Глава 3 (1/1)

Прочухалась я раньше мужика где-то в середине дня. И первым делом полезла его проверять. Легче-то ему, вроде, стало, даже пасть разжал и прочие мышцы расслабил, но… Лихорадило бедолагу несчадно. Вытащив из шкафа футон, расстелила и примерилась к телу. Подоткнув край матраса под мужика, затянула пупок и не с первого раза перевалила кабана, накинув поверх одеяло и развалившись под боком. Да я рожу такими темпами, чесслово! Уф, я аж прочувствовала, как у меня, оказывается, всё болит! Полежав и выматерившись, переползла на карачки, дотянулась до аптечки и отрыла антибиотики. Интерес вызвало то, что некоторых я не опознала. Но списала всё на корейских производителей, и подобрала по фармакодинамике наиболее знакомое. Оглянувшись на мужика, вздохнула, открыла шприц-десятку и набрала в него воды на кухне, а вернувшись и присев у футона, задумалась. Зачем-то поправила съехавшую подушку и налипшие на чужой влажный лоб волосы, заодно сверила температуру со своей. Прочухалась, осознав, что ненадолго выпала, и придержала мужику голову, пока закладывала на корень языка таблетку и заливала водой, заставляя проглотить. То, что часть воды попала не в то горло, меня не смутило. Я заменила воду в тазике и замочила испорченные полотенца?— машинки не было, а вручную кровь по опыту знаю так просто не отстираешь. Зашла на кухню, залезла в небольшой, с тумбочку, древний холодильник. Ожидаемо, разморожен, и никакого льда я не обнаружила. Пришлось мужику довольствоваться компрессами из простых полотенец, смоченных в прохладной воде, но он не возникал. Снова вернувшись на кухню, отмыла инструментарий, разложила сушиться и полезла по шкафам. Всё так, как и оставалось: добротные деревянные тары, почти на половину заполненные крупами, мёдом, солью и специями. В отдельном шкафу?— подъеденная гора консервов, а ещё в одном?— разносолы. Отец не очень жаловал походы в город и предпочитал потихоньку пополнять запасы по мере их траты, а уж о том, чтобы отпустить туда свою дочь, и речи не шло. Ребёнок принимал за данность все выверты единственного родителя, и закономерно потерялся, когда тот слёг. А начавший бредить, он облегчению патовой ситуации не способствовал. И ребёнок дотянул до того, что спасти человека оказалось невозможно. А дальше?— хлеще. Впервые настолько тесное взаимодействие с социумом, монолог о смутном будущем от (не)доброго, но честного нотариуса, помещение в детский дом в ближайшем крупном городе, соответственно, недолгое путешествие по железной дороге… И снова нотариус на пороге детдома, указывающий на потерянного небритого мужика рядом с собой. Тогда-то ребёнку и сказали, что у отца нашёлся родной брат, который принимает опеку и забирает к себе аж в Сеул. Опять железная дорога, всё имущество девочки?— одежда, в которой её забрали из отчего дома, и боккен. Тело отца увезли в столицу, где и похоронили после. А дальше?— походы к психологу. Ребёнок отчаянно ищет поддержки и понимания, раскрывает свой страх будущего, психолог советует реализовать скрытый потенциал в условиях столицы и найти друга в опекуне… Смаргиваю, поняв, что опять залипла в пространстве. В этот раз?— надолго. В глаза будто песка насыпали, и я поспешила их закрыть и помассировать. Надо что-то приготовить. Если уж я жрать хочу, как не в себя, то болезный точно мамонта прикончит. Опомнившись, метнулась к мужику сменить компресс. На лбу нагрелся, как на печке, а на кистях ещё мог бы полежать, но я не стала страдать фигнёй и обновила все. Вернувшись опять на кухню, недолго думая, затопила печку, как завещало детство у бабушки в бараке, поставила воду на рис и отдельную тару на отвар. Рис посолила и пошла набирать по шкафам горькую траву, как завещал уже знахарь. Решив не мучиться, ссыпала поровну имбирь, красный и чёрный перец. Залью, дам настояться, и можно идти травить человека. Помимо того, набрала и для себя: листья мяты, мелиссы, цветки василька и одуванчика. В отдельную плошку, пока в памяти, отколупала мёда и поставила расходиться на водяную баню. Живот недвусмысленно заурчал. Сунув в рот кусок сладости, помешала рис и пошла стирать полотенца. Опять забыв о мужике, в панике метнулась сменить компресс, проверила рис и мёд?— последний почти растопился. Во избежание его закипания сняла вместе с бурлящей водой. Залив отвар мужику и себе, вернулась к полотенцам. Фигачить их хозяйственным мылом в жёсткой холодной воде?— сомнительное удовольствие, но полотенца было жалко, всё-таки своё. По итогу я их отстирать-то отстирала, но снова озадачилась. На этот раз поиском бельевой верёвки. Когда мужика перестало лихорадить и он прочухался, я медитировала на краю зала с чашкой отвара в руках, наслаждаясь видом на сад. Рядом со мной стояла пустая чеплаха, некогда полная риса и спаржи с тонко резаной морковью. Я наслаждалась сытостью и единением с природой. Но оттягивать и дальше мойку окровавленного пола было уже некуда, и в душе я на самом деле обливалась слезами, но упорно тянула до последнего. То, что мужик пришёл в себя, я поняла по стону и, подорвавшись кабанчиком, преданно заглянула в глаза?— где болит?—?Пить… Протянув руку к изголовью, взяла стакан простой тёплой воды и помогла приподняться. Судя по тому, как мужика перекосило, действие обезбола закончилось. Ну, дротаверин я набирала на глаз, учитывая максимальную суточную дозировку и кратность введения. Если поставлю ему в той же дозе сейчас, следующая будет только завтра, а ночь пережить тоже как-то надо… Мужик закашлялся и попытался расслабить сведённые судорогой мышцы. Бля-я-я.—?Я поставлю вам обезболивающее, должно стать полегче. Потерпите немного, я сейчас. Жопой чую, ночка будет, что надо. Но всандалила и так болючий укол в мышцу бедра, обновила компресс, обтёрла пропотевшее лицо и, подумав, перетащила свой напиток поближе. Через некоторое время мужику стало полегче и он заинтересовался тем, что я там с таким удовольствием попиваю. Заметив заинтересованный взгляд, когда оборачивалась проверить состояние, потянулась за отваром персонально для этого экземпляра. Добавила мёда, чтобы не так противно было пить, и поднесла прямо к сомкнутым губам под недоверчивым взглядом. Вздохнув, пояснила, на кой ему эта бурда, и добавила, что хрень и мёртвого, меня саму в смысле, поднимала. Ну, знать ему, что отпивал отец свою дочь в этом доме, ему не обязательно, а я и не соврала по сути. Мужик пить упрямо отказывался. И хотя я его понимала, сама бы и на пушечный выстрел по доброй воле к пойлу не подошла, но закатила глаза и демонстративно сделала небольшой глоток. Настойка успела подостыть и не обжигала чувствительные рецепторы, зато с этим прекрасно справлялись горечи. Закаменев лицом, стараясь, чтобы не скукожило окончательно, упрямо подставила к чужим губам чёртову кружку. Мужик поискал что-то на моей ещё больше закаменевшей морде, задумчиво скосил глаза на кружку и приоткрыл рот. Аллилуйя! Шустро пристроившись у его головы, приподняв и ненавязчиво зафиксировав, чтобы не сбежал ненароком, почти насильно выпоила всю кружку. Бедолагу аж перетряхнуло от невообразимой многогранности вкуса, но я была лишена сочувствия?— на кухне своего часа ждала ещё почти полная недокострюля. И хлебать ему эту дрянь весь остаток дня, пока в сознании. Милостиво дав прийти в себя, притащила чеплашку риса,?— вот против него он точно ничего не имел. И с удовольствием бы прикончил, слушайся тело команд мозга. Сжалившись повторно, накормила болезного и оставила в покое, обновив себе отвар и усевшись обратно на край зала. Вид оттуда меня чертовски притягивал и умиротворял. А ещё интересовал, потому что я в ботанике не разбиралась от слова совсем, тогда как ребёнок мог отличить кусты магнолий от камелий и распознать в жёлтом пятне кустарники форзиций. Фоном ненавязчиво всплывали не-мои воспоминания, как сезон за сезоном сменяли друг друга рапс, тюльпаны, маки с васильками и гибискус, которому отводилось вообще отдельное место как на территории додзё, так и в восточной культуре. Через какое-то время мужчина зашебуршал позади, как оказалось, пытался безболезненно поменять положение затёкшего тела. Полежал немного и снова забылся. В течение дня ему значительно полегчало, и я поднимала его ещё два раза, чтобы накормить и напоить, отмечая положительную динамику, но ближе к ночи он прочухался сам. Я материлась себе под нос, оттирая пол с концентрированной перекисью и хлоркой, и даже не заметила бы, что болезный в сознанке, если б не прорвавшийся сквозь зубы стон. У него ожидаемо снова поднялась температура и скокануло давление, но что хуже?— после обезбола легче практически не стало. И я всю ебучую ночь провозилась с ним, силясь облегчить страдания. Засыпала под боком, подрывалась из-за холода и стонов и снова впадала в дрёму. Под утро я чувствовала, что во мне не осталось и капли сил. Тазик с нагревшейся водой ощущался пятитонным, не меньше, и даже прохладная водичка в лицо не помогала освежиться. Меня конкретно рубило, и я завалилась на уголок одеяла, когда край горизонта едва-едва начал рыжеть. В полусне ощутилось движение. Пьяный мозг вообразил море и волны, а потом меня шарахнуло о прибрежные камни и тут же укрыло тёплой шапкой пены. Я вздрогнула, пытаясь очнуться, но мозг посчитал, что он недостаточно отдохнул, и утянул в обратно в бессознательное. Далёким фоном шумели птицы, зелень, растущая у берегов, сквозь тень на глазах силилось пробиться солнце. Какие-то туристы переговаривались вдалеке, мешая спокойно отдыхать в тёплых объятиях теперь уже золотого песка. Но мне было тепло и хорошо, и особенно спокойно стало, когда руки ощутили родной боккен. Постепенно я расслабилась и позволила себе насладиться этим состоянием. Пока не пробилась здравая мысль: ?Какого хера?? Распахнув круглые глаза, уставилась в одеяло. Меня накрывало им полностью. Мужика под боком не было, футон пуст. В руках действительно меч, который я держала при себе всё время, но не брала в руки. Где-то неподалёку знакомо хрипел уже бодрый недо-мертвяк, и ему вторил чей-то ворчливый голос. Судя по интонации, матерно. В одну секунду голоса смолкли. Я в напряжении заставила себя выждать несколько минут и только тогда предприняла попытку выпутаться из одеяла. Укутало меня знатно. Или, судя по свежести комплекта и отсутствию следов крови, грязи и пота, укутали?.. Зашевелившись активнее, выбралась и ослепла?— солнце светило необычайно ярко и метко. А вокруг?— никого. И только недостаток дротаверина и шприцов в аптечке говорил о том, что здесь кто-то был. Я даже прошлась по всей территории дома и сада. Действительно, исчез. А вместе с ним и мой спальный комплект. Вот ведь сука, а… Хотя с другой стороны, я понятия не имела, как отстирать футон. Исчез и мусор, оставшийся после обработок, а это тампоны и перевязочные пакеты, пустые ампулы, шприцы с упаковками и шёлковые нитки, хвосты которых я срезала после стягивания кожи. Удобно, что мусор исчез вообще весь и мне не понадобится в ближайшее время ломать голову над утилизацией бытовых и не очень отходов. Однако неприятный осадок от всего остался. Я уверила себя, что всё к лучшему, и меланхолично заварила успокаивающий сбор, уже привычно усевшись на край зала. Я старалась отвлечься на что-то приятное и оглядывалась. Пожалуй, меня радовала чистота пола, я по праву гордилась собой. Свежие полотенца на верёвке тоже услаждали взгляд. Надо будет снять. Какая я всё-таки молодец и как же хорошо жить. В главную дверь кто-то вломился, и буквально через секунду я лицезрела запыханного, всклоченного, со следами дикой усталости и решительности на лице мужчину. Дядя. Сглотнув, против воли вцепилась в чашку, второй рукой взявшись за меч. Мужчина шумно выдохнул и неожиданно осел на пол.—?Нашёл… Он прикрыл лицо руками, скрывая секундную слабость, и я физически ощутила его облегчение. Мозг резко проснулся, начав в панике метать всевозможные сценарии событий и мои собственные действия. Дядя поднял на меня взгляд и улыбнулся:—?Как я рад, что ты в порядке. Мозг клинануло на очередной фантазии того, как на меня орут и избивают, пардон, отвешивают дисциплинарных пиздюлей. Я недоумевающе нахмурилась, мой мир только что сломался. Он что, не собирается меня отчитывать за недопустимое поведение, своевольный побег и путешествие зайцем через половину Кореи? А как же все эти азиатские закидоны с почитанием старших, смирением и скромностью? Дядя удивил меня ещё больше. Он собрал себя с пола и под моим полным подозрений и напряжения взглядом уселся, как и я, на краю зала, оставляя между нами хорошее такое расстояние. Попытку уважить чужое личное пространство я оценила, поудобнее перехватив меч. Так, на всякий случай. Но мужчина выдохнул, окидывая сияющими глазами запущенный сад, и снова взглянул на меня. А интересный у него цвет радужки?— шоколадный, насыщенный. Необычный.—?Здесь очень красиво. Стоило того, чтобы вернуться, не так ли? Я промолчала. И он продолжил монолог, будто хотел выговориться, озвучить то, что давно давило на плечи неподъёмным грузом, и я не могла его оборвать. Не имела права. Не в силах была позволить себе перебить исповедь каявшегося, хотя набожной никогда не была.—?Я любил это место. Мне оно часто снилось по ночам, когда я уже жил в Сеуле. Вернуться тянуло неимоверно. Руки зудели от того, что не мог прикоснуться к родовому искусству. Сам себе запретил, а потом свыкся. Но этот лес… По нему мы с твои отцом бегали мальчишками только так. А вон тот фонарь видишь? С отколотой крышей? Это моих рук дело. Дядя рассмеялся, а я прищурилась, силясь разглядеть тот самый фонарь. И правда, вон он…—?Мне было легко уходить, но сложно не повернуть обратно. Сейчас всё иначе?— я всей душой надеялся, что ты не здесь. Странное тут место, что ни говори. Я перевела на него пустой взгляд, не мешая говорить. Мне нередко исповедовались, и я не единожды запрещала себе примерять то. Собственное психологическое здоровье дороже, я лучше буду отстранённой, чем участливой. По крайней мере, здесь и сейчас.—?Мы с твоим отцом редко ладили. Вечно соревновались за первенство в чужих глазах. Не хотели ударить в грязь лицом перед остальными. Чудны?е были, балбесы. А потом я не выдержал. Сбежал. Я поймала намёк в косом взгляде и нахмурилась, отводя свой в сад. Вот и упрёки завуалированные пошли…—?Было сложно. Кому нужен мальчишка без роду и племени? Помогли те, от кого не ждал. Бездомных в Сеуле много, они и подсобили через знакомых. Я закончил школу, обучился профессии, и сейчас спокойно зарабатываю на жизнь в Дайсунг-элекроник. Как ты видела, даже дом содержать хватает. Мужчина весело усмехнулся и как-то слишком хитро? скосил опять взгляд, заставив напрячься, и тут же отвёл.—?Скучно, правда. Ну, тут уж ничего не поделаешь. Признаться честно, я тосковал по этому месту. И буду счастлив, если его частичка составит мне компанию в моём одиночестве. Возможно, когда-нибудь мне даже удастся его разнообразить. Я сама почти начала косить глазами от такой банальности, как мужчина спрыгнул на землю и подошёл к разросшемуся кустарнику, огладив яркие жёлтые лепестки множества соцветий. Зависнув, замерла в ожидании, что же ещё провернёт этот странный ?взрослый?. А он зашёл за угол, а через минуту вернулся с лопатой и холщевым мешочком. Под моим афигевшим взглядом он откопал гигантские корни, отделил крепкий молодой побег и вместе с землёй погрузил в мешочек, тщательно перевязав горловину бечёвкой. Куст прикопали обратно, заботливо утрамбовав взрытую почву. И всё это время я думала. Дядька умный, я не дура, а о племяшке своей он мнения хорошего, потому и дал это время на осмысления. Я напрягла все извилины, тщась решить, как поступить. С одной стороны, мне было неебически страшно. И страх этот никуда не делся спустя время. Притупился, забылся, но ярко всколыхнулся, когда на горизонте замаячила ответственность. Я не могла осознать себя, принять, банально назвать ребёнка?— телом, в которое оказалась закинута. Сколько похоти было в одной такой формулировке… Омерзительно, противно. И от самой себя тоже. Потому что ?заняла место?. Как в общественном транспорте, фу. И додзё как ничто иное подходило, чтобы успокоить нервическую натуру и найти себя. Одно зависание на месте с не-моими воспоминаниями стоило отдельной психологической помощи… С другой стороны стояла уже иная сторона философии?— философия выживания. Человек тварь приспособляемая, и в случае нужды с лёгкостью отринет нормы морали. Чтобы выжить. А современный мир мегаполиса мне был ближе тихого угла деревушки предгорья. Просто потому, что правила жизни там мне были знакомы. Но опять же, всё упиралось в культуру и менталитет, чуждые мне. Чужого человека, который должен будет меня содержать до поры до времени и который обязательно поймёт, что со мной ?что-то не так?. Национальность не так, блин! Мозг скрипел, я искусала и ободрала все губы, пальцы измяли гладкий меч, а глаза всё метались в смятении. Я чувствовала небывалую ответственность, которая последует за принятием любого решения. И привычно сбежать, уклониться, сгладить углы уже не получится. Тут или-или. Блять…—?Я… В горле запершило так, что голос сорвался, и я поспешно захлопнула пасть. Но дядя уже услышал и заинтересованно обернулся, тем не менее продолжая наглаживать кору высоченной сливы.—?Я бы хотела посмотреть Сеул ещё раз… Если вы не против приютить меня у себя… Было жутко неловко доставлять ему неудобства одним своим присутствием, но я увидела, как у мужчины загорелись глаза и во всём виде проявились радость и облегчение. Он широко улыбнулся и кивнул, показывая, что не имеет ничего против. В итоге в додзё мы провели весь оставшийся день и ночь, отправившись обратно в столицу следующим утром. Я стала чувствовать себя немного свободнее, увидев, что от меня ничего не требовали и глазами не косили. Мужчина же получал явное удовольствие от нахождения на этакой родине. И много говорил. Рассказывал о додзё, попутно и о ?Лунном свете?. О собственном детстве. Я же старалась помалкивать, чтобы не опростоволоситься, и была вся внимание. Но кое что не давало мне покоя, и уличив момент, я спросила:—?Как вы нашли меня? Мужчина посмотрел косо, заставив смутиться. Вот и прокололась, Варвара, блин, любопытная! Но дядя неожиданно хлопнул себя по лбу и расслабился.—?Точно, прости, я забыл, что ты ещё не так много знаешь о столице. В Сеуле много камер, почти на каждом углу. Когда ты пропала, а я не справился своими силами, подключилась полиция. Мы запросили записи с камер наружного наблюдения, так и отследили твой путь. Ну ахуеть теперь. Я похлопала круглыми глазами и кивнула, показывая, что осознала и услышала. Вот же бля… И что, теперь никакой личной жизни? Нет, серьёзно? Вот бляха, придётся и на улицах осторожной быть, чтобы не вызывать лишние вопросы у стражей порядка. И хотя моё афигевание от осознания размеров задницы, в которой я оказалась, на нет так и не сошло, но некоторое смирение появилось.Ну, как некоторое? Хотелось опустить руки?— до того щемило сердце от одной мысли, что мне теперь здесь жить. Отвлекал, как ни странно, дядя. Ю Дьюгчун, тащивший кулёк с моими вещами и несчастный росток в мешке. Он заметил, что меня больше интересовал вид за окном, чем столица, и рассказывал байки о горе Чирисан. Во мне горело смутное ощущение дежавю, и слушать о горе было вдвойне интересно. А потом пейзаж сменился городскими видами, и мой живой интерес поутух, обратившись расчётливостью?— мне нужно было знать уровень развития инфраструктуры, чтобы ориентироваться в мире. И чёрт возьми, определённые вопросы у меня возникали. Если брать в расчёт максимально продвинутые урбанистические города, которые я знала по различным источникам дома, здешние похоже сделали хороший скачок вперёд. Для меня отдельным показателем было состояние мелких населённых пунктов, пролетающих мимо поезда. У них были не только вышки странной формы, отдалённо напоминающей конус, но и хорошие дороги и крепкие здания. В один момент, оказавшись на холме, я разглядела в низине, что на вершине вышки-конуса располагались солнечные батареи, и дополнительно задумалась. Стала вспоминать тот городок, в котором располагалось додзё. А потом намеренно искать признаки запустения. И ни-че-го. В глубокой задумчивости я доехала до Сеула, в лёгкой прострации вышла следом за дядей, стараясь пристроиться куда-нибудь ему под бок, и более трезвым взглядом окинула округу. Дом дяди был в не самом презентабельном районе, это было очевидно по некоторому запустению улиц, удручающих общей серостью. Серые высотки, частные дома, серые заборы и дворы, серые кадки с засохшими растениями, пыльный асфальт и полные мусорные баки… Действительно, удручающе. И людей-то не сказать, что бы много. Местные, одетые по-домашнему раздолбайски, прогуливающиеся до магазина или с друзьями-приятелями. Зайти на территорию дома дяди можно было свободно?— ни хилой калитки, ни кованых ворот не было, лишь монолитная бетонная ограда метра в полтора отделяла от соседей. Дом был с электронным замком, и мне даже показали шифр, видимо, посчитав более сознательной в сравнении с первым моим приездом. По прозвучавшей просьбе я повторила цифры и услышала ?молодец?, постаравшись на это скосить не столь уничижающий взгляд, как хотелось. Мы оставили вещи в доме и опять вышли на улицу. Сажать бедную форзицию. Хрен знает, приживётся ли вообще в городском грунте-то? Двор у дома не впечатлял. Он был захламлён всяким стройматериалом, инструментарием и каким-то вот-прям-жизненно-нужен мусором. Я опознала даже многочисленные запчасти от различной электроники, поинтересовавшись, на кой дяде всё это. Ответом послужило лаконичное ?надо?. Ну-ну, каждому мужчине нужен свой гараж, знакомая песня про первые пятьдесят лет детства. Да только где несчастный росток сажать в таком-то беспорядке? Упадут доски какие, и поминай потом. Дядя разродился через несколько минут речью о том, что после ремонта дома остались и бетон, и дерево, которые он думал пустить на какую-нибудь хозяйственную пристройку, да никак руки не дойдут. И пока он ворочал мусор, вычищая место у ограды, я вызнала, что дом ему повезло приобрести почти задарма, но в крайне плачевном состоянии. Ремонтировал долго, даже местами коллеги помогали рабсилой, но результат того стоил?— свой собственный холостяцкий угол. Дядя неловко хохотнул, поправившись, что уже не холостяцкий, и я улыбнулась. Общими усилиями откопался мешок с песком, почвой и перегноем. Я всё не прекращала удивляться содержимому этого ?склада?, и выразительно хмыкнула, когда через минуту увидела сияющего дядю с ведром дроблёных кирпичей и золы. Даже знать не хотелось откуда, как и зачем, но скрывать удовольствие от процесса я даже и не думала. Мне вручили лопату и, ловко орудуя второй такой же, принялись копать яму. Я пыхтела, пыталась приноровиться к как никогда тяжеленному, падла, инструментарию, пока дядя бодро завершал общее дело, и остро ощущала себя никчёмной. Но мужчина сказал ?хорошая работа?, и на душе стало неожиданно приятно и легко. Мне доверили уложить кирпич на дренаж и помогли присыпать песком. Потом дядя освободил росток и расправил корни, вручив его мне, чтобы придерживала, пока сам он засыпает его приготовленной почвенной смесью. Утрамбовывали уже вместе, и вместе же набирали воду для полива. Счастливо отряхивая руки после, мы стояли рядом и любовались на такое яркое пятно на сером фоне ограды. Невозможно жёлтые лепестки редких маленьких цветков контрастировали, и было это… Прекрасно.