеть каждый её позвонок, который выпирал отдельным бугорком на её спине. Вся эта картина её тела будто дразнила его мужскую сущность, которая соскучилась от недостатка внимания. Лишь голос Эсист выводил его из транса странных образов и фантазий. Все деньги, которые Эсист забрала из своего родного дома, были потрачены на одежду, бельё и обувь. Потом они заехали в огромный продуктовый магазин. Внутри были огромные стеллажи с огромным количеством разнообразных товаров, которые вместе создавали лабиринт, где легко можно было запутаться. Эсист узнала от Сейшина, для чего была создана эта система, похожая на лабиринт — для того, чтобы люди бродили по несколько часов и, тем самым, покупали товары, изначально им ненужные. Подобный, сказанный им очевидный для всех, факт для неё был самым важным открытием в её жизни. Пока они ходили по нему, девушка то и дело забегала вперёд, смотря, что находится за этим стеллажом. В списке нужных продуктов были шампунь и бальзам, стиральный порошок, кофе и чай, несколько рыб средних размеров, соусы, различные фрукты и овощи. Однако они купили ещё и печенья, которые были со скидкой, бутылку ликёра и плитку шоколада по акции. — Молочный и белый шоколад с орехами, — прочитала Эсист, внимательно рассматривая упаковку. Она прищурила глаза, вчитываясь в мелкий текст. Девушка не отпускала яркую и завораживающую упаковку вплоть до кассы, когда Сейшин силой выдернул её из рук. Два больших пакета были настолько тяжёлыми, что им пришлось их положить в тележку и везти её до самой машины. — Куда ещё? — спросила Эсист, кладя пакеты на заднее сидение. — В офис одного издательства. Мне нужно отдать рукопись своему редактору.— Редактору? Сейшин закрыл глаза и глубоко вздохнул. Ему уже порядком надоело объяснять каждое ей слово, но что он мог поделать? Он сам принял её и сам должен рассказать об этом. Собравшись с мыслями, мужчина поправил очки.— Он самым первым читает мои романы и старается сделать их лучше. Проверяет на наличие пунктуационных и орфографических ошибок, на наличие сюжетных дыр, несостыковок с указанным временем и прочее. Когда они остановились возле четырёхэтажного здания, Сейшин взял папку с романом и вышел из машины. — Я могу пойти с тобой? — Не думаю. Тебе там будет очень скучно. Мы с моим редактором будем говорить на очень скучные и нудные темы, — сказал он, после чего остановился, немного подумал и добавил. — Но, если хочешь, то ладно, пошли. Эсист стремительно вышла из машины и направилась следом за ним, стараясь идти шаг в шаг. Офис находился на последнем этаже. По нему спеша ходили люди; всегда где-то звонил телефон, шелестели бумаги и пикали различные приборы. В помещении был чёткий запах крепкого кофе и свежей бумаги. Сейшин помахал рукой мужчине, что смотрел в окно и тот, помахав с улыбкой ему в ответ, подбежал к ним. — Я рад, что нам удалось, наконец, встретиться, — сказал он, приняв рукопись из его рук. — Давно мы с тобой вживую не общались, — бросив взгляд на Эсист, он с непониманием посмотрел на Сейшина. — Кто это с тобой?— Моя девушка, — немного потупив, коротко ответил он. Эсист с непониманием на него посмотрела, но тут же поняла, что сейчас должна была быть тише воды, ниже травы. Словосочетание ?моя девушка? врезалось ей глубоко в мозг и неприятно там копошилось, словно опарыши в гниющем теле. Редактор быстро перелистывал страницы нового романа Сейшина, слушая его в пол-уха. Он быстро бегал глазами по строкам, пытаясь быстро понять, в чём суть книги, чтобы их не задерживать. — Понятно, — сказал он, растягивая каждую гласную. — Но вернёмся к тому, зачем мы встретились,— сложив страницы ровно, он несколько раз ударил их боковой стороной об стол. — В целом, как я погляжу, ты всё ещё не собираешься менять свой писательский стиль и план раскрытия сюжета. Это самая стандартная и обычная твоя книга.— Что-то не так? — спросил Сейшин, оперевшись локтями об стол. — Ты знаешь, что каждый раз, когда ты приносишь или отсылаешь рукописи своих книг, у меня одни и те же претензии к тебе. Как я уже говорил, этот роман ничем не хуже всех твоих предыдущих — твой небольшой круг читателей будет этим вполне доволен. Потом я полностью просмотрю твой роман и сообщу, что именно в нём надо исправить. Пока у меня есть к тебе предложение. Мы вновь решили сделать сборник коротких рассказов, в котором будут истории не только популярных писателей, но и таких, как ты. Вы напишите рассказы, а мы выберем самые интересные и опубликуем в сборник. Если постараешься, как всегда, то у тебя появится шанс получить более широкую аудиторию. Что скажешь?Как только мужчина сказал про конкурс, Сейшин недовольно отвёл взгляд в сторону. Эсист заметила, насколько ему стали неприятными его последние предложения. — И....какая тема конкурса? — еле выдавил из себя Сейшин. — Эротические рассказы. Мужчина махнул рукой и раздражённо вздохнул.— Опять... — недовольно проворчал редактор. — Почему ты не хочешь хотя бы попробовать?! Просто напиши короткий рассказ и всё. Я знаю, что ты на это способен и ещё как!— Я не могу писать о сексе, не имея никакого в этой сфере опыта, — неловко сказал Сейшин, оборачиваясь по сторонам.На это редактор лишь издал короткий и звонкий смешок. — Знаешь, сколько девственников пишут о сексе, только посмотрев несколько кассет с порно? Да невозможно даже сосчитать! — усмехнулся он. — Я считаю, что эротические романы — всего лишь пустая трата времени. Их читают те, кто боятся смотреть порно. От их количества иногда можно задохнуться — больше половины книг в магазинах посвящены этой теме. Людям нужны другие истории — те, что способны заставить их задуматься над своей жизнью, проанализировать себя и свои поступки и прийти к логическому завершению. Если книга для них — всего лишь жвачка, о которой они в скором времени забудут, то всё очень печально. — Ты пытаешься оправдаться. Ты слишком гротескно смотришь на всё. Я знаю, что ты не от балды пишешь свои книги. Я понимаю, что ты вкладываешь очень много усилий и смысла в каждую страницу — ты готов переписать роман заново из-за одной ошибки, а это что-то, да говорит! Я всё понимаю, но читатели этого не поймут, потому что им нужна книга, способная удержать их внимание. Взять хотя бы сюжет одной твоей книги. В ней говорится о парне, который попытался покончить с собой, но, после того как выжил, до него дошло, что это не выход и он продолжает жить, медленно собираясь с силами. Я не говорю, что эта идея плохая, очень даже неплохая и многим она послужит уроком. Проблема в том, что история явно не тянет на книгу в 600 страниц, а скорее на короткий рассказ в тридцать страниц. Ты добавляешь слишком много анализа персонажа и ситуации, в которую он попал, что в итоге превращает твою книгу не в художественное произведение, а в психологический справочник. Один мой знакомый, являющийся частично литературным критиком, сказал, что твои книги выглядят так, будто Зигмунд Фрейд решил написать художественную литературу. Много психологии, самоанализа и метафор, слишком много, а самих действий в сюжете слишком мало. Сюжет каждой твоей книги можно уместить максимум в несколько предложений. Из-за этого многим будет скучно читать. Каждый тираж твоей новой книги составляет меньше 3000 копий, что очень мало, при том, что покупают их очень редко. Ты написал предыдущую книгу год назад, а тот тираж в 2500 копий не уменьшился даже на треть! Если так и дальше будет идти, то скоро нам будет уже не выгодно печатать твои книги. Проблема даже не в этом — не будут печатать в одном издательстве, значит, я найду тебе другое. Проблема в том, что эта ситуация повторится и с другим издательством, если ты ничего не поменяешь в своём творчестве. — Так, что ты хочешь мне сказать? — спросил Сейшин, внимательно слушая каждое его слово. Поражало то, насколько спокойно он слушал его критику в свой адрес. — Всё ещё хочешь уговорить меня написать порно-рассказ?— Я хотел тебе посоветовать сменить направление — хотя бы на одну книгу или просто на время. Постарайся более сжато писать истории, если в них заложена всего одна мысль, и, если у тебя много того, что ты хочешь сказать, то используй свой талант на всю. Попытайся понять, где ты ещё силён, кроме трагедии и драмы. Не хочешь участвовать в конкурсе — не надо, но тогда постарайся сделать свои книги более интересными для широко зрителя. — Хорошо, я попытаюсь.На такой странной ноте, они пожали друг другу руки и разошлись. Сейшин и Эсист заехали ещё в несколько магазинов, после чего поехали домой, не проронив по дороге ни одного слова. — Мы многое не успели посмотреть, — наконец сказал Сейшин, спокойно ведя машину. Эсист вышла из состояния транса, в котором находилась с момента выхода из офиса. — Ничего страшного. В следующий раз сходим. — В следующий раз? — с упрёком и улыбкой на лице спросил он. — Да. Я хочу ещё туда съездить. Мне очень понравилось….Сейшин улыбнулся сам себе и издал смешок. Они молча ехали домой. Сейшин, как всегда, думал о чём-то своём, находясь разумом так далеко от неё, что, казалось, отвлечь его от размышлений, значит убить собственными руками. Но всё же, хоть девушка абсолютно не разбиралась в писательстве, она понимала, что хотела что-то сказать Сейшину насчёт той ситуации, что возникла между ним и редактором. — Сейшин, почему ты не хочешь попробовать участвовать в конкурсе? Дело ведь не в том, что ты девственник, да?— Да... — неловко ответил он. — Мне неловко от того, что мне пришлось это сказать там. Я не могу читать эротические романы, а уж тем более писать их. Он уже несколько лет хочет направить меня в эту сферу, чтобы хоть как-нибудь продавать мои книги, ибо сказать о них в описании особо нечего. Но я понимаю, что это направление абсолютно не для меня. Я старался писать и понял, что не могу. Тот листок, на котором я пытался хоть что-нибудь написать, всё ещё где-то в папке находится. Единственное, что я помню так это то, что там было много пробелов, которые я, в будущем, планировал заполнить, но так и не заполнил.— У тебя нет мотивации для написания таких рассказов, я правильно понял? — спросила Эсист.— Да.— Тебя не задела его критика?— Нет. Я писатель и часто слушал от него такие речи. Сначала да, я воспринимал это близко к сердцу, но потом понял, что этот мир жесток и просто продолжал писать. Многие скажут, что мои книги — скучное чтиво для псевдо философов, но найдутся и люди, которые скажут, что им понравилась моя книга, и что она для них — атмосферная история с глубокой философией. Возможно, что когда-нибудь я резко изменю жанр своих историй и начну писать книги совсем о другом, но до тех пор, пока у меня есть читатели, которые любят мои книги, я продолжу писать.Внезапно Сейшин свернул с шоссе и поехал по уже заросшей травой дороге, хотя по маршруту они должны были продолжать ехать вперёд, никуда не сворачивая. — Не беспокойся, я всего лишь хочу кое-что тебе показать, — сказал он. Постепенно деревьев становилось всё меньше, и, в конце концов, вокруг были лишь одни рисовые поля. Они ехали и ехали по одной прямой. Через какое-то время Эсист заметила вдалеке небольшой забор. — Что это там? — спросила она, указав на него пальцем. — Сейчас увидишь. Именно к нему мы и едем. Когда они подъехали, Эсист поняла, что это был не забор. Это был 0-образный каток с двух сторон натянутый заржавевшей сеткой. Краска на ограждениях облезла. Были видны многочисленные следы шайб, что со всей скоростью врезались в них много лет. Внутри всё заросло травой. От фонарей остались лишь пятиметровые, деревянные, покосившиеся в сторону столбы. Закрытая площадка с деревянными лавочками и большой бочкой для мусора. Рядом было небольшое здание с многочисленными трещинами на стенах. Буквы, составляющие название, выцвели, а краска облезла. Огромная чёрная железная дверь закрывала вход в него. Вокруг всё было выложено огромными каменными плитами, между которыми уже росла трава. Самое странное, что подметила для себя Эсист — вокруг больше ничего не было. Никаких развалин от других магазинов, никакой детской площадки или чего-либо ещё. Просто каток и магазин посреди ничего.— Откуда здесь каток и магазин? — спросила Эсист, взяв с собой шоколадку. — Он был создан для детей, как и другие катки. Раньше, когда я был намного младше тебя, он не был заброшенным. Он был единственным развлечением зимой для нас тогда, — ответил молодой монах, выйдя из машины. После он указал пальцем на магазин. — В этом магазине продавали горячие напитки и еду, — говорил Сейшин, подойдя к перилам и оперевшись на них локтями. — Весёлое было время. Катаешься на коньках, а потом пьёшь горячий шоколад с печеньем. Он смотрел на траву внутри катка с печальной улыбкой. На одно мгновенье Сейшин глубоко вздохнул и не дышал вовсе, будто дыханье ему мешало чувствовать запах гнилых досок и засохшей травы. — Ты тоскуешь по этим временам? — спросила Эсист, сев на лавочку, которая еле слышно скрипнула. В руках она так сильно сжимала плитку, что та хрустнула посередине. — Думаю, что да. Так уж получилось, что этот каток умер именно тогда, когда я окончил школу и уехал в город учиться в институте. Я об этом узнал только, когда я излечился от депрессии, — он отошёл от бортика и сел рядом с Эсист. — Я не так часто здесь был, но всё равно....этот каток хранит в себе мои воспоминания. Он — часть моего детства. — А почему его закрыли? Эсист взяла край обёртки и начала тянуть его на себя, медленно открывая пачку. Внутри оказалась сломанная в некоторых местах шоколадная плитка. В некоторых местах был молочный шоколад, а в некоторых были большие капли белого шоколада. Сверху вся плитка была посыпана измельчённым грецким орехом. — Я не помню. Скорее, дело в его постоянном уходе. Заказывать специальных людей было слишком дорого, — он говорил медленно, смотря на то, как Эсист зажала между пальцами небольшой кусок шоколадки. Поняв, что она заметила его внимательный взгляд, он продолжил. — Раньше это была группа молодых ребят из города, что приезжали сюда и за небольшие деньги всё делали. Но, потом, они все разъехались в разные стороны, и делать это стало некому. Наверное, в этом и кроется причина. Когда Эсист увидела, что шоколад начал таять между её пальцами, она быстро положила его себе в рот и быстро облизала пальцы, пока Сейшин не обращал на неё внимание. Этот вкус! Вкус шоколада — он был великолепен. Она чувствовала, как её горячий язык расплавляет его. Он был сладким и нежным, манящим и сводящим с ума. Эсист полюбила его с первого кусочка! Сейшин смотрел на свои пальцы, сложенные в мостик и всячески ими шевелил, смотря на них пустым взглядом. Он думал, вспоминал, снова думал и опять вспоминал. В эту минуту тишины не было слышно ничего. Никакого лая собак, никакого карканья птиц или стрекотания насекомых. Ничего, что было бы слышно в деревне. Сейшин взял кусочек шоколада, не смотря на него, и положил в рот. — Сейшин, зачем мы приехали сюда? — спросила Эсист. — Не поверю, что мы проехали так много километров только ради того, чтобы показать его мне. — Ты, — ответил Сейшин коротко и ясно, но понял, что сказал слишком мало для понятного ответа. — Общаясь с тобой, наблюдая за тобой и узнавая тебя, я начал вспоминать себя самого в твои годы. Постепенно я начал задумываться ?а что у меня осталось от воспоминаний??. Так уж вышло, что фотографий у нас не было. Мои коньки выбросили за ненадобностью. От моего детства не осталось ничего, кроме детской одежды, которую ты сейчас носишь. И то она сохранилась, потому что мама не хотела это выбрасывать. Наверное, я просто хотел убедиться, что хоть что-нибудь хранит мои воспоминания. — А если бы и катка с магазином не осталось?— Ничего, я смог бы это пережить. Сейчас, увидев всё это, я почувствовал тепло в душе и теперь спокоен. В противном случае, просто бы успокоил себя мыслями, что все воспоминания хранит моя мама. Хоть у неё проблема с памятью, она старается не потерять воспоминания обо мне. Даже если я со временем забуду, что делал в пять лет, она всегда расскажет. — Вот как. У тебя очень хорошая мама. Они продолжали сидеть на лавочке, иногда смотря друг на друга, но тут же уводя взгляд. Каждый из них наслаждался своим. Сейшин наслаждался тишиной, спокойствием и изолированностью этого места. Эсист наслаждалась вкусом сладости, тишиной и мыслью, что когда-то она не могла подумать о том, что её жизнь так круто перевернётся. Её мысли сейчас были как ингредиенты в смузи. Такие же смешанные, неразборчивые и странные. На языке был один вопрос, который казался ей самой странным. Постепенно он тяжелел, и держать его на языке стало невозможно. — Сейшин, можно мне тебя поцеловать?На его лице на одно мгновенье появилось удивление. Он спросил, что она имеет виду. — Раньше я не хотел этого, потому что те немногие люди, что постоянно окружали меня, не вызывали никаких положительных чувств и желание иметь с ними хоть что-то общее.....вернее, у меня вообще не было близких людей.... — Значит, я вызываю у тебя положительные чувства? В его голосе не было упрёка. Он мог бы просто отнестись к этой просьбе с несерьёзностью, если бы он не знал Эсист. Какая-то часть его души прекрасно понимала, что она чувствовала в этот момент, даже несмотря на то, что она еле подбирала слова. В его голове вспыхнула странная фраза: ?Возможно, я просто одинок...?. Подумав некоторое время, Сейшин встал со скамейки, положил очки на неё и повернулся к девушке. Она взяла его за руку и встала напротив него спиной к бортику. Она приблизилась к его лицу настолько близко, что они могли чувствовать дыхание друг друга. Мужчина ещё раз отметил, насколько сильно она на него похожа, только теперь, из-за её просьбы эта мысль казалась пошлой и настолько развратной, что хотелось отстраниться от девушки и убежать. — Ты так похожа на меня.... — сказал Сейшин, когда Эсист положила одну руку на его спину, а второй прикоснулась к его щеке. — До ужаса похожа.... — не успел он договорить, как она накрыла его губы своими. Оба замерли. Никто из них не хотел продолжать первым, а ждал, когда это сделает второй. Мягкие и пряные его губы были соединены с её лопнувшими и сухими губами. Сейшин хотел сделать её губы менее сухими, и слегка облизнул их липкой от шоколада слюной. Воздух казался настолько холодным, что руки девушки сами залезли под его футболку в надежде согреться. Его кожа была ужасно горячей и от прикосновения ледяных пальцев, он сам, нехотя, простонал. Сейшин прижал её тело к себе, запустив одну руку в её волосы, а вторую также под футболку. Их языки медленно начали переплетаться друг с другом. Настолько медленно, что, казалось, они просто стеснялись друг друга. Когда Эсист закрыла глаза, то будто бы могла видеть собственный организм изнутри: красная по краям и оранжевая с жёлтым оттенком посередине кожа, по которой тоненькими кривыми линиями шли кровеносные сосуды. От сильных пульсаций и спазмом ниже живота, она видела миллион странным частичек, покрывающих кожу. Они были похожи на пластиковые волосы синего цвета с маленьким кружком на конце. Они путешествовали, прикасаясь к нежным участкам её тела, возбуждая каждую частичку. Внезапно, Эсист почувствовала руку на своей щеке, которая слегка давила на неё. — Пора домой, — сказал он, тяжело дыша. Их губы и языки всё ещё были соединены тонкой ниткой слюныНа протяжении всей обратной езды, Эсист постоянно облизывала губы, будто на них остался привкус его пряной от шоколада слюны. Когда они подъехали к дому, он сказал ей:— Однажды, мы сможем повторить это ещё раз....если захочешь....Эта фраза засела в её памяти. Что именно он мог иметь виду, было сложно понять, несмотря на их долгое общение. Сейшин был многослойным, и Эсист сомневалась, что знала хотя бы одну треть всех слоёв. Именно эта фраза натолкнула её на странные мысли: что ей действительно хочется это повторить, может быть, даже зайти дальше того невинного поцелуя, находиться рядом с ним и знать, с кем именно она проснётся этим утром. Те 15 лет в том доме будто существовали в другой реальности. Та реальность жестокая, мерзкая и отвратительная, полна депрессией и отчаянием, а эта реальность полна надежд на светлое будущее и желаний прожить этот день с улыбкой. Казалось, что после этого страстного поцелуя, их жизнь кардинально измениться в странную сторону, но нет. Дни пролетали один за другим. Жизнь продолжала течь в привычном ритме. Эсист продолжала учиться, готовить разные блюда, и теперь Мивако разделяла процесс готовки пополам, доверяя ей даже сложные этапы. Она помогала прихожанам храма убирать территорию, старалась быть общительной и находить с другими людьми общий язык. Жизнь налаживалась и налаживалась. Казалось, что даже бочка дёгтя не смогла бы ничего здесь испортить. Иногда Сейшин и Эсист ходили в ту самую заброшенную церковь и находили спокойствие в тишине; позволяли своим мыслям превращаться в различные силуэты, становится чём-то красивым или чем-то уродливым. В один из тех самых вечеров, всё было также как и всегда. Они сидели в этой церкви на одной лавочки. Он сидел спиной к выходу и лицом к алтарю, а она наоборот. Они сидели так близко друг к другу, что их плечи соприкасались. Ночь была тёплой, но всё равно в одной футболке и шортах было довольно прохладно, из-за чего по телу постоянно бежали мурашки, а кожа покрывалась ?гусиной кожей?. Когда она посмотрела на его лицо, то увидела пустоту в его глазах. Он смотрел на витражи с мучениками, слегка подняв голову. Уголки рта были слегка приподняты, делая аллюзию на улыбку. — Сейшин, почему ты приходишь сюда? — разорвала тишину Эсист. — Я вроде бы понимаю, но всё ещё смутно. — Для меня эта церковь — место, где я нахожу себе покой. Я искал себе собственного бога, в которого буду верить, и нашёл его здесь: в этих витражах, гнилых досках, заплесневевших книгах и журналах...— А зачем ты искал Бога? — Потому что у меня нет моего места в храме. Несмотря на то, что это мой дом, я не чувствую себя там комфортно и безопасно. Я не знал кто я, чего хочу и какую ценность имею. Здесь я ограничивал себя от внешнего мира и пытался разобраться в себе. Сейчас я сюда прихожу, чтобы собраться с мыслями: мне не хочется срываться на других людей. — Не думал, что она столько для тебя значит..... — сказала Эсист. Хоть она ожидала услышать от него нечто подобное, ей всё ещё было непонятна одна вещь. — Но почему я здесь? Разве я не мешаю тебе?— Нет, — коротко ответил он. — Я сам смутно это могу объяснить. Сейчас я боюсь одиночества. Тот храм не вызывает тёплых чувств, а сейчас, если я буду один здесь, то буду чувствовать себя ещё хуже. Какой смысл он вкладывал в эти слова? Эсист старалась его понять, но прекрасно чувствовала, что не может пока этого сделать. У неё есть лишь несколько мелких деталей в голове, а нужно было ещё больше. Она только начала жить и ей далеко до того, чтобы понять психологию людей хотя бы на треть. Эсист молча смотрела на него. Лёгкий ветерок просачивался сквозь трещины в стенах и еле слышно свистел, лаская их кожу и волосы. — Не значит ли это, что ты закрываешь настоящую часть себя в этой церкви? Ты скрываешь свои истинные эмоции, которые могут жить только здесь, и позволяешь людям видеть лишь хорошие свои качества. — Возможно, я не могу это отрицать, — сказал он, задумчиво смотря на алтарь. — Всё люди такие — одинокие, отстранённые от всех и не способные понять друг друга. Всё мы, люди, одинаковые внутри. Повернувшись к нему лицом, она повернула всё тело в эту сторону, раздвинув ноги, чтобы колени не упирались в его бок и живот. Обняв его, девушка уткнулась лбом в его плечо. — Надеюсь, что ты не испытаешь на себе одиночество. Хотя, это очень глупое желание — даже я не смогу спасти тебя от этого, — внезапно сказал Сейшин с тоской в голосе. Слово ?спасти? обладало странной магией в этом контексте. Оно проникало в уши, затем в мозг и оттуда, по кровеносным сосудам, в сердце, отдавая ему огромное количество тепла. Привстав, она взяла его за подбородок и, повернув лицом к себе, прижала свои губы к его губам, слегка облизнув их. Рука Сейшина медленно взяла её руку, будто с намерением оттолкнуть, но не смогла. Казалось, что они могли слышать сердцебиения друг друга. Ещё чуть-чуть и их языки начали переплетаться друг с другом, касаясь мягких губ. Когда она ткнула коленкой ему между ног, Сейшин недовольно простонал, а его дыхание стало ещё тяжелее. Эсист почувствовала его эрекцию, и то, как сильно она пульсирует под её коленкой. Они ничего не говорили друг другу, понимая, что каждое слово будет глупым и неуместным и испортит весь момент. Они сели на деревянный пол, не отрывая взгляда с друг друга. Каждый медленно и плавно двигался, будто следя за каждым своим движением, вплоть до движения пальцев рук.?Мы сошли с ума!? — думал каждый, но от мысли, что они одни здесь, в заброшенной и полуразвалившейся церкви, заводило их ещё сильнее. Эсист медленно сняла футболку, вздохнув сквозь стиснутые зубы: ночь, что до этого казалась теплой, обжигала её горячую кожу даже самым маленьким порывом холодного воздуха. Реальность исказилась, когда девушка сняла с себя шорты и нижнее бельё. Вокруг был еле заметный туман, из-за которого казалось, что это — всего лишь сон. Сейшин спрятал руки за спину и принялся медленно развязывать пояс, державший всё его кимоно. Весь процесс занял меньше минуты, но каждое мгновение этого момента стоило миллион бесполезных мыслей и миллиард смертей нервных клеток, что взрывались, будто ядерная бомба. Когда кимоно спало с его плеч, он аккуратно положил его вместе с трусами на лавочку. Её взгляд пожирал каждую частичку его тела, наслаждаясь этими секундами. Сейчас, когда на нём не было ничего, она видела его мускулистое тело, которое таким раньше не казалось. Каждая мышца на его ноге была отчётливо видна. Кожа была, будто бы, натянута на его тело, но не так туго как, например, на ней. Всё в нём казалось в тот момент прекрасным, не имея ни малейшей погрешности. Пение птиц и сверчков, шуршание веток из-за ветра — все эти привычные звуки ночи стихли, оставляя только звук бешеного сердцебиения и тяжёлого дыхания. Приблизившись к Эсист, Сейшин приобнял её за талию и аккуратно уложил на пол, после чего навис над нею. — Я чувствую себя таким извращенцем, — единственное, что сказал он, бросив взгляд на витражи.Каждый огромный глаз на непропорциональных телах людей с презрением смотрел на мужчину, словно он — грешник. Он слишком резко вошёл в неё, отчего Эсист громко закричала. Из глаз начали течь небольшие, еле заметные капли слёз. По телам пробежала дрожь. Чувство, которое они ждали и чувство, которое в итоге получили, сильно отличались друг от друга. Сейшин проскальзывал в её влажную и мягкую плоть, находясь в сидячем положении и держа её за бёдра, чтобы член погрузился в неё ещё глубже. Ему нравилось видеть её тело полностью. Как она дёргает головой, а волосы попадают и прилипают к лицу, как она скребёт ногтями по полу, пытаясь ухватиться хоть за что-нибудь, как дёргается её маленькая грудь от его толчков. Сейшин двигался неравномерно. Сначала медленно и плавно, затем, будто по щелчку пальцев, начинал двигаться так, будто хотел порвать её. Его руки и ноги чувствовали гнилые доски, когда занозы попадали ему под кожу, но, когда он закрывал глаза, то оказывался в их семейном храме, где на него смотрели все святые люди, не позволяющие себе даже мысли о том, что он сейчас творит. Эсист билась в конвульсиях под ним. Возбуждение нельзя было описать словами. Как если бы каждый нерв в её организме начал вздуваться, воспаляться, а затем взрываться от огромного количества электрического тока. У неё слишком давно никого не было; её слишком давно никто не трахал. Но, теперь, она чувствовала нечто иное. Как если бы бабочки в животе не просто начали бы летать внутри неё, а метаться из стороны в стороны в агонии и махать крыльями, как сумасшедшие. Эсист всегда подмечала у мужчин, которые её насиловали отличительные черты, которые ей нравились: красивые глаза, изящные руки, гладкая кожа, идеальные стройные ноги и так далее. Но сейчас она понимала, что не может найти в нём конкретных таких черт — он нравится ей весь! Она одержима всеми частями его тела. Одних глаз, рук или губ недостаточно!! Кусая его кожу, когда он наклонялся к ней, чтобы поцеловать, Эсист готова была её съесть, и его плоть была бы нежнее любого мяса. Она сжимала его ягодицы, вела руками по спине, ласкала уши и шею, целовала по-французски его так, что слюна становилась густой, как карамель. Когда он осознавал, что занимается непристойностями в церкви, где искал божество и упокоение в мучениках, он начинал двигаться быстрее. Все эти люди, которых протыкали кольями, сжигали заживо и сжирали дикие, гротескные звери, пристально смотрели на него с презрением. Это были всего лишь витражи, но, тем не менее, он чувствовал себя грязным и, что ещё хуже, он хотел чувствовать себя ещё грязнее. — Эсист, пожалуйста.... — горячо прошептал он прямо ей в ухо. — ...сожми мне горло....— Что? — недоумённо спросила она. — Просто сделай это, пожалуйста. Обхватив обеими руками его шею, она слегка надавила на сонную артерию, без труда найдя её даже закрытыми глазами. Сердце билось так сильно, что готово было взорваться на моменте кульминации, недостаток кислорода заставил его мозг превратиться в кашу, перед глазами всё начало плыть. Кровь прилила к его члену и ушам. Он не слышал её и своих собственных стонов — только звон в ушах и пульс. Сейшин ещё сильнее ускорился. Занозы безжалостно впивались в её спину и проникали всё глубже и глубже. Их бёдра звонко бились друг об друга. Эта страна забвения и наслаждения была прекрасной, и в ней хотелось утонуть, но Сейшин не мог. Если он потеряет бдительность, то кончит в неё. Это было мучительно — выйти из этой мягкой, тёплой и влажной плоти и ощутить холодный, неприветливый и грязный в плохом смысле мир. Он излил сперму на её клитор, после чего она потекла по половым губам вниз и начала образовывать небольшую лужу. Эсист была на самой верхушке наслаждения и, из-за того, что всё так резко закончилось, она чуть было не заплакала. В отчаянных попытках вернуться в то тёплое море наслаждения, она начала тереть клитор смазанными спермой пальцами, представляя, что всё ещё не закончилось. Через какое-то время, Эсист начала чувствовать, как с её пальцами переплетается влажная и горячая плоть. Его язык ласкал её там. Девушка не находила в себе сил открыть глаза и посмотреть, как его голова находится у неё между ног. Его руки сжимали её бёдра, из-за чего Эсист чувствовала, что не могла двигаться, и что она полностью в его власти. Он зажимал клитор между губами, присасывался к нему и слизывал языком собственную сперму, чувствуя её вязкую консистенцию. Лаская пальцами её тонкие мягкие половые губы, Сейшин также собирал сперму, чтобы потом выпить её. Когда Эсист больше не могла раздвигать пальцами свою плоть, она обхватила его голову руками, запуская их в его мягкие волосы. Волны удовольствия накрывали её одна за другой, не давая расслабиться. Внутри матки будто были маленькие иголки, которые слегка впивались в неё, тем самым дразня её чувствительную и легко возбуждающуюся плоть. В её голове было только одно имя — Сейшин, которое её мозг повторял миллион, если не миллиард раз. В мыслях Сейшин старался хоть что-нибудь описать, чтобы потом эти образы перенести из головы на бумагу. Всё было слишком отрывистым, а пробелы между словами были размером с пропасть. Мужчина чувствовал, как тело наливается свинцом, и что он был на грани потери сознания. Тем временем, мужчина начал двигать пальцами и языком всё быстрее. Что-то собиралось внутри этого самого маленького, страдающего от удовольствия, куска плоти. Перед глазами всё плыло, и Эсист издала громкий и продолжительный стон, который эхом разнёсся по всей церкви. Девушка кончила. Оргазм не просто сковал её тело, заставив каждую нервную клетку стать напряжённой, а уничтожал их, рвал, сжигал и пожирал. Она слегка дёргала в конвульсиях ногами. Стенки влагалища медленно, почти что незаметно, увеличивались в размерах, а затем резко сжимались. Он отстранился от неё и лёг на живот рядом, чувствуя во рту сперму. Безвкусная, вязкая и, теперь, холодная жидкость всё ещё текла по стенкам его горла. Сейшин думал, а не сон ли это? Казалось, что всё это произошло в абсолютно другой жизни и, уж точно, не в этой! Эта мысль стала чуть яснее, когда Эсист слегка потрясла его по плечу. Они всё ещё лежали на полу в церкви, а лунный свет через разрушившуюся крышу падал на их тела. Девушка укрыла его кимоно поверх уже сухой и слегка холодной от температуры воздуха кожи. На ней уже была вся одежда, но она всё равно лежала в той же позе, в какой он её видел.— Почему тогда, у редактора, ты назвал меня своей девушкой? — внезапно спросила Эсист. — Он мог подумать, что я парень? Сейшин привстал и недовольно простонал. Холодный воздух обжигал его кожу. Мышцы, которые не были готовы к такому сильному возбуждению и работе, начали расплываться и становиться вялыми. — Нет, у этого словосочетания немного другой смысл, — сказал он, надевая на себя трусы. — Если бы я сказал, что ты просто живёшь у меня, то это прозвучало бы странно. Проще говоря, я сказал, что мы с тобой встречаемся. — А это ложь? Я всё ещё не понимаю, кто мы друг другу. — Я тоже. Для тебя лучше всего будет, чтобы это было ложью или всё же правдой?Эсист сделала серьёзное выражение лица, которое делал Сейшин, когда он думал, и прижала согнутый указательный палец к своему подбородку. Тем временем он, завязав пояс кимоно, встал с пола и позвал Эсист за собой. — Я не знаю тонкости всех человеческих отношений. Чем дружба отличается от любви? Существуют ли рамки? Что такое ненависть? Всё так запутано....если честно, я даже не знаю, что сказать...— Если говорить честно, то я считаю, что всё это — лишь суета сует. От этих понятий люди постоянно требуют чего-то большего и жалуются, когда они получили не то, что хотели. Как люди со сложным строением психики, подсознательным, сознательным и бессознательным могут быть настолько примитивными и предсказуемыми? Разве суть психологии отношений не в том, что они непредсказуемые, не имеют рамок и способны принимать очень странные обороты?— Не знаю. — Лучше не думай об этом сейчас. Тебе ещё только предстоит узнать всё о них — приняв позицию сейчас, ты можешь навсегда запутаться в них. Настанет время и ответ придёт сам к тебе. Когда они пришли домой, то вместе приняли душ, смотря на всё вокруг сонными глазами, и легли спать, чувствуя мягкие тяжёлые одеяла и мягкую воздушную подушку. Один день сменялся другим, одна неделя сменялась другой, один месяц сменялся другим, год пролетал незаметно. Однажды, в конце декабря, Сейшин сказал, что у его друга сегодня день рождения. Тошио (так его звали) был его другом с самого детства, и поэтому у них были крепкие взаимоотношения. По его рассказам, Тошио был честным, надёжным и трудолюбивым человеком, но с бунтарскими наклонностями, от которого можно ожидать острых упрёков в свою сторону и, иногда, всплеска эмоций. — А почему я раньше о нём не слышал? — спросила Эсист, когда они шли к нему в больницу, чтобы поздравить. — Он совсем недавно приехал из-за смерти своего отца — за больницей кто-то должен ведь присматривать. Обычно он не отмечает свой день рождения, но сегодня особенный день рождения. Ему исполнилось 30 лет, а для нас — это юбилей. 30 лет может исполниться только раз в жизни. — Но разве не каждый год может исполниться раз в жизни? Разве может быть в жизни два раза 13 лет или 31? — Это не круглые числа. Эсист полюбила дни рождения. Чувство, что ты даришь кому-то подарок и он ему рад, не описать словами. На день рождения Мивако Сейшин решил подарить именную кружку с чаем внутри, а Эсист подарила браслет из деревянных бусинок. Ей на дни рождения дарили либо книги, либо сладости. А Сейшину она подарила огромный набор карандашей с толщиной грифеля 0,5 миллиметров и точилку для них. — С днём рождения, — сказал Сейшин, вручив Тошио небольшую коробку конфет с алкоголем и пачку дорогих сигарет, привязанных тонкой розовой лентой в аккуратный бантик. Тошио выглядел абсолютно не так, как Эсист себе представляла. Она ожидала, что он будет выглядеть также как и Сейшин — аккуратно уложенные волосы, чистая одежда, серьёзный вид и так далее. Его коричневые волосы были взъерошены и торчали в разные стороны. Кожа была серого оттенка, а под глазами были очень заметные мешки. Белая рубашка с расстёгнутыми верхними пуговицами, потёртые джинсы и старые поношенные кроссовки. Простота во всём. — Спасибо, спасибо, — говорил он, положив упаковку сигарет в свой карман.— С днём рождения.... — неловко сказала Эсист, стоя в двух метрах от них. Идею с сигаретами предложила Эсист, когда узнала от Сейшина, что Тошио тот ещё паровоз. — Это Эсист. Я тебе о ней рассказывал, — уточнил Сейшин, пытаясь расслабить неловкую ситуацию. — Спасибо, Эсист, — сказал Тошио, отстранившись от Сейшина. Он протянул ей свою руку и раскрыл кулак для приветственного рукопожатия. Когда Эсист пожала ему руку, то почувствовала, насколько она была грубой. Его руки были сильными, крепкими и напряжёнными. Он, почти что, вцепился в её руку, распространяя по ней собственное напряжение, но, после нескольких секунд, наконец, отпустил. По плану они просто хотели собраться в кафе, где можно было взять на разлив различные алкогольные напитки, начиная от пива и заканчивая вином. Внутри кафе никого не было, кроме них. Всё было обустроено уютно. Тёплые тона, деревянные лавочки, покрытые лаком, запах осины и смолы. Пусть всё выглядело дёшево, но в целом заведение всем своим видом внушало уют и спокойствие. Тошио заказал три литр пива, три стакана и различные закуски. Они пили с разной скоростью: пока Сейшин делал один глоток, Тошио успевал сделать несколько таких же и закусить чем-нибудь. Эсист сидела между ними и смотрела то на них, то на само заведение, лишь изредка делая глоток из своего стакана. Запах сушёной рыбы не вызывал у неё желания попробовать эту закуску. — Тебе не станет плохо? — спросил Сейшин, когда увидел её притупленный взгляд на себе. — Может, выйдешь на улицу?— Нет, всё в порядке, просто слегка устала,— сказала Эсист. Когда владелец кафе решил включить караоке, то Тошио был первым, кто начал орать слова в песне. Его грубый и низкий голос во время громкого пения заставлял уши свернуться в трубочку. В каждом его слове было слышно еле заметный хрип, который срывался, когда он кашлял. Эсист пела с ним в дуэте. Только, в отличие от него, она старалась петь по мотиву песни, не растягивая слоги там, где не надо. Сейшин сидел, вжавшись в кресло, потому что всё помещение дрожало от громких звуков и криков. Чтобы влиться в их компанию, он выпил ещё поочерёдно два бокала. Когда он допил последний бокал, то понял, что снова перепил. Всего было три песни, но они, чтобы добить свои голосовые связки, крутили каждую чуть ли не по пять раз, но под конец все сдались. Они играли в различные игры, соревновались, кто быстрее съест горсть солёного арахиса, пели и снова пили. Когда вторая бутылка пива закончилась, и все были уже пьяными в стельку, Тошио схватил в охапку Сейшина и вытащил его на улицу, после чего предложил покурить, на что он согласился. Он никогда не курил серьёзно и часто, лишь в те моменты, когда мужчина сам ему предлагал, хотя он никогда не выкуривал больше половины. — Сколько мне уже лет? 30 лет! — говорил Тошио в перерывах между затяжками. — А ведь только вчера мне было 6 лет, и я носился с тобой по лесу, гоняя белок. Это ведь почти половина моей жизни. И что я делал все эти годы?— Не глупи, Тошио, — впервые что-то сказал Сейшин. — У тебя ещё вся жизнь впереди, а если бы ты и курил поменьше, то и вообще прожил бы до половины следующего века. — Нет. Я планирую умереть гораздо раньше, — увидев, как мужчина на него после этого посмотрел, Тошио продолжил. — Я имею в виду, что не хочу превращаться в дряхлую развалину, до которой никому не будет дела. Возможно, я бы потерял рассудок и окончательно стал бы жалким. Лучше я буду жить до тех пор, пока морщины не станут глубокими, а губы не высохнут. Каждый день ничем не отличается от предыдущего — вряд ли это когда-нибудь в моей жизни теперь измениться. Знаешь, мне бы даже хотелось, чтобы никто не оплакивал мою смерть — если я стану призраком и буду какое-то время видеть всё, что вокруг меня происходит, то будет крайне неловко смотреть, как люди оплакивают меня и стараются сказать хоть что-то хорошее обо мне. — Твоё дело, конечно, но думаю, не стоит думать настолько пессимистично. Так и до самоубийства недалеко. — Ага, и назови хоть что-нибудь хорошее, что могло бы поднять мне настроение. Сейшин втянул табачный дым в себя, чувствуя, как его частички впитываются во внутреннюю сторону лёгкий, медленно и мучительно отравляя их и превращая в обугленные частички мяса. Но его нельзя было напугать такой мелочью. От сигарет многие люди умирают, так почему он должен стать особенным исключением из правил и бояться их, как огня?— По крайней мере, здесь нет преступности и даже днём здесь тихо и спокойно, — привёл аргумент Сейшин. — Ну-ну, да потому что тут одни старики и живут. Детей тут меньше, чем нормальных людей, с которыми можно было бы поболтать, поэтому и шалить здесь некому. — Ты прав, но разве в этом есть что-то плохое?— Ты что и правду не понимаешь меня? Разве ты не чувствуешь этого? Типа, когда ты проживаешь, казалось бы, один и тот же день. Ничего не происходит, всё слишком тихо и спокойно, и ты прекрасно осознаёшь, что завтра ничего не измениться. С-Т-А-Б-И-Л-Ь-Н-О-С-Т-Ь. — Нет. Я прекрасно понимаю, что ты чувствуешь, потому что проходил через это. Сейчас меня не волнует, что происходит вне деревни, я смирился со всем этим. Я больше рад стабильности в своей жизни, чем разочарован ею. Внезапно он почувствовал нечто странное внутри себя. Казалось, что его глаза сейчас начнут пузыриться, гореть и вытекать. Может быть, это было из-за алкоголя или табака, или эта тема ему казалось слишком личной. Внезапно Тошио начал кашлять — дым попал не в то горло.— Но знаешь, — продолжил он, сильнее сжав сигарету пальцами. Он даже не заметил, что Тошио начал кашлять и бить кулаком по груди. — Однажды, я в этом точно уверен, наступит конец света, и я не буду верен этой деревне так же, как и сейчас. Я покину её, потому что она испортила мне и моей семье жизнь. Насколько я презираю эту деревню? Насколько я презираю эту ЖИЗНЬ?!— Что? — спросил Тошио, ударив себя ещё несколько раз по груди. — Извини, я просто чуть не задохнулся. Что ты только что говорил?— Ничего, просто забудь…Они молча стояли на улице и, время от времени, вдыхали сигаретный дым. Сейшин, как всегда, остановился на середине и, пока конец горел ярко-оранжевым светом, прижал его к руке на изгибе, чётко попав в локтевую вену. Сигарета незаметно прожигала его кожу. До него еле доходил запах жареной плоти. Это происходило несколько секунд и прежде, чем его кожа начала дымиться, Тошио врезал ему по лицу и выхватил сигарету, раздавив её ногой. — Ты что совсем!? — закричал он, не сводя глаз с руки. Кожа на внутренней стороне локтя покраснела и начала вздуваться. — Ты же обещал, что перестанешь это делать!— Прости, — тихо проговорил Сейшин, всё ещё сидя на площадке и закрывая ожог. Внезапно на улицу вышла Эсист, чтобы узнать, из-за чего началась потасовка. Даже в дальнем углу кафе были отчётливо и громко слышен звук удара и то, как нечто тяжёлое упало на тонкие, сгнившие в основаниях, дощечки. Как только Эсист посмотрела на него, Сейшин опустил рукав кофты и смущённо отвёл взгляд в сторону. — Мне плохо, — устало сказала она, смотря в пустоту и закрывая рот руками. — Я хочу домой. Она была на грани того, чтобы её стошнило. — У нас есть тут ещё кое-какие дела, — сказал Тошио, помогая Сейшину встать на ноги. — Думаю, это займёт не меньше 15 минут. Думаю, тебе сейчас лучше проблеваться. Пока Тошио обеззараживал ему ожог, Эсист выпила несколько литров воды. Сколько бы она пыталась, ей не удавалось вырвать всё наружу. — Почему у тебя повязка?... — спросила она. — Не говори лучше, а то тебя вывернет наизнанку. Когда они попрощались с Тошио, то пошли домой пешком. Это была не самая лучшая идея. Температура была +5 градусов. На них были куртки, шарфы и ботинки до икр. У Сейшина был без каких-либо узоров темный синий шарф, а у Эсист — в клеточку красного цвета. Ночью идти по дорожкам в пьяном состоянии, это как пытаться идти по канату над пропастью в несколько миль — шаг влево или шаг вправо и ты уже мёртв. Эсист постоянно запиналась об свои ноги и падала на колени. Сколько бы она не говорила, что с ней всё в порядке и она не пьяна, по ней было видно, что ей было очень плохо. Он постоянно слышал её дыхание и стоны.— Почему мы не остались ночевать у него? — жаловалась она. Когда он остановился, она схватилась за его талию и, наклонившись, прижалась к спине. — Почему мы так долго идём? Почему каждая секунда и каждый метр кажутся бесконечностью?... — Потому что он живёт со своей пожилой матерью, которая ненавидит меня и мою семью, — повернувшись к ней, он взял её за плечо и положил одну руку на своё плечо, чтобы ей было легче идти. — Скоро будет лавочка, на которой мы можем отдохнуть. Она уткнулась носом в его плечо, после чего, понюхав его куртку, вмиг отбежала в сторону, упав на асфальт. — От тебя несёт сигаретами за версту.....— Да, знаю. Ты не переносишь запах табака?— Меня... — внезапно она умолкла, будто в её горле начал расти ком. Закрыв рот рукой, Эсист попыталась встать. Слюна стала жидкой, как вода, а её вкус намного ярче чувствовался на языке. Это кульминация. — Тошнит от сигарет!Когда, через какое-то время, они дошли до лавочки, она отошла в сторону, где её вырвало. Её голова кружилась, перед глазами всё плыло. В этот момент ей хотелось исчезнуть, лишиться это человеческой оболочки, что сейчас переживало не самое лучшее мгновение. Её губы и щёки были в вонючей и густой слюне. Когда она вернулась к лавочке, Сейшин протянул ей салфетки, что захватил на всякий случай из кафе. — Прости.... — выдохнула она, вытирая лицо. — Я доставила столько проблем. — Ничего, я сам ничуть не лучше. Тебе сильно плохо?— Голова до сих пор кружится, но теперь мне немного легче...правда сильно хочется пить. — Потерпи ещё немного. Примерно через десять минут мы будем дома. Теперь вместо тошноты, она чувствовала простую усталость.— Сейшин, у тебя были женщины? — Нет. У меня были другие заботы. — А ты был желанным среди своих ровесниц?— До такой степени, нет. Я был....слишком милым, чтобы мной интересовались именно в этом плане. — Слишком милым? Звучит странно, ведь обычно девушкам нравятся милые парни. — Я ненавидел это. Из-за неё никто не воспринимал меня, как мужчину, а мои ?друзья? любили шутить по этому поводу. Когда мы пили, они любили, как бы невзначай схватить меня за грудь, а потом сказать: ?Ой, прости, я думал тут рядом сидит девушка?. — Жестоко с их стороны. Можно мне дома посмотреть твою фотографию тогдашнего тебя?— Она у меня с собой, — сказал он, ища фото в карманах. — Постоянно хочу выкинуть, но забываю. Он достал слегка смятую фотографию и отдал её Эсист с неохотой. На ней был парень примерно лет семнадцати. Его чёлка была забавно закручена в небольшую спираль. Волосы были аккуратно уложены. Широко открытые большие глаза, острые черты лица, на котором было удивление. Он был худощав, а руки и ноги были такими же тонкими, как и у Эсист. Рядом стоял, судя по всему, Тошио, который странно, будто за секунду до съёмки, обнял Сейшина за талию, от чего тот и впал в шок. В обычной ситуации она бы удивилась такому поведению Тошио, но после слов Сейшина, она попыталась не думать об этом слишком долго. Она так сильно погрузилась в изучение этой фотографии, что не замечала ничего вокруг. Мужчина уже потянул руку к ней, чтобы забрать фотографию, как тут она подняла взгляд.— Только, пожалуйста, не говори, что я выгляжу на этой фотографии мило. — Хорошо, не буду. Она достала небольшое зеркальце из кармана и подставила его на фотографию так, чтобы там, на месте молодого Сейшина, отражался он нынешний. — Смотри. Ты изменился, теперь ты настоящий мужчина. Сейчас ты мне нравишься гораздо больше, чем на фотографии, — Эсист смотрела на него мутным взглядом со слегка опущенными веками, но при этом она улыбалась. — Спасибо.....Когда он попытался улыбнуться, то улыбка получилась не такой, как всегда. Она была....болезненной. Уголки его рта постоянно дёргались, а из глаз вот-вот потекут слёзы. Когда он сам это понял, то резко отвернулся и начал тереть глаза, бормоча что-то себе под нос. — На самом деле, я не могу сказать, что люблю эту жизнь даже сейчас, — сказал он, оперевшись локтями на колени. Разговор Тошио о жизни и её предназначении навёл его на огромное количество размышлений, которые он хотел выплеснуть из своей головы. — Никто не хочет по-настоящему жить, ведь нормальных поводов нет ни у кого. Всё мы просто существуем, проживаем один день за днём и не думаем о своём будущем. Просто кому-то всё равно на свою жизнь, а кто-то презирает её изо всех сил. Никакого смысла в твоей или в моей жизни нет — мы просто всё ещё не умерли. Мы радуемся, когда на наш любимый напиток скидка, грустим, когда на сеанс в кино все места заняты и ненавидим, когда кто-то читает наши записи в дневнике. Вот та истина, которую ты должна понять перед тем, как войти в жизнь по-настоящему. — Ты разочарован в этой жизни? — Да, но это естественно. Когда-нибудь и ты разочаруешься во всём — во мне, в маме, в Тошио, в себе и во всём мире. Разочарование во всём — это просто процесс, когда радужная пелена спадает с твоих глаз, и ты видишь все ?прелести? этой жизни. Но ты не должна позволить ему захватить свой разум. Ты не видишь плохие стороны вещей — ты просто видишь их настоящую сущность. Просто научись принимать эти разочарования, или, если не хочешь принимать, просто игнорируй их. Когда они пришли домой, то первый делом побежали в ванную, где кинули грязную, пропитанную табаком, алкоголем рвотой, одежду в стирку, после чего приняли душ, где старались всеми силами сбить запах. У Эсист после душа сразу исчез весь запах, а Сейшину пришлось намазаться увлажняющим кремом. — Ты очень вкусно пахнешь, — сказала Эсист, когда он вошёл в комнату и лёг рядом с ней. Ей пришлось очень сильно напрячься, чтобы привстать и лечь на него. — Тебе уже лучше? — спросил он, сложив очки рядом с подушкой. — Да. Мивако дала мне таблетки и какой-то отвар. А ты не будешь?— Нет. Мне нравится это состояние. После этого мне сняться интересные сны. Эсист лишь сказала, что пусть он делает, что хочет. Слишком сильно её вымотал этот путь к храму. — Хорошо, обещаю, что я не буду позволять разочарованиям захватить мой разум, — сказала Эсист, вспомнив его длинный монолог на лавочке. — Не говори так. Никогда не говори ?я обещаю...?. Однажды, мама сказала мне такую вещь: ?Если человек обещает, то в 99,99% случаях он не выполнит своё обещание. Когда мы обещаем, люди дают нам свою веру, и тогда мы начинаем наглеть. Насколько бы простое обещание человек не дал — он его не выполнит, как бы ни старался. Но люди этого не понимают и продолжают давать обещания всем и вся. Обещания — это ложные надежды. Поэтому, Сейшин, я прошу тебя, никогда не давай обещания или другие клятвы, иначе ты сойдёшь с ума и умрёшь. Поэтому, всегда говори ?Я смогу? или ?Я сделаю?. Всегда помни мои слова. Конечно, вряд ли я могу похвастаться мудрыми мыслями или действительно дельными советами, по мнению других людей, но я точно уверена в том, что в будущем, ты обязательно вспомнишь мои слова?. Я восхищаюсь ею....— Я буду сильной, — уверенно сказала Эсист, прокрутив его слова в своей голове ещё раз. — Я стану сильной!— Молодец, Эсист, — устало сказал он, закрыв глаза. — Иногда, я завидую твоему детскому разуму. Твой разум ещё не запятнан, ты не устала от жизни и хочешь продолжать делать новые открытия для себя. Его пальцы нашли её руку под одеялом и сжали её крепко-крепко. Сознание Эсист было постоянно мутным, даже несмотря на то, что она выблевала весь алкоголь и выпила всевозможные отвары и таблетки. Стоило закрыть глаза, как сознание проваливалось в небытие и возвращалось оттуда через несколько минут. Эсист чётко для себя решила, что больше никогда в жизни не будет пить. Даже глоточек не осилит. Отдельные слова в его речи крутились в её голове и больно там отдавались. Эсист повернулась на бок, согнув ноги в коленях. — Но всё же, ради чего я продолжаю жить?....возможно, из-за чувства вины перед другими людьми....они хотят, чтобы я жил, и возлагают на меня требования вместе с надеждами... — продолжал говорить Сейшин, обняв её со спины и прижав к себе. Все её нервные клетки скопились в тех местах, где он прикасался к ней. — Но, сколько бы я смог так продолжать жить? Как быстро бы мне это всё осточертело? Чем больше я думаю над этим, тем сильнее погружаюсь в отчаяние. Возможно, вся моя доброта — всего лишь попытка удержать вокруг себя тех, кто может мне помочь. Возможно, я сам того не замечая, использую других людей для того, чтобы продолжать существовать в своём спокойном мире, и как только появится угроза, что этот мир рухнет, я ?уничтожу? себя и всех, кто меня окружает....как низко, но это правда.... — его голос задрожал. Эсист чувствовала его горячее и тяжёлое дыхание на своей шее. — Когда-нибудь я брошу тебя, оскверню или убью, сам того не замечая. Поэтому, пожалуйста, когда этот момент настанет — убей меня...— Что ты имеешь в виду? — Ты меня слушаешь? Я думал, что ты уже давно спишь.... — неловко сказал он, осознав, каким дураком выставил себя перед ней. — Не думай слишком долго над моими пьяными бреднями. У меня сейчас язык без костей, поэтому, говорю всё, что в голову только придёт. Проходят дни, недели, месяцы и годы. Эсист становится старше. Как Сейшин и сказал, один день сменяется другим, и они просто проживают этот день. Эсист не чувствовала себя умной, но всё же, она чувствовала себя более взрослой, чем была раньше. Впервые она это почувствовала, когда приняла свой пол и начала говорить от себя в женском лице. Это маленькое изменение казалось ей феноменальным прогрессом. Как бы Сейшин не хотел, чтобы Эсист забыла его слова в тот вечер, она постоянно думала над ними, стараясь найти ответы на все вопросы, которые возникали в голове. Этот вечер июля был жарким, как и остальные вечера, этим летом. Футболка и волосы слегка развивались на лёгком ветру. Девушка сидела на заднем дворе храма и смотрела на тот фрагмент пейзажа деревни, который не был спрятан за горой. Маленькие домики, похожие друг на друга, небольшие и тонкие дороги, объединяющие эти дома, огромные осины, перекрывающие весь пейзаж, что находится за деревней. — Добрый вечер, Эсист, — сказал Сейшин, придя к ней. — Ты уже вернулся? Не рано ли?Сейшин должен был молиться за недавно умершую старушку, которая иногда приходила в храм и просила помолиться за её покойного внука, умершего от повитухи. — Я уже закончил, — сказал он и сел рядом с ней. — Как долго ты тут сидишь?— Довольно давно, — сказала она, после чего наступило молчание.Цикады пели вдали свою громкую и раздражающую песнь, спрятавшись в деревьях. Если бы они решили оккупировать одно здание и начать свой концерт, то все люди начали бы сходить с ума. Почему ни один человек, который придумывал пытки, не решил использовать цикад?— Сейшин, я тут долго думала насчёт всего, что произошло и насчёт твоих слов. Ты был прав — пусть всё развивается так, как и должно быть. Пока мне нравится такая тихая и спокойная жизнь, я буду довольна любым мелочам в своей жизни. Пусть колоссальные перемены наступят позже — через год, через два. Пусть я разочаруюсь во всём, пусть мне всё причинят боль, и я буду страдать — за чем-то плохим всегда будет что-то хорошее. Возможно, люди, поэтому и живут, потому что знают, что всегда везде есть баланс. Сейшин смотрел вдаль, думая над её словами. — Эсист....я даже не знаю, что сказать.... — наконец сказал он после очень долгой паузы. — Но всё же, о кое чём я хочу тебя спросить, — внезапно сказала Эсист, повернувшись к нему передом и протянув свои тонкие руки. — Ты поможешь мне познать этот мир со всеми его прелестями и мерзостями?Секундное сомнение охватило его, когда он смотрел на её согнутые пальцы, которые хотели вцепиться в его руки, словно клешни. ?Ты поможешь мне познать этот мир со всеми его прелестями и мерзостями?? — крутился этот вопрос в голове Сейшина. Сомнения и противоположности, которые боролись в его голове, в какой-то момент просто взорвались и превратились в одну сплошную биомассу. — Да, я помогу тебе, — сказал он, положив свои руки в её уже раскрытые ладони. Её пальцы лишь слегка прикоснулись к его рукам, будто боясь содрать с них кожу. Цикады начали петь тише, солнце скрылось за горизонт, а гул тракторов прекратился. К наступлению ночи каждая жизнь, что жила и гудела днём, умирает и впадает в спячку ровно до того момента, когда лучи солнца вновь упадут на холодную и сырую от дождя землю.